маме…
– Не вяжется, ты же сам понимаешь. Это была обычная ночь. Он что, просто так взял мамино ружье? Должна быть причина. Может, в доме был еще кто-то, а он старался защитить…
– Кеннеди, остановись. Все в колледже…
Джо приглаживает волосы и замолкает.
– Все в колледже что?
Он вздыхает.
– Все в колледже видели, что у Элиота и твоей мамы были напряженные отношения. Они плохо ладили. Несколько человек слышали, как они ругались в ее кабинете незадолго до… Кеннеди, ты же не могла этого не замечать? И свидетели скажут об этом, если их вызовут.
– Это неправда! – порывисто выкрикиваю я. Только что я знаю на самом деле? Что они старались не садиться вместе за стол? Молча шли утром к машине, потому что не хотели разговаривать друг с другом? Что Элиот кричал на маму, пока я болтала по телефону с Марко?
Тогда меня занимали другие вещи. Я проводила время с Марко и не обращала внимания на то, что происходит дома. Потому и выжила, в прямом смысле, – как потом будут говорить. Потому что, когда все шло кувырком, я сбегала к Марко.
– И что? И что, если они не ладили? По-твоему, Элиот мог из-за этого убить двух человек?
Джо хмурится.
– Ты же знаешь, как он ходил на занятия к Уиллу?
– Знаю, – огрызаюсь я.
– И завалил курс.
Я мотаю головой и пячусь из комнаты. Невыносимо глупый повод для убийства. Из-за оценки? Из-за расхождения во мнениях? Из-за ссор с мамой? Элиот умный, он никогда не получал троек. Ну а даже если завалил курс, разве это могло стать причиной? То есть Элиот так разозлился, что, едва Уилл пришел к нам домой, сразу направился к бельевому шкафу, где мама хранила ружье? А чего я ждала? Достаточных причин? Ни одна не приходит в голову.
– Он бы не стал… – кричу из холла.
– Тем не менее, Кеннеди… – не договаривает Джо, но это и не нужно.
Ружье, следы пороха, кровь, Элиот, убегающий с места преступления. И я в роли свидетеля. У полиции нет никаких сомнений по поводу дальнейшего хода событий. В тот вечер я улизнула из дома, потому что мама собралась на вечеринку в колледже вместе с Уиллом. Она надела черное платье и красный шарф и прихорашивалась перед зеркалом, когда подъехал Уилл.
– На случай, если ты уже будешь спать, когда я вернусь, спокойной ночи, – сказала она и быстро поцеловала меня в щеку. А потом крикнула: – Пока, Элиот!
Но я не помню, ответил он или нет. И как она это восприняла. Я считала минуты до ее ухода, чтобы наконец сбежать из дома. Я тогда прикинула, что они с Уиллом вернутся не раньше двенадцати. В ту ночь меня задержали гроза и Марко. Я не заметила, что уже поздно. Испугалась, что мама обнаружит мое отсутствие. Но она не обнаружила.
Все очень просто и потому ужасно. Полиция точно знала, во сколько они уехали с вечеринки, и предположила, что дома они пробыли всего несколько минут до того момента, как все пошло наперекосяк. Я и вообразить не могла, что у Элиота был мотив.
Похоже, суд пройдет иначе, чем я рассчитывала. Я не смогу предложить другое объяснение. У них есть улики, мотив, а моя задача – просто дать показания.
30Нолан
Когда я возвращаюсь домой, на кухне сидят родители с агентом Лоуэллом и очень тихо беседуют. Я уже такое видел. Взгляды, полные надежды, которой их неминуемо лишат.
Это ведь просто фотография, сделанная два года назад. Фотография, отправленная не нам, а Эбби. Но почему именно ей?
Хочу просочиться мимо них по лестнице, но вторая ступенька выдает меня предательским скрипом, и голоса в кухне стихают. Агент Лоуэл высовывается в коридор и окликает меня:
– Нолан! А мы как раз тебя ждем.
– У меня итоговые экзамены на следующей неделе, так что я немного занят.
Если в доме обосновались люди, расследующие дело об исчезновении твоего брата, сложно избежать их внимания. Но я в этом преуспел. Изобрел ложь, что учеба сейчас гораздо важнее, чем выяснение того, что случилось с братом. Если бы только они знали о моих самостоятельных поисках!
– Сядь!
Это отец, вышедший из кухни. Голос у него незнакомый, грубый. Мама плакала – глаза припухли, покраснели. Она стоит за отцом и не смотрит на меня. Отец указывает на стул в столовой. Что-то в его голосе заставляет меня подчиниться: я опускаю на пол рюкзак, сажусь и невольно сжимаюсь.
Мама не садится. Никто больше не садится. И на столе пусто: ни фотографий, чтобы рассматривать, ни одежды, чтобы опознать. Зато надо мной нависли три взрослых человека. У меня начинается приступ клаустрофобии.
– Мы отследили, с какого адреса отправлено письмо, – агент Лоуэлл заговаривает первым. Затем умолкает и, похоже, ждет, что я продолжу.
– Нолан! – давит отец.
Я поднимаю вверх руки. Чего они от меня хотят?
– Отец сказал, что ты почти каждые выходные работаешь в окружной библиотеке Бэттлграунда.
Я молчу. Потому что отец повторил то, что я ему сказал. Но это ложь. Я в этой библиотеке был раза три – и только для того, чтобы запомнить ее название и адрес, а затем использовать в качестве отговорки. Я проезжаю мимо здания каждый день по пути к парку.
