— Я не собиралась отказываться. Я и тебя самого с удовольствием сейчас сожрала бы, потому что ужасно голодна.
Нейт удивлённо приподнимает брови. Мне становится весело от такого его вида.
— Ура! Наша крошка наконец приходит в себя? Ты уже начала шутки шутить. Это хороший знак!
Мне вдруг хочется узнать, где сейчас Гай, и поэтому я тихо интересуюсь об этом у Нейта.
— Твой парень сейчас разбирается с главным в этой вакханалии чуваком, чтобы тебя прикрыть, — отвечает мне он, подавая мне в руку мой любимый тунцовый салат. — Ты же тут, можно сказать, нелегально заняла местечко.
Я от вида салата судорожно сглатываю слюну, но стараюсь не подавать вида, произнося:
— Он мне не парень, Нейт.
— Ещё какой парень. Вот, специально для тебя достал твою любимую жратву. А ты ещё недовольна.
Удивлённо раскрыв рот, я спрашиваю:
— Это он принёс?
— Ага. Проехал пятнадцать километров, прежде чем найти этот идиотский салат.
У меня вдруг на губах возникает улыбка, но я спешу спрятать её, опустив голову и вонзив вилку в кусочек тунца.
И в комнате на пару минут воцарилась приятная тишина. Конечно, относительно тишина, потому что снаружи всё ещё слышна музыка. Этот клуб совершенно не отдыхает.
— Лина, пожалуйста, не разбивай ему сердце.
Слова Нейта заставляют меня снова поднять голову и в недоумении на него уставиться. Хотя, чувства, которые вдруг вспыхнули у меня внутри, не назвать недоумением. Скорее, заинтересованностью.
— Ты не знаешь, что он пережил и...
— Знаю, — возражаю я. — Гай рассказал мне о спине, о которой ты как-то уже упоминал. И показал мне её.
— Думаешь, это всё, что с ним случилось?
Я замолкаю, когда вижу, как голубые глаза Нейта, до этого всегда яркие и блестящие, сейчас хранят в себе одну сплошную печаль.
— Мы – его настоящая семья, — говорит он. — Мы с парнями и девчонки – Моника с Софи. После смерти его матери и исчезновения брата, только мы у него и остались. Отец избивал, использовал его спину как пепельницу, сестра отсутствовала большую часть жизни и вечно пропадала на своих светских вечеринках с друзьями. Никому не было до него дела, понимаешь? Только мы о нём и заботились. И продолжаем до сих пор. Вот почему мы все объединились и пошли на всё это. Наши чудные попы могут поджарить в любой момент, крошка, но мы вытерпим всё ради Гая. И поэтому... — Он вдруг взмахивает руками и в шуточной форме повышает голос, твердя: — Только попробуй снова сбежать или направить на него пистолет! Я за себя не ручаюсь, крошка!
У меня поперёк горла встаёт комок, потому что я не могу обещать ему, что выполню его просьбу. Потому что однажды сказала Гаю, что хочу разбить ему сердце за то, что он разбил моё. Может быть, я воплочу задуманное?
Может быть, я не сумею влюбиться в него настолько сильно, как влюбилась ещё тогда, когда он только играл роль моего возлюбленного? Что, если всю оставшуюся жизнь я проведу в ненависти?
Но разве ты сейчас его ненавидишь? — спрашивает меня внутренний голос. А я мешкаюсь с ответом, потому что попросту его не знаю.
— Ешь уже. — Нейт хватает мои ладони и как бы поднимает их к моему лицу, таким образом заставляя меня крепче ухватиться за контейнер с салатом. — А то Гай мне кишки выпустит, если вдруг узнает, что ты ничего не съела.
Я послушно беру в рот кусочек тунца и тщательно его пережёвываю, наслаждаясь вкусом. Пока вдруг дверь не открывается вновь.
— Зайд уже отогнал машину, — сообщает вошедший Гай. — Иди, проверьте, всё ли там в порядке.
— Есть, сэр! — подскакивает с места Нейт. — Ты вовремя. Корми свою девушку без меня. Адиос.
Я едва не хватаю его за руку, чтобы он остался. Потому что мне ужасно неловко сидеть в одной тесной комнате вместе с Гаем. Но, увы, весело что-то напевая, Нейт складывает бумажный пакет и кладёт его в сторону, а потом выходит из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
В воздухе тут же запахло чудным запахом мяты, какой есть только у этого парня, который вдруг снова возник передо мной.
— Ешь, — приказывает мне он.
— Ты так любишь командовать, — бурчу я в ответ, поднимая глаза.
— Я люблю заботиться о тех, кто мне не безразличен.
Он садится на кресло перед шестом и не сводит с меня взгляда. От неловкости я опускаю взгляд и принимаюсь за свой салат снова. Лишь бы не думать о его зелёных глазах.
— Откуда ты узнал, что я люблю тунцовый салат? — спрашиваю я, поглощая еду и едва сдерживаясь от того, чтобы не застонать от удовольствия.
— До того, как я решился на то, чтобы забрать тебя, это было моей обязанностью – знать о тебе всё.
— И что же ещё ты обо мне знаешь?
— Всё.
— Правда? Так в этом уверен?
Его губ вдруг касается лёгкая усмешка, отчего на левой щеке возникает ямочка. В глазах словно показываются какие-то искорки, будто бы он вспомнил что-то забавное.
— Что? — проглотив очередной кусочек салата, недоуменно спрашиваю я.
