А потом он просто уходит, будто бы кто-то позволял ему свободно шнырять по чужому дому. Гай не говорит больше ни слова.
Подбежав к телу на полу, Нейт спокойно загружает его на собственные плечи. Я вообще удивляюсь тому, сколько таится силы в этом милом весёлом и простом на первый взгляд парне. Я никогда не видела его тела в полном виде, но даже через одежду видно, что он меньше состоящего из сплошных мышц Зайда и подкаченного Гая.
— Куда его? — спрашивает Нейт.
— В печь, — отвечает кратко Гай.
— Печь? — недоумевая, переспрашиваю я.
Нейт с Гаем неловко переглядываются.
— Печь, в которой сжигают трупы, — отвечает Зайд. — У Гая в подвале есть. И у Вистана такая же имеется.
У меня всё внутри холодеет лишь от мысли, что у кого-то дома может иметься печь, в которую бросают трупы и превращают их в пригоршню праха. Поэтому, не желая об этом думать, я иду на кухню, чтобы выпить воды. Почти вся столешница усыпана осколками, они валяются и на идеально до этого чистом мраморном полу.
Зайд с Нейтом исчезают в коридоре, нырнув в дверь, ведущую в подвал, а я сажусь за столешницу, пропахшую разлитым алкоголем.
— Что это был за мужчина? — спрашиваю я схватившего веник Гая. Непривычно видеть, как весь в чёрном сын мафиози принимается подметать пол.
— Просто лишняя угроза.
— То есть, ты, ничего о нём не зная, просто... убил его?
— Меня учили крайней осторожности, моя Роза.
И словно вдруг резко сменилась тема, я улыбаюсь из-за услышанного прозвища, которое он мне дал. Это действительно заставляет меня чувствовать себя какой-то особенной и почти могущественной, даже если я знаю, что такой не являюсь.
— Хочешь есть? — спрашивает он, открывая холодильник. — Я скажу Зайду приготовить тебе что-нибудь.
— А что будешь делать ты?
— Возьмусь за тех, кто сидит в подвале.
Я киваю.
— А что будет с Уэйном?
Кажется, я застала Гая врасплох, потому что он вдруг замирает, сжимая зубы. Мне снова вспоминается, что Уэйн всё-таки был одним из его близких друзей, а я думаю близких друзей убивать немного сложн...
— Он покончил с собой, — отвечает мне Гай.
Я удивлённо хлопаю ресницами, не зная, мне сейчас радоваться или посочувствовать ему.
— Ох... — только и выдаю я.
— Да. Он решил легко отделаться.
— Ты...
— Мне совершенно не жаль его. Он заслужил участи похуже за то, что сделал.
Я отрицательно качаю головой.
— Но он был твоим другом. Мне помнится, даже достаточно давно.
— Не был, раз пошёл на такой шаг.
У меня возникает такое ощущение, будто он что-то мне не договаривает. Его взгляд очень задумчив, Гай будто о чём-то раздумывает, словно ворошится в прошлом, пытается понять какую-то важную вещь. А я решаю его вопросами не донимать. Если он сам захочет, скажет, а давить не входит в мои планы.
На кухню вдруг возвращается Зайд. На нём сейчас одна чёрная майка, так что я детально вижу крепкие мышцы, покрытые таким большим количеством татуировок, что мне кажется, что он набил их только для того, чтобы скрыть под ними свою кожу.
— Зайд, приготовь что-нибудь для Каталины, пока я буду в подвале, — каким-то приказным тоном проговаривает Гай.
— Ладно, — отвечает тот. — А что мне будет за это?
— Я тебя не кастрирую.
Зайд кивает:
— Убедительно.
Я хихикаю, прикрывая ладошкой губы, хотя давно бы должна уже привыкнуть к их стилю общения. Гай со стороны кажется каким-то пассивно-агрессивным, когда речь заходит о его общении с друзьями, но... когда попадаешь внутрь этой компании, становишься одной из них, ты всё начинаешь видеть куда глубже. И сейчас, глядя на Гая, я уверенно могу сказать, что он безумно любит и Зайда, и Нейта, и Лэнса... Может, любил и Уэйна.
