— Палатка? — спросил он.
— Я усвоила это от отца, а он научился у своей матери. Если направляешься в пустыню — запасись всем на несколько дней.
Он взял палатку, а она достала из фургона лопату, длинный железный прут для зондирования почвы и металлодетектор.
— Однажды у меня сломалась машина, и мне пришлось идти пешком сорок миль. Это не так тяжело, если есть все необходимое.
— Я всегда считал, что не следует отходить от машины.
— Обычно это лучше всего. Я прождала сутки, прежде чем уйти. Если бы у меня не было припасов, я бы, конечно, никуда не ушла.
Они загрузили снаряжение в его внедорожник, где уже лежали его вещи, в том числе лопатка и запас воды. Она захлопнула борт своего грузовика и сходила в свою хижину за последним предметом. Картой со стены. Снаружи, пользуясь безветрием, она развернула карту на капоте машины.
— У вас с собой рисунок отца? — спросила она. — Давайте попробуем что-нибудь найти.
Дэниел положил схему Бена на угол карты.
Тем, кто не знает этих мест, разобраться было бы сложно, но она быстро узнала ориентиры и указала их на карте. Теперь, когда первый шок прошел, она увидела, что рисунок на самом деле достаточно подробный.
— Мы вот тут, рядом с Джошуа-Три. А это, — она показала на красный крестик, — совсем близко. Часа за три доберемся.
— А тут что за место? — Он показал на маленький квадратик.
— Это дом моей бабушки. Видимо, в качестве ориентира, как горные хребты и прочее. Я обыскала этот район тщательнее, чем другие, но безуспешно.
Но ее неудачи вряд ли что-то доказывали; пустыня умела стирать все следы, иногда за одну ночь. Кроме того, отец мог не захотеть прятать тела так близко к дому.
Дэниел сел за руль, и они покатили на восток от Джошуа-Три по шестьдесят второму шоссе, через Твентинайн-Палмс. Потом они несколько раз поворачивали на узкие асфальтированные дороги, в конце концов сменившиеся грунтовыми, а вокруг под сияющим небом тянулись заросли амброзии, мескито и колеогине, уходя к далеким горам за сотни миль отсюда.
— В пятидесятые годы, когда здесь раздавали участки, все дороги были такие, — сказала Рени, держась за ручку над пассажирской дверью в ожидании следующего толчка и думая, сколько еще подождать, прежде чем попросить Дэниела ехать помедленнее. Городские водители имеют привычку слишком резво гнать по пустынным дорогам, не в состоянии перестроиться на гораздо более медленную езду.
— Надеюсь, вы захватили свой спутниковый телефон, он может понадобиться, когда сломаете ось.
Дэниел быстро затормозил, подняв тучу пыли.
— Хотите вести?
Никакого раздражения или недовольства в голосе. Просто осознание своих недостатков.
— Похоже, это будет практичнее.
Теперь она вела машину, а он прокладывал курс по ее карте. Иногда она притормаживала, и они склонялись голова к голове, ориентируясь, прежде чем ехать дальше. По пути они перекусывали, пили воду и слушали музыку. Вкусы у них местами совпадали. Рени представила себе диаграмму из двух кругов, пересекающихся на тридцать процентов. Впрочем, ее это не волновало: ей трудно было сосредоточиться на чем-то, кроме достижения цели. В отличие от него, вкусовые и слуховые ощущения ее не слишком интересовали.
— Не хотите рассказать, почему вы ушли из ФБР? — спросил он в какой-то момент.
К этому вопросу она была готова, однако еще не решила, сколько готова рассказать едва знакомому человеку.
— У меня начала развиваться паранойя относительно нескольких коллег, — ответила она, остановившись на смягченной версии. — Думаю, то, что случилось с отцом, подорвало мою веру в людей. — Помедлив, она добавила: — Особенно в моего напарника.
— Вы уверены, что ошиблись? Может, это не паранойя?
— Думаю, он хороший парень. Дело вот в чем, — и это знают только мои врачи и моя мать…
Полное признание. Подумав, она решила, что ему тоже следует это знать.
— Был момент, когда он выглядел кем-то другим. И я говорю не просто о внешнем сходстве. Однажды вечером мы попали в опасную переделку, пистолеты наготове, и его лицо вдруг превратилось в лицо моего отца, и я едва не выстрелила в него.
Он застыл.
— Ого.
В односложном ответе прозвучало сочувствие, вынудившее ее заморгать, чтобы пустыня снова обрела очертания.
— В тот же вечер я легла на обследование в психиатрическую клинику. Пробыла там неделю, а потом позвонила матери. Она прилетела за мной и увезла домой, в Калифорнию. Это было три года назад. Так что теперь вы знаете, с кем имеете дело. Если хотите отказаться от моей помощи, я пойму.
— А с кем-нибудь еще такое бывало?
Отличный вопрос. Логичный вопрос.
— До такой степени — никогда. Я никогда не галлюцинировала ни до, ни после.
— Очень похоже на классическое ПТСР[9].
В его голосе снова звучало сочувствие. Понимание. Столько копов страдало ПТСР и не получало помощи. Он и сам мог быть одним из них. Покажите полицейского, у которого на душе нет никакого груза, и сразу станет ясно — или новичок, или ему не стоит быть полицейским.
