– Нолан, – произносит отец мое имя таким тоном, как будто повторяет то, что уже говорил.
И я замечаю лист на столе в гостиной. Увеличенный Лайам, в самом центре комнаты. И вижу брата в углу этой же комнаты. Его губы шевелятся: «Помогите нам. Прошу». Вижу, как утром в день исчезновения он склонился над умывальником. Вижу капельку крови. Слышу, как он шипит от боли. Как ударяется о фарфор станок.
– Приславший фото очень постарался скрыть, откуда оно отправлено. Полиция работает над этим, – добавляет отец.
И тогда я думаю: «Они ничего не выяснят». Эта мысль кажется мне абсолютно правильной. Ведь на самом деле фотографию отправил мой брат – откуда-то из-за грани. Он хотел связаться со мной при помощи видения, письма, сигнала. И ему удалось.
Когда родители на секунду выходят из гостиной, я щелкаю фото на телефон и пересылаю Кеннеди с текстом: «Вот это фото на прошлой неделе прислали бывшей моего брата». Поднимаюсь к себе в комнату и разглядываю зернистый снимок на экране мобильного. Деревья, деревья, мой брат и хвост Колби.
Телефон гудит у меня в руках. Видеозвонок. Принимаю его: Кеннеди сидит на полу у себя в комнате, повсюду тетрадки и бумаги, на заднем плане – пустые коробки. Догадываюсь, что мобильный она прислонила к одной из них.
Кеннеди наклоняется ближе к экрану, затем качает головой.
– Вы совсем не похожи, – говорит она и принимается перекладывать какие-то бумажки.
– О да, я уже такое слышал, – отвечаю я.
Эта фраза преследует меня всю мою жизнь. Лайам и правда был золотым мальчиком: и по поступкам, и внешне. Мы напоминали две стороны одной монеты: он блондин, я шатен; у него глаза голубые, у меня – карие; у него симметричные черты лица, у меня же нос немного скривлен влево из-за того, что не успел увернуться от мяча. Но уверен, сейчас мы с ним сровнялись по росту. И от этой мысли становится нехорошо.
Кеннеди замирает, отрывается от своего занятия.
– Я не хотела тебя обидеть. Просто представляла, что вы с братом больше похожи.
Она отводит взгляд и чуть отворачивается от камеры, так что волосы заслоняют лицо и невозможно понять, какое на нем выражение. Снова берется за бумаги. Она сама позвонила мне, но, судя по всему, ждет, что говорить буду я.
– М-м, а чем ты занимаешься?
– Проверила данные с телескопа, но следов сигнала там нет. Так что перебираю вещи Элиота: вдруг найду что-нибудь интересное. Пойму, откуда сигнал появился.
– Успешно?
– Нет. Хотелось бы вернуться в дом, отключить электричество и перезагрузить систему. Похоже, ее выбило, когда свет пропал. А ты? – спрашивает она и, наклонив вперед голову, закручивает на голове небрежный хвост, точно распущенные волосы мешают ей думать.
– Ну? – переспрашивает она все еще с опущенной головой.
Я молчу, и тогда она выпрямляется и смотрит прямо на меня.
– Извини, ждал, пока ты закончишь.
Она награждает меня презрительным взглядом.
– А ты что, не можешь расчесываться и разговаривать одновременно?
– Да я вообще как-то мало о своих волосах думаю.
Она ухмыляется и мотает хвостом туда-сюда, чтобы поддержать шутку. Только вот теперь я не могу думать ни о чем другом: перед глазами лишь волны темных волос. Откашливаюсь.
– Да тоже ничего особенного. Рассказал родителям о фотографии Хантера Лонга. Он исчез еще зимой. Я могу дать им твой номер телефона?
– Конечно, но вряд ли я сильно помогу: я же видела его осенью.
– Кеннеди, я хотел извиниться за то, что случилось ночью. Надеюсь, у тебя не слишком много неприятностей?
Ее аж передергивает.
– Неприятности в наличии, но ты не виноват. Это была моя идея, мой план. Наоборот, извини, что втянула тебя. – Она улыбается. – Могло быть и хуже. А так хоть телефон при мне.
Она вновь утыкается в бумаги, но я не хочу, чтобы она вешала трубку.
– А Лидия способна разобраться, что это за сигнал?
– Ну, она спец в компьютерах. По слухам, пару лет назад она взломала школьную почту и разослала всем объявление, что из-за снегопада занятия отменяются. То есть голова у нее работает, но, думаю, ей не хватает нужного оборудования.
– И Элиот отказывается с тобой общаться. Как считаешь, с кем-нибудь другим он станет говорить?
– Сильно сомневаюсь. Суд вот-вот начнется, и адвокаты хотят, чтобы он вспомнил… – Она вздыхает, задумывается. И вдруг подается к камере, да так, что карие глаза кажутся в два раза больше обычного. – Но в колледже есть люди, которые способны помочь. Мама там работала. Они меня знают. – Она бросает быстрый взгляд через плечо и произносит совсем тихо. – Только надо переговорить с Джо.
Кеннеди наклоняется к телефону еще ближе, поворачивается боком, так что я вижу только щеку крупным планом и уголок рта. И шепчет:
– Мне пора.
Экран гаснет. Все давно должны были уснуть, но я слышу родителей. Мама говорит громко и быстро. Отец пытается ее успокоить. Напряжение нарастает и, наконец, захватывает и меня. Я больше не могу бездействовать.