— Приятного аппетита, моя девочка, — говорит он, оставляя на моём лбу лёгкий поцелуй и нарочно выделяя выражение «моя девочка».
Я провожаю его с улыбкой до ушей, а потом меня привлекает звук распахивающегося шкафа. Зайд активно рыскает по полкам в поиске, видно, посуды.
— Что бы ты хотела на завтрак? — спрашивает он меня. — Тунцовый салат?
— Ты помнишь, — смеюсь я.
— Конечно, — фыркает Зайд. — Ты эту ху_ню готова жрать вечно, знаю. Но у Гая нет тунца, так что придётся тебе придумать что-то другое. Конечно, если мозги будущих трупов из подвала не сгодятся как замена рыбе.
— Я может и чокнулась после встречи с вами, но всё же не до такой степени.
Он снова фыркает и кладёт сковороду на чёрную плиту. Достаёт масло, яйца и молоко.
— Тогда, Кровавая принцесса, я приготовлю тебе омлет. Но не просто омлет, а ох_енный омлет. Такой, что ты получишь три оргазма подряд.
Я хохочу, с любопытством уставившись на то, как он ловко разбивает все яйца одной рукой, а потом подливает в миску молока.
— Где ты научился готовить? — спрашиваю я.
Он отвечает почти мгновенно:
— Дома. Пока отец напивался, а маму пускали по кругу его друзья, я пытался кормить себя сам. Такие ху_вые жизненные обстоятельства меня и научили.
Мне сдавливает горло печаль, которая проскальзывает в его голосе. Лишь на миг, но этого оказалось достаточно для того, чтобы её расслышать.
— Почему Гай так ненавидит Джаспера? — меняю я тему разговора. — И почему их дружба кончилась?
Зайд смешивает все ингредиенты в миске венчиком, а потом вливает яичную субстанцию на подогретую сковороду, одновременно отвечая мне:
— Мендес вы_бал его бывшую девушку когда-то, будучи его другом.
Я вспоминаю, что раньше пыталась узнать что-то об этом у Нейта, но он лишь отмахнулся, сказав, что Гай расскажет об этом сам, если захочет. Зайд же, видно, молчать не собирается.
— И как это произошло? — Мне становится любопытно покопаться в прошлом Гая, так что я пододвигаюсь к столешнице ближе, опираясь локтями о чёрную мраморную поверхность.
— Её звали Алексис Брайт, — отвечает Зайд. — И она не была одной из аристократических семей, как Харкнессы или те же Элмерзы – родители Хизер, тоже близкие дружки Вистана в прошлом, пока не сдохли. В прочем, дядюшка Хизер даже, наверное, был в более близком общении с Вистаном, чем они... В общем, Алексис была простой девчонкой, которую Гай встретил однажды в парке. Ху_вая была затея ехать в тот парк, потому что эта встреча оставила свой след на долгие годы. До сих пор эта ху_ня продолжается.
— Расскажи о ней подробнее. Мне интересно.
— Да что тут рассказывать?.. Джаспер был одним из членов Могильных карт тогда, но оказался умнее нас всех и подписал такой контракт с Вистаном, который вынуждал его работать на них не до смерти, а всего на пять или шесть лет. Они с Гаем очень хорошо ладили, вместе проводили часы на разных вечеринках, в клубах. Джас выдавал разные свои тупые шутки с одной стороны, а Гай е_ал ему мозги о своей Алексис с другой стороны.
Я не понимаю, точно ли хочу слышать что-то о бывшей девушке Гая, но почему-то продолжаю слушать, будто бы мне действительно полегчает, если я вдруг наконец узнаю, почему же Джаспер вызывает у него столько ненависти.