– Ай-пи-адрес принадлежит библиотеке, – продолжает Лоуэлл.
– Что? – недоуменно моргаю я, отдвигаясь вместе со стулом.
Отец повторяет – на случай, если я не расслышал:
– Письмо с фотографией Лайама на почтовый ящик Эбби в колледже было отправлено оттуда.
Я удивленно открываю рот и мотаю головой, не в силах осмыслить происходящее.
– Прошу прощения, я правильно понял: вы все думаете, что это я отправил письмо?
Мама по-прежнему отводит взгляд. Одно глупое безосновательное обвинение, и вот, как два года назад, я снова с этим сталкиваюсь. Проблема с пропавшими детьми состоит в том, что, как правило, замешан кто-то из членов семьи. О пропаже в полицию сообщают, чтобы замести следы более страшного преступления. Половина детей с наших стен, скорее всего, мертвы. За последние два года я прекрасно это усвоил.
Но в случае с Лайамом все иначе. Он был – и вдруг испарился вместе с собакой. Будто ускользнул из нашего измерения, будто его забрали. Так что это не похоже на обычное исчезновение.
– Это не я. На самом деле я туда не хожу и не пользуюсь там компьютером. Клянусь. Проверьте камеры.
Агент Лоуэлл качает головой.
– В библиотеке нет камер, и, полагаю, тебе об этом прекрасно известно.
К горлу подкатывает тошнота. Каждый день – каждый! – я езжу мимо библиотеки. И вот однажды кто-то сел за компьютер и отправил письмо…
– Мама, папа, я врал. Я не хожу в библиотеку. Не хожу…
Отец хватает меня за руку – сильно, со злостью.
– Где ты взял эту фотографию? – хриплым голосом спрашивает он.
– Я нигде ее не брал! – отвечаю я, пытаясь освободить руку.
Агент Лоуэлл настороженно наблюдает за переменой в поведении отца. Мама смотрит то на меня, то на отца, то на Лоуэлла. Атмосфера в комнате накаляется. Мы же были все вместе, когда Лайам исчез. Они могут поручиться за меня. Они ведь знают. Знают!
– Это ошибка, – говорю я. – Мы ведь были все вместе. Во время поисков. Мы вместе искали Лайама.
– Послушай, мы не хотим сказать, что кто-то что-то совершил, – останавливает меня агент Лоуэлл. – Просто думаем, что ты знаешь больше, чем говоришь. Если ты послал фотографию Эбби, чтобы привлечь наше внимание, – у тебя получилось. Даже если это не твое фото, то тебе его кто-то прислал, да?
– Никто мне его не присылал! – почти кричу я. – Я его никогда раньше не видел.
И вдруг я слышу шаги наверху. По лестнице спускаются двое с коробками в руках.
– Что… что…
Я встаю, подхожу ближе и вижу, что в коробках мои вещи: компьютер, сумка – мои личные вещи!
– Мама! Папа! Что вы сделали?
Агент Лоуэлл преграждает мне путь.
– Они ничего не сделали, Лоуэлл. Наша работа – искать то, что может нам пригодиться. Сейчас мы проверяем твой компьютер и прочие электронные устройства, чтобы проверить, есть ли на них копии этой фотографии.
Я не могу сдержать стон. Они найдут на компьютере карту парка, в котором исчез брат, и нанесенные точки. Статьи о доме Джонсов. Документальные свидетельства моих поисков необъяснимого и сверхъестественного в том же парке и многое, многое другое. С одной стороны, это все должно отвести от меня подозрения, с другой, они воспримут это иначе. Как будто я ищу что-то другое.
– И еще, нам нужен твой телефон, – говорит Лоуэлл и протягивает руку.
– Нет! – отвечаю я.
– Нолан, это наша вещь, не твоя, – говорит отец.
Все, я остался без связи с внешним миром. Ванную комнату наполняет пар от горячего душа, мое отражение в зеркале исчезает. Я ловлю в тумане отблеск – но это не я, это Лайам.
Смотрю на умывальник и вспоминаю брата в то утро. Вот он склонился над умывальником. Капнула кровь. Он зашипел от боли. Станок звякнул о фарфор. Напряжение нарастает, как будто помещение заряжается статическим электричеством и вот-вот взорвется. И я снова и снова вижу ту же картинку: Лайам здесь, он хочет мне что-то показать.
Я выхожу из ванной, весь дрожа от холода, волосы почти успели высохнуть. Такое ощущение, что я побывал во временной дыре. Теперь я чувствую себя пленником в собственном доме. Меня лишили вещей. Лишили связи с внешним миром. Никто здесь мне не верит. Но я должен поговорить с Кеннеди.
Я бы позвонил, но у меня нет телефона. А номер наизусть я не помню. Но хоть ключи от машины остались при мне. Небо сегодня затянуто тучами, я не могу сосредоточиться на дороге, поэтому к дому Кеннеди подъезжаю почти в десять вечера. И видно, здравый смысл мне окончательно отказывает, потому что я звоню в дверь – и ее открывает Джо.
– Мне нужно повидаться с Кеннеди, – говорю я, но он не пропускает меня в дом. – Я знаю, что вы ее наказали. Мне жаль. Но я должен ее увидеть. Пожалуйста, – и на этом «пожалуйста» голос у меня дрожит.
Но Кеннеди уже здесь: она отталкивает Джо. Она в пижаме, влажные волосы заплетены в косу. Джо отступает, и Кеннеди за локоть втаскивает меня в дом.