Они не слышат, как я прохожу мимо закрытых дверей их спальни. Не слышат, как спускаюсь по лестнице, как покидаю дом через заднюю дверь. А если и слышат, как заводится машина, то не выходят меня остановить. В старом доме Кеннеди сейчас никого нет. Свет погашен, передняя дверь заперта. Я обхожу дом так, как меня учила Кеннеди: уткнув фонарик в землю, не наводя на окна. «Скажи мне, что делать», – мысленно прошу я, закрыв глаза.
– Лайам, – зову шепотом пустоту.
Но ответа нет. А я ведь подумал: брат хочет, чтобы я сюда пришел. Решил, что он отправил мне послание: «Приходи». Но нет даже намека на знак. Включается кондиционер – или ветер гуляет по вентиляционным каналам пустого дома, который стоит посреди пустого поля под пустым небом. Вместо оборудования достаю телефон. На экране появляется лицо Кеннеди, еле различимое в темноте. Она садится, выпрямляет спину.
– Нолан?
– Я на месте. Говори, что делать.
Она трет глаза, убирает за ухо прядь волос. Я ее разбудил.
– В моем доме?
Киваю.
– Хорошо, – очень тихо говорит она. – Отключи и включи электричество. Давай посмотрим, появится ли сигнал снова. Пока в голову приходит только это. Должно быть еще что-то. Не просто число пи, если это вообще оно.
Она рассказывает мне, как дойти до гаража, хотя я уже был там. Но я не возражаю – пусть ведет. Затем она велит опустить рубильник на распределительном щите и снова поднять, затем отправляет меня в сарай проверить, подключился ли компьютер к сети.
– Он должен запуститься, а потом…
– Кеннеди? – зову я и трясу телефон, будто это поможет вернуть изображение. – Ты пропадаешь.
Связь то появляется, то исчезает. Я в полной темноте иду к сараю, и, хотя уже не вижу Кеннеди, мне кажется, что я слышу ее голос.
29Кеннеди
Днем надо обязательно попасть в дом. Нолан отключил электричество, затем включил и послал мне сообщение, что все прошло успешно. С тех пор я не сплю. Когда появляется Джо, я уже жду его в кухне за столом. Он явно удивлен, что я встала так рано.
– Доброе утро, – здоровается он и заглядывает в холодильник. – На обратном пути куплю молока.
– Хорошо.
Я ем всухомятку, старательно пережевывая колечки.
– После школы тебя ждут Альбертсоны. Побудешь с ними до моего возвращения.
Ложка выпадает у меня из рук.
– Что?
Видно, мой тон его задел, потому что он захлопывает дверцу холодильника и медленно поворачивается.
– Ты идешь в школу и назад, вот что.
Джо словно догадался, что я уже спланировала, как попрошу Нолана забрать меня после уроков и отвезти к дому, там скину данные на флешку и успею вернуться раньше него.
– Ты шутишь?
– Нет, Кеннеди, я совершенно серьезен.
– Ладно, Джо. Завтра я все сделаю. Пойду к Альбертсонам и буду таращиться на этих девах, которых я знать не знаю. Почему нет? Но не сегодня.
Он смотрит с прищуром.
– Сегодня какой-то важный день?
Я судорожно ищу ответ:
– У меня вообще-то выпускные экзамены. Как я, по-твоему, буду готовиться среди толпы незнакомых мне людей?
– А как ты готовишься, шатаясь ночи напролет с каким-то пацаном?
– Его зовут Нолан, – повторяю я в который раз.
– Ладно. С Ноланом, который не твой парень, но тем не менее отвозит тебя в дом посреди ночи, чтобы ты забрала оттуда коробки. С Ноланом, о котором я впервые услышал пару дней назад, но за это время он уже дважды объявился у нас – и это только те разы, что я знаю. На свидание к Элиоту тебя тоже Нолан возил?
Я избегаю прямого ответа.
– Джо, разве ты никогда не помогал друзьям просто потому, что они просили?
Он качает головой:
– Это разные вещи, Кеннеди. Тут не пахнет обычной дружеской помощью. Особенно если дружбе без году неделя. Уж поверь.
Я бросаю взгляд на телефон и пытаюсь выйти из-за стола, но Джо тут же протягивает руку.
– Ты собираешься позвонить ему, как только выйдешь из дома?
Я замираю на полпути и смотрю на Джо. – Вот видишь, Кеннеди. Это не дружба.
– Мне остается только посочувствовать тебе, Джо, потому что к своим годам ты так и не узнал, что такое настоящая дружба.
Я в самом деле набираю Нолана, как только выхожу из дома, – все как сказал Джо. Только вот выкинуть его слова из головы я тоже не могу. Все верно: первая мысль сегодня утром у меня была о Нолане, и весь день я думаю о нем. Он просит мою электронную почту, чтобы кое-что отправить, и я без конца проверяю телефон.
Нормально ли это, когда хочется начинать утро с разговора с определенным человеком и заканчивать день разговором с ним же? Держать его за руку в темном доме, где случился самый страшный кошмар в твоей жизни? Прятаться в комнате его пропавшего брата?
Нормально ли везти малознакомую девчонку в тюрьму? Прогуливать школу, потому что она попросила? Наверное, нет. Но и говорить Джо правду я не собиралась. «Знаешь, Джо, это не потому, что я ему нравлюсь, а потому, что мы оба одновременно нашли доказательство того, что мир не такой, каким кажется».