— Честно говоря, Гай с Алексис были такими тошнотворно-милыми, что меня блевать тянуло, потому что от них разило этой розовой, приторной, радужной ху_нёй за километр. От своей невъе_енной любви Гай уже собирался послать нах_й отца и сбежать с ней в Англию. Ему всего девятнадцать было, а он, как полный долбо_б, думал уже жениться на ней. Даже кольцо купил... — Зайд делает паузу, но лишь для того, чтобы переместить приготовленный, ещё горячий и воздушный омлет со сковороды в тарелку и положить её передо мной. Отойдя обратно к столешнице, он достаёт из холодильника пару томатов и принимается их резать, одновременно продолжая: — И в один день, когда Харкнессы снова затеяли какую-то неху_вую вечеринку, Гай никак не мог дозвониться до Алексис. А оказалось, она трахалась в машине Джаспера, припаркованной у ворот. Он сам обнаружил их, когда пошёл спрашивать друга, не видел ли он Алексис... Но знаешь, что самое ху_вое в этой истории? Мать Гая всегда одобряла эту шмару, можно сказать, единственная благословляла их отношения, а спустя уже пару лет её убили. Х_й его знает! Может быть, поэтому Гай был так привязан к Алексис, – потому что она вызывала воспоминания о матери и была как-то с ней связана в его голове? Она будто была единственным связующим звеном с ней... Потому что мы с парнями до сих пор помним, как он любил обнимать Алексис. Они могли просто лежать и обниматься, бл_ть, часами! Просто обниматься, сука! Без траханий или хотя бы лёгкого петтинга!
От нахлынувших эмоций я опускаю глаза на свой омлет, пытаясь бороться с разъедающей меня изнутри печалью после услышанного рассказа.
Каждый день Гай Харкнесс перестаёт быть для меня бессердечным ублюдком, только и умеющим что убивать. С каждым днём сочувствие во мне затмевает остальные чувства всё больше и больше, и мне хочется забрать хотя бы часть той боли, что ему пришлось вынести ещё будучи ребёнком.
Мы такие разные.
Я — всегда любимая дочурка родителей. Девочка, которую всегда баловали. Девочка, которую любили и носили на руках. Девочка, которую оберегал от всех бед старший брат. Девочка, которую обходили стороной все несчастья, оставляя место сплошным путешествиям, весёлым вечерам с подругами и семейным ужинам, полным тепла и уюта.
И он — всегда притесняемый отцом сын, наблюдающий за пытками над собственной матерью, которая единственная была его по-настоящему родным человеком. Мальчик, которого наказывали шрамами на спине. Мальчик, которого лишили детства, всучив в руку оружие. Мальчик, никогда не знавший отцовского одобрения. Мальчик, своими глазами увидевший безжизненное тело любимой матери, а затем и потерявший единственное утешение от мрачной реальности.
И наконец, мальчик, которого предал мир.
Мы оба из богатых семей, но в то же время мы из совершенно разных миров.
— А уже спустя пару недель Лэнс обнаружил Гая на балконе у Харкнессов. Он собирался пустить себе пулю в голову. Прекратить затянувшиеся страдания... — Зайд тяжело вздыхает, садясь передо мной. — С тех пор для Гая больше не существовало такого понятия, как любовь. Он просто больше в неё не верил. Он избегал любого физического контакта с девчонками, ненавидел их касания. Он возненавидел даже горничных, которые работали у Харкнессов, когда они слишком часто показывались ему на глаза. Гай перестал чувствовать всё, что раньше было для него обычным делом. Отстранился даже от нас. Лэнс всегда приглядывал за ним, следил за тем, чтобы он вдруг снова не попытался что-то с собой сделать. Но Гаю хватило боли от Вистана, чтобы больше не ощущать любой другой боли. — Зайд поднимает взгляд карих глаз и смотрит на меня теперь с каким-то напором: — Вот, почему мы все вызвались помогать ему, когда он сказал, что хочет тебя спасти. Потому что впервые за столько лет он обрёл в твоём лице смысл жить, цыпочка.