— Классифицируется как хроническая травма. — Она подкрутила кондиционер и направила струю воздуха себе в лицо. — Я работала над тем, чтобы задавить свою паранойю, проецировать покой, воспринимать людей такими, какими они кажутся, или попросту избегать их. Старалась не вглядываться, не копаться в деталях. Сосредотачиваться на фактах. Факты дают нам то, что нужно, без всякой окраски и двусмысленности.
— Я и сам стараюсь больше опираться на факты, — сказал Дэниел. — В убойном отделе мы постепенно отказываемся от старого фэбээровского метода профайлинга, из которого в свое время сделали такую сенсацию.
— Я сама его преподавала, но первая готова признать, что это крайность. — Переход к знакомой теме успокоил Рени. — Слишком большой упор на интуицию. Для нее, конечно, тоже есть место, но пренебрегать логикой и полагаться лишь на инстинкты опасно. Логику никогда не следует игнорировать, а интуиция может сыграть дурную шутку. Скажем, перед тобой преступник, красивый и разговорчивый. Выдает себя за монтера, стоит у тебя в дверях, сто процентов обаяния, а сам осматривается, чтобы понять, есть ли еще кто дома. Ты видишь этот взгляд, но отмахиваешься из-за обаятельной улыбки. «Ой, да он просто любопытный». Если попросишь документы, он нежно улыбнется, может, даже предложит позвонить в компанию, если беспокоишься. И даже номер даст. А ты не позвонишь, потому что он такой славный и кажется таким искренним. По своей природе человек хочет доверять людям. Но логика, логика станет твоим другом в этом сценарии. Посмотрите на тактику наживки, которой пользовался мой отец. Логика подсказала бы жертвам, что здесь что-то не так. Но он играл на их чувствах. Использовал эмоции и эмпатию в своих интересах.
— Вам и вправду надо снова подумать о преподавании, — сказал Дэниел. — Я имею в виду фриланс. Вне связи с ФБР или правительственными учреждениями. Думаю, полицейские департаменты по всей стране заинтересуются, им будет полезен ваш опыт. Не история с отцом, а общие знания.
— Мне больше нравится глина.
Он усмехнулся ее выбору слов, но сразу посерьезнел.
— Может, когда-нибудь потом. Просто держите в уме. — Он зашуршал бумагой, вернувшись к карте. — Нам нужно найти огромную скалу. В скобках указано: «Не ту самую Огромную скалу». Для вас это что-нибудь значит?
— Джайнт-Рок, та самая Огромная скала, находится на северо-запад от Джошуа-Три. Ну, Джорджа Ван Тассела.
— Ван Тассел?
— Вы что, не учили историю Калифорнии? Ван Тассел жил под скалой с семиэтажный дом и оттуда связывался с пришельцами. Припоминаете? — Она продолжала: — Они ему велели построить сооружение под названием Интегратон, где люди должны были омолаживаться. Неужели не слыхали?
— В школах не преподают истории аутсайдеров.
— Он двадцать четыре года строил этот деревянный купол без единого гвоздя, но умер, так и не закончив, поэтому себя омолодить не смог.
— Жалость какая.
— И теперь мы никогда не узнаем, сработало бы это или нет.
В ее словах прозвучала усмешка бывалой местной жительницы.
— Чокнутая Калифорния.
Странно слышать такое от него. Калифорнийцы обычно отчаянно любят и гордятся своим штатом, несмотря на землетрясения, пожары и все прочее.
— Разве вы не здесь выросли?
— Да, но это не мешает мне называть вещи своими именами.
— Это просто история, какой бы странной она ни была. История есть история.
— Надеюсь, вы не собираетесь рассказывать про энергетические воронки?
— Смейтесь сколько угодно, но, бывало, я ощущала в пустыне такие вещи, которые не могу объяснить.
— Это часто связано с веществами.
— Не всегда. Когда вокруг сюрреалистический негостеприимный пейзаж, приходится учиться чувствовать иначе. Нужно сменить фокус с ближнего на дальний, как бы увеличить глубину резкости. Нужно смотреть на небо, а не на землю. И когда мозг наконец перестраивается, вы увидите, по-настоящему увидите пустыню и поймете, что мир состоит из разных видов красоты, даже в самых суровых на вид местах. Местах, где отсутствие деревьев, тени и физически близких предметов дает сознанию расшириться и увидеть мир по-новому, иначе.
— Вы прямо типичная калифорнийка.
— Я не говорю о каких-то абстракциях.
— Именно о них.
— Окей. Не возражаю.
— По существу вы просто сказали, чтобы я полюбил пустыню.
— Вовсе нет.
— Ладно, извините. Я запомню эти слова и постараюсь быть более понимающим. Постараюсь чуть получше. У меня могут быть свои причины для такой нелюбви.
Вот оно. Его мрачная тайна.
— Что-то скверное?
— Нет, просто упал как-то на кактус и собрал кучу иголок — сотни. Я дико перепугался, потому что тогда верил, что кактусовые иглы могут передвигаться в теле и по кровотоку попасть в сердце.
— Интересно, как дети могут совершенно неправильно понимать то, что говорят взрослые. Вы, наверное, услышали — и это правда, — что кактусы могут вызывать серьезные инфекции, приводящие к сердечным заболеваниям и даже смерти.