Вистан говорит о Хью, в этом нет никаких сомнений. Я почти чувствую за себя гордость, хотя эти мои действия наверняка повлекут за собой тяжёлые мучения похуже, чем те, которые мне довелось пережить. Может, раз Вистан не может больше меня убивать, он может давить морально и психологически? Может, в итоге доведёт до того состояния, когда я сама решу покончить с жизнью?
Я сжимаю подол платья, когда Вистан уже оказывается гораздо ближе. Он высок и строен, поэтому весь его вид внушает страх. Я смотрю на его руки и думаю, сколько же на них крови.
— В тебе, видно, дала знать о себе кровь отца в тот момент, — усмехаясь, продолжает он. — Кровь обладателя серебряной карты.
— Хватит, — говорит Гай. — Оставь её в покое. Скажи, зачем мы здесь? Ты пригрозил убить Софи, если мы не явимся, явно не только для того, чтобы посмотреть на Каталину.
За голосом следует вдруг резкий хлопок. Я даже не сразу соображаю, что произошло. Вижу лишь, как голова Гая повёрнута в сторону, а Вистан стоит уже ближе к нему и потирает ладонь.
— Я не давал тебе права говорить, щенок, — цедит мужчина сквозь зубы.
Вистан дал пощёчину своему сыну. Дал пощёчину Гаю. Степень унижения, которая мне никогда не была известна.
Я так злюсь, что готова уже подняться, чтобы что-то сделать, но рука Гая крепко сжимает мне вдруг запястье под столом, словно ощутив мои намерения.
— Сейчас я говорю с твоей очаровательной женой, — произносит Вистан, широко улыбаясь. — Правда ведь, Каталина?
— Что вам от нас нужно? — спрашиваю я. Мой голос на фоне его звучит как мышиный писк.
И Вистан вдруг щёлкает пальцем. Словно по мановению волшебной палочки двое мужчин поднимаются со стола и молниеносно оказываются за спиной Гая. Они хватают его за руки с обеих сторон и швыряют к полу, прижимая за запястья к сверкающей поверхности.
Я в ужасе поднимаюсь, но Вистан лишь толкает меня в плечо, посадив обратно на стул.
— Нет, дорогая невестка, не шевелись. — Он гладит меня по волосам, как отец свою дочь. — Сиди на месте и наслаждайся шоу.
Позади меня оказывается ещё один из серебряных. Он кладёт свои крепкие руки мне на плечи, вдавливая вниз. Теперь я ни за что не смогу встать со стула, остаётся лишь беспомощно сидеть.
И смотреть...
Смотреть на то, как Гаю задирают чёрную рубашку, оголяя спину.
Смотреть на то, как Вистан вытаскивает из нагрудного кармана сигару, а потом зажигалку.
Смотреть на то, как огонь касается кончика сигары.
— Нет! Пожалуйста, не надо! — кричу я, а руки на моих плечах словно тяжелеют, снова надавливая на меня сверху.
Вистан меня игнорирует.
А я не могу перестать видеть двенадцатилетнего Гая на полу, которого отец однажды впервые решил наказать таким ужасным способом.
Я хочу упасть на колени перед Вистаном и умолять его прекратить. Я съёживаюсь, глядя на то, как сигара уже касается ещё чистого от шрамов маленького участка кожи на спине Гая. А потом я слышу характерный звук тушения, но не слышу голоса, полного боли, который должен был бы за ним последовать.
— Прошу вас! — кричу я в слезах. — Умоляю!
Но кричать уже очень поздно.
Потому что сигары — одна за другой — тушатся о спину Гая, оставляя ожоги, которые затем затянутся в новые шрамы.
Мне так больно на это смотреть, что я закрываю глаза и больно вонзаю зубы в собственные губы до самой крови, чтобы отвлечься. А из глаз сквозь прикрытые веки всё брызжут слёзы, стекая по щекам целыми ручьями.
— Я вынужден был снова наказать тебя, щенок, — слышится голос Вистана, перекрывающий мои крики. — За очередную слабость. Хотя мне давно казалось, что ты больше слабости не знаешь.
Я хочу вырвать каждому из них сердце. Каждому. Но Вистану в первую очередь. Я думаю, что с удовольствием пустила бы ему пулю в голову прямо сейчас, если бы у меня была возможность вытащить откуда-то пистолет.
О спину Гая тушат следующую сигару, а мне кажется, что я сама вдруг ощущаю за него эту обжигающую боль на своей коже. Вистан вдруг обходит лежащего сына и направляется снова ко мне. Мужские руки всё ещё удерживают меня на стуле.
Я сглатываю.
— Добро пожаловать в семью, милая, — говорит он, широко улыбаясь. — Думала, всё будет так просто? Думала, что раз ты теперь жена моего сына, то всё изменится и забудется? Нет, прелестница. — Вистан бросает в рот виноградинку с тарелки с фруктами, лежащей на столе, и продолжает: — Я не могу теперь убивать тебя, это правда, но я попытаюсь отнять твой рассудок. И начнём прямо сегодня.
Он снова щёлкает пальцами. И словно по команде Гая поднимают с пола. Его рубашка разорвана, лоб покрыт потом, но тело обессилено от боли.
— Я не могу убивать своего сына, — продолжает Вистан. — Но я ведь могу попробовать убить его руками его прелестной жёнушки. Тогда появится причина убить и тебя – кровь за кровь.
У меня коченеет всё тело от его слов.