— Я даже знаю, чем ты занималась, когда вспоминала меня.
Меня охватывает невообразимый ужас. Даже при том, что его слова прозвучали очень многозначительно и поверхностно. Он ведь мог иметь ввиду всё, что угодно, но все мои мысли свелись только к одному — в то злосчастное утро после сна, участниками которого были мы вдвоём. Что, если он напихал в моей комнате камеры? Такое ведь возможно...
— Что ты имеешь ввиду? — спрашиваю я осторожно.
— Ничего, — отмахивается он, продолжая усмехаться.
А я даже не знаю, мне продолжить настаивать или пусть лучше он действительно ничего мне не скажет.
— Спрошу только одно: ты оставлял в моей комнате какие-нибудь камеры... или подслушку?
— Нет. И в мыслях не было.
— Ты в этом уверен?
— Абсолютно.
Можно ли ему верить? В таком деликатном вопросе неужели он будет продолжать мне врать?
— Тогда чем я занималась, когда вспоминала тебя?
— Наверное, тем же, чем мог и я, если бы позволял себе думать о тебе в таком ключе.
Я откладываю в сторону салат и сажусь на диване удобней.
— То есть? — щурюсь я.
— У тебя никогда не было парня, — констатирует он факт. — Но в тебе всё же остаются природные желания, которые есть у каждого здорового человека.
Я почти чувствую, как краснею, но почему-то, вопреки пониманию того, к чему он клонит, снова продолжаю:
— И?
— Тебе ведь не нужно знать ничего из того, что заставляет тебя смущаться, Каталина. — Гай вдруг снова улыбается. Я даже начинаю считать, сколько раз это непривычное для его лица выражение появляется передо мной.
— Я не смущаюсь, — вру я. — Можешь говорить. Мне интересно, что это ты там себе навыдумывал.
— Прекрати. Ты знаешь, о чём я.
— Так скажи напрямую.
Пару секунд он молчит, просто вглядываясь в моё лицо. А затем Гай вдруг наклоняется вперёд, опираясь руками на стеклянный столик перед собой. Взгляд снова такой хищный и... очень-очень горячий. Не знаю, как один лишь взгляд вообще может вызывать такие странные тянущие ощущения внутри.
— Прямо сказать это? — спрашивает он.
— Да, прямо сказать, — дрогнувшим голосом выдаю я.
Он наклоняется ещё ближе и с улыбкой отвечает:
— Ты касалась себя, пока думала обо мне.
Зайд просто назвал бы всё своими именами: «Ты, цыпочка, дрочила на Гая». Но Гай не такой. Он всегда выбирает слова более изящные и аккуратные. С его уст ничего никогда не может прозвучать пошло и грязно. Вот и сейчас его фраза: «Ты касалась себя, пока думала обо мне» звучит так мягко и почти невинно, что я даже не горю от стыда, хотя должна была бы.
Вместо этого я вскакиваю с дивана и в возмущении смотрю на него сверху-вниз, скрещивая руки на груди.
— Ты же сказал, что не было камер! Ты снова мне соврал!
Гай выглядит невинно, глядя на меня снизу-вверх:
— Я сказал правду.
— Тогда откуда же ты знаешь, что я...
От осознания у меня округляются глаза и кружится голова. Вот теперь-то я по-настоящему горю от стыда, а вместе со мной горят и все мои кости в теле.
— Ты... блефовал? — срывается с моих губ.
Гай издаёт смешок, вставая с таким видом, будто одержал победу.
— Всё в порядке, — говорит он. — Надеюсь только, что тебе понравилось.
Мне хочется дать ему пощёчину снова. Потому что другого варианта отвлечься я просто не вижу. А его улыбка... ох, она одновременно и завораживает, и вгоняет меня в ещё большую краску. И вот я уже почти сливаюсь с красным диваном позади себя.
— Доедай свой салат. — Гай бросает взгляд на еду в контейнере, которую я отложила на столик, как ни в чём не бывало. — И это последний раз, когда ты ешь нечто подобное.
Я хмурюсь, глядя на одно из своих любимейших блюд, а потом снова на него:
— Почему это?
— Потому что это просто салат, а тебе нужно хорошо питаться.
— Я не понимаю, ты ведёшь себя, как мой папа. Ты взрослеешь раньше времени?
Гай уставился на меня в недопонимании.
— Тебе же двадцать два, — уточняю я. — Ты гораздо старше меня.
Он издаёт смешок, словно я ляпнула какую-то очень большую глупость.
— Пять лет не называется «гораздо старше», — говорит Гай. — И у меня не было времени быть ребёнком.
— И всё же... Когда у тебя день рождения?
— Зачем тебе это знать?
— Может быть, хочу сделать подарок.
У него уголки губ приподнимаются в очередной усмешке, когда он спрашивает:
— Да? И что ты можешь мне предложить?
Если бы я была такой, какой была Ирэн, я бы без стеснения выдала кучу непристойных вариантов того, что могла бы предоставить ему в качестве подарка. Но всё это остаётся исключительно в моей голове, потому что я, несмотря на новый имидж, всё же остаюсь собой — стеснительной хорошей девочкой и папиной дочкой. Ну, почти...
— Ты прав, — сдаюсь я, решая поиздеваться над ним и ожидая его дальнейших действий. — Мне совсем нечего тебе предложить.
— А что ты хотела бы получить на свой день рождения? Я могу раздобыть всё, что ты захочешь, Каталина.