— Нет. Поймать его будет задачей сложнее, чем какое-либо другое.
— А где он вообще может находиться?
— Где бы он не находился, я его убью, — произносит Гай. — Не переживай.
Он автоматически, наверное, даже совершенно этого не сознавая, хлопает меня по голой коленке ладонью, но у меня от этого мимолётного жеста загорается сердце. Но я не подаю никакого вида, так что он даже не замечает этого.
Уже спустя полчаса мы добираемся до Клайд-Хилла, до той самой улицы, на которой живёт Гай. Он по-прежнему поднимает меня на руки, пока я закидываю руки ему на плечо и шею, и меня ведут в дом из чёрного камня. Вистан добился не только того, чтобы сын пугался светлой одежды из-за бесконечных брызгов крови, но и светлого цвета в общем.
Мы входим внутрь, и только после этого Гай сажает меня на свой диван. В больнице меня тщательно вымыли и дали новую одежду, так что я не боюсь запачкать совершенно чистый диван или заляпать идеальные полы.
— Тут по-прежнему так чисто, — говорю я.
— Я по-прежнему здесь не ночую, — отвечает со смешком Гай, проходя к кухне и доставая бутылку воды и пакетик с бинтами. Во второй руке у него появляются ножницы. — Доктор сказал менять твою повязку каждые два часа.
— Хорошо.
Гай садится рядом и осторожно перекидывает мою ногу через своё колено. При прикосновении его изящных пальцев к моей голой коже у меня во рту всё пересыхает.
Вот же чёрт. Как же сложно просто находиться рядом с ним, не имея возможности почувствовать...
Я, затаив дыхание, наблюдаю за тем, как он осторожно отклеивает пропитанную какой-то лечебной мазью повязку и кладёт её на стеклянный столик. На коже показывается запёкшаяся кровь, которую он осторожно вытирает небольшим куском марли, капнув на неё немного воды. Морщусь от шипящей боли, когда жидкость касается раны, и он сразу это замечает.
— Прости, — тихо шепчет Гай, взглянув мне в глаза.
Он накладывает мне на рану новую повязку, перевязывает её вокруг ноги и осторожно кладёт мою ногу обратно на пол.
Я свободно выдыхаю, когда мне больше не приходится чувствовать его колено.
— Так лучше? — спрашивает Гай.
— Да, намного. — Я слабо улыбаюсь. — Спасибо.
Он встаёт, снова возвращаясь на кухню и открывая холодильник. Я слышу его голос:
— Знаешь, я совсем не умею готовить, но мы можем заказать что-нибудь на дом, если ты голодна. Ты съела пару долек апельсина утром, и мне кажется, этого недостаточно.
— Мы можем попробовать приготовить что-нибудь вместе, — предлагаю я.
Он закрывает холодильник и смотрит на меня через всю комнату с удивлением.
— Не боишься того, что я спалю весь дом? — улыбается он.
Улыбается... Снова улыбается, боже... Да ещё и шутит!
Я хватаюсь за очередную редкую возможность увидеть его красивую улыбку с ямочками на щеках.
— Я буду всё контролировать, — хихикаю я. — Если, конечно, не спалим его случайно вместе, потому что я тоже не умею готовить.
Он коротко смеётся.
Пытаюсь встать, отталкиваясь руками от дивана, но боль в ноге снова даёт о себе знать, и я беспомощно падаю обратно.
— Думаю, готовкой займёмся как-нибудь в следующий раз, — говорит он. — Сейчас тебе лучше не совершать лишних движений.
— Буду валяться и ничем не заниматься?
— Да. Тебе ведь нравится.
Я смеюсь, потому что он чертовски прав.
Гай садится на диван рядом со мной снова, потом хватает пульт и включает электрический камин под большим плазменным телевизором. Гостиная в миг заполняется приятным теплом, словно кто-то зажёг настоящий костёр.
— Замёрзла? — спрашивает Гай, касаясь кончика моего заледеневшего носа. — Замёрзла. Я принесу тебе плед.
Я хватаю его за руку прежде, чем он делает шаг в сторону ступенек, и говорю:
— Нет, плед мне не нужен. Лучше просто посиди со мной. Мне... мне не хочется оставаться одной. Страшно как-то.
Гай послушно садится обратно, на этот раз разве что перекидывая руку на моё плечо и прижимая меня к себе. Его тепло греет меня в считанные секунды. Я кладу голову на его грудь и слышу такое быстрое сердцебиение, словно он нервничает или боится чего-то.
— У тебя день рождения через час, — вдруг произносит он.
Я от удивления даже отстраняюсь.
— Какое сегодня число? — спрашиваю я.
Моя растерянность очень веселит Гая, и он с улыбкой отвечает:
— Двадцатое.
— О боже... Действительно.
Завтра мне исполнится восемнадцать. Уму непостижимо. Звучит так необычно, словно подобное со мной произойти не могло.
— Что бы ты пожелала в качестве подарка? — продолжает Гай.
— Это очень сложный вопрос. Я не могу просто сесть и придумать так находу.
— Разве это так сложно?
Я вскидываю руками и смеюсь:
— Вообще-то да! Особенно, когда этим вопросом застают врасплох. Как ты сейчас.
— Брось, Каталина. Не так уж это и сложно.
— Хорошо... Вот ты. — Я сажусь на диване удобнее, поворачиваясь лицом к нему. — Что бы ты пожелал получить прямо сейчас? Это может быть всё, что угодно.
Гай не задумывается ни на секунду, когда уверенно выдаёт:
— Твои губы, Каталина. Только твои губы.
Я замираю на месте.