— Итак, вот что я предлагаю тебе. Я прощу предательство Нейтана Блэквуда и Зайда Парсы, оставлю в живых и Софи Вэлдон, если ты возьмёшь пистолет и выстрелишь в этого жалкого мальчишку. И посмотрим, будет ли Господь милостив к моему сыну и позволит ли ему ещё немного пожить. Если да, то такова воля Божья, если же нет... Увы, я отправлю к нему и тебя.
Мне кажется, что-то внутри меня медленно умирает, а я вместе с ним.
Глава 64
Как ощущается мёртвое сердце?
Конечно, оно вовсе не ощущается, оно же мёртвое. Именно это я и чувствую сейчас.
Вистан терпеливо ждёт моего согласия, а я знаю, что он не выпустит нас просто так. Он не поменяет решения, не позволит мне отказаться. У меня нет никакого выбора.
Я хочу умереть... Господи, пожалуйста, дай мне умереть, но не делать того, чего от меня требуют...
— Чейс, дай ей пистолет, — приказывает Вистан.
Мне в руку кладут чёрный пистолет — вроде того, которым я стреляла на стрельбище у Гая. У меня пересыхает горло, а руки начинают трястись. Я смотрю на своё оружие и понимаю, что им можно убить. Им можно отнять жизнь человека. И сейчас люди вокруг хотят того, чтобы я отняла жизнь у Гая...
Хочет его родной отец.
Волна тошноты подступает к горлу стремительно.
— Побуду милосердным, — продолжает он довольным насмешливым тоном. — Я дам тебе самой решать, куда стрелять. Ты можешь выстрелить сразу в голову, что означало бы верную смерть, а можешь попасть в более незначительные места. Решать тебе, так уж и быть.
Словно это упрощает мне задачу... Будто бы от этого мне сразу должно было стать легче... Вистан упивается моим страхом, моим разрывающимся сердцем, моей паникой, которая заполнила каждую клеточку моего тела.
— Даю тебе десять секунд, — твёрдо говорит он. — Не успеешь выстрелить до этого, я убью Софи у вас на глазах, у вас же и на глазах вытащу из неё ребёнка. Крови будет много, вам не стоило бы видеть подобную картину. Как не стоило бы видеть, как я отсеку головы предателей, решивших помочь тебе.
Пистолет словно становится ещё тяжелее в моей руке, пока я пытаюсь привести в норму собственный разум. Я поднимаю взгляд на Гая. Он будто пытается игнорировать боль и унижение, которым подверг его отец, сейчас он смотрит на меня и видит только меня. А потом вдруг тихо говорит:
— Стреляй, моя Роза.
Я качаю головой, а из глаз текут слёзы.
— Нет... Нет, я не могу, я...
— Семь! — кричит Вистан. — Шесть! Пять!
— Каталина, стреляй, — уже с напором выдвигает Гай. Остекленевшие глаза пусты. — Стреляй в меня.
— Гай! — реву я в ответ, а пистолет словно сжигает мне руку. — Я не могу!
— Всё будет хорошо, просто стреляй. Прошу тебя, стреляй.
Конечно, ради друзей он готов получить и пулю. Сейчас ему плевать на последствия, плевать на собственную жизнь. Он сделает всё ради того, чтобы Софи, Нейт и Зайд не пострадали.
Я смотрю в его глаза, пытаюсь уловить в них что-то живое. Что-то, за что можно было бы ухватиться как за единственный способ ещё оставаться в здравом рассудке.
Но я уже давно потеряла рассудок. Ещё с той секунды, когда размазала голову Хью по бетонному полу.
Я медленно поднимаю пистолет. Рука дрожит, а в голове на секунду мелькает мысль: я могу повернуть пистолет и быстро выстрелить в самого Вистана. Могу убить его прямо сейчас, могу отомстить за страдания двенадцатилетнего мальчика и его мать. Желание сильное, оно горит внутри меня как пламя, как разразившийся лесной пожар.
Но, разумеется, я не могу поступать так безрассудно. Мы не в кино со счастливым концом, мы не знаем, как завершится мой поступок. Если я промахнусь, последуют мучения куда хуже. Наверное, за попытку убийства босса Могильных карт меня превратят в пепел, перед этим долго и коварно пытая. Наверное, в этот момент всем будет уже плевать на то, что я — Харкнесс.
Я опускаю палец к курку. Только сегодня Нейт учил меня стрелять, но я никогда бы не подумала, что это умение обернётся против меня. Что применить его мне придётся на человеке, которого я люблю.
Гай кивает мне. В его зелёных глазах нет ни капли страха, нет даже и тени отчаяния. Словно каждый день в него стреляют, словно каждый день он становится жертвой отца.
Хотя, может так и есть.
— Пять, четыре, три, — считает Вистан у моего уха.
Я опускаю дуло и целюсь Гаю в ногу — туда, где меньше всего шансов нанести ему сильный вред. Стрелять в туловище нельзя, я знаю это, ведь я могу задеть жизненно важные органы, а если в голову — могу его убить. Мне не нужно иметь опыт в этом, чтобы всё это понять.
— Два, один... — заканчивает Вистан.
А я уже стреляю.
В ушах звенит после громкого выстрела, рука вздрагивает от отдачи. Пуля вылетает быстрее, чем я успеваю понять, что действительно выстрелила. У Гая искажается от боли лицо, хоть он и остаётся безмолвен, а потом падает на колени. Мужчины, державшие его с обеих сторон, отпускают его руки, позволяя ему падать к полу.
— Умница! — произносит Вистан восхищённо и гладит меня по голове.