Мне хочется сказать, что я совершенно не против была бы сейчас исполнить его желание, но язык не поворачивается подобное ляпнуть. Потому что пока не могу себе позволять таких безрассудств, помня какой огонь обычно горит в груди, когда я его целую.
— Это всё, чего бы ты пожелал? — спрашиваю я.
Он с улыбкой кивает.
— Какой-то скудный у тебя список желаний, — хмурюсь я.
— Вовсе нет. Он прекрасен.
Я киваю и ему, и самой себе, и придумываю очередную игру, в которую хочу его затянуть.
— Тогда сделаем так. Я поцелую тебя, если ты расскажешь мне что-нибудь о себе, чего я не знаю. Что-нибудь… весёлое.
Гай горько ухмыляется:
— Мне понадобится больше часа, чтобы вспомнить хотя бы парочку таких историй. У меня их совсем немного.
— Я не против. — Я опираюсь локтем на спинку дивана, подложив ладонь под голову. — Давай. Слушаю.
Он издаёт смешок, опустив голову к своим пальцам. Теребит кольца, задумываясь.
— Однажды мы с Камиллой объелись дури Нейта.
Я смеюсь:
— И как это произошло?
— Он притащил в тот день приготовленные им кексы, в которые была напихана дурь. Мы с Камиллой этого не знали и съели в тот день все двадцать кексов.
Я прыскаю от смеха, вспоминая, как ужасно вела себя я, когда обнюхалась порошка из галлюциногенных грибов. Вероятно, Гай с сестрой вели себя не лучше.
— И что потом? — спрашиваю я.
— Проснувшись утром в аэропорту Лаоса, мы договорились, что больше ничего приготовленного Нейтом есть не будем. До сих пор понятия не имею, как мы там оказались.
Я хохочу так сильно, что у меня разболелся живот, а потом и раненая нога. Поэтому я закрываю ладонью рот, тыча Гая в грудь пальцем и приговаривая:
— Больше ни слова! Не смеши меня больше, а то я умру!
— Не надо умирать, милая. Больше не буду шутить. Но ты должна мне теперь поцелуй. Таков был уговор.
А я уже и не слышу никаких других его слов, кроме этого «милая». У меня в груди всё трепещет, и позабытое чувство нужности кому-то заполняет меня без остатка.
Я больше не смущаюсь, не стесняюсь, не пытаюсь казаться той, кем не являюсь. Я уже наклоняюсь к нему, пододвигаясь ближе: так близко, что моя грудь упирается в него.
И, конечно, целую.
Его губы такие приятные, и меня уносит куда-то очень далеко, может, даже в сам космос, когда его руки хватают мою голову, запуская пальцы в волосы. Когда, не отрываясь от моих губ, он углубляет поцелуй, засовывая язык мне в рот, а я испускаю стон, потому что невозможно было бы противиться этому вырывающемуся из самой груди звуку.
Лёгкие сжимаются, сердце стучится о грудную клетку, желая вырваться и убежать куда-нибудь. Я прижимаюсь к его телу сильнее, уже сажусь на его колени, обхватываю руками шею. Уже не чувствую ни раненой ноги, ни царапин и синяков. Его же руки хватают и мягко сжимают мою талию.
Мы одновременно поворачиваемся в сторону, глядя на висящие чёрные часы, пока наше громкое дыхание сотрясает стены.
23:59.
Одна минута — и я совершеннолетняя.
— Гай, — поворачиваюсь я к нему обратно, закидывая руки на его шею и продолжая сидеть на его бёдрах. — Гай, я хочу тебя. Я больше не могу сдерживаться.
Он вглядывается мне в глаза, убирает мои волосы от лица, касается большим пальцем губ.
— Ты хочешь получить свой подарок? — спрашивает Гай.
Я громко дышу, я трясусь от желания, но и одновременно с этим вроде как ещё сохраняю рассудок. Шепчу ему:
— Да. Хотелось бы его видеть.
Он улыбается, поправляя взъерошенные волосы и глядя на меня с явным удовольствием и интересом. Потом, пока я продолжаю сидеть у него на коленях, его взгляд несколько секунд ползёт по всему моему телу вверх-вниз. Он будто упивается моим видом. Потом говорит:
— Ложись, и я продемонстрирую тебе твой подарок.
Я удивлённо насупливаюсь.
— Какой?
«Ложись»... Что ещё может подразумеваться под этим словом? Кажется, мой мозг уже обо всём догадывается, несмотря на то, что я пытаюсь включать дурочку.
— Ложись, Каталина, и всё увидишь.
— Ты хочешь...
...заняться со мной любовью? — продолжает мой мозг, но Гай словно его слышит и отвечает:
— Нет. — Он качает головой. — Всё твое тело сейчас в синяках, у тебя повреждена нога, Каталина. Я не хочу делать тебе больно... Но я попытаюсь сделать тебе приятно другим способом.
У меня учащается дыхание, хотя я и пытаюсь это скрыть, потому что не хочу выдавать своё осознание. Но я послушно ложусь, ощущая, как в груди сжимаются лёгкие, как голова требует подчиняться, как сердце уверяет меня, что я поступаю правильно.
В конце концов, мы ведь теперь муж и жена. Даже если ещё не было никакой свадьбы.
Гай встаёт с дивана, теперь уже стоит надо мной, не смея отворачиваться, глядя прямо мне в глаза томным взглядом. А потом он вдруг начинает снимать свои кольца. Я судорожно сглатываю, когда непривычно пустыми от колец руками он проводит по внутренней стороне моих бёдер, стараясь не надавливать на синяки или царапины, а потом наклоняется и, обхватывая за талию, притягивает меня ближе к себе: я едва не упираюсь задом между его ног.