У меня всё внутри холодеет лишь от мысли, что у кого-то может иметься домашний крематорий. Поэтому, не желая о таком думать, я иду на кухню, чтобы выпить воды. Почти вся столешница усыпана осколками, они валяются и на идеально до этого чистом мраморном полу.
Зайд с Нейтом исчезают в коридоре, нырнув в дверь, ведущую в подвал, а я сажусь за столешницу, пропахшую разлитым алкоголем.
– Что это был за мужчина? – спрашиваю я схватившего веник Гая. Непривычно видеть, как весь в чёрном сын мафиози принимается подметать пол.
– Просто лишняя угроза.
– То есть ты, ничего о нём не зная, просто… убил его?
– Меня учили крайней осторожности, моя роза.
И словно вдруг резко сменилась тема, я улыбаюсь из-за услышанного прозвища, которое он мне дал. Интересно, когда я пойму его значение?
– Хочешь есть? – спрашивает он, открывая холодильник. – Я скажу Зайду приготовить тебе что-нибудь.
– А что будешь делать ты?
– Возьмусь за тех, кто сидит в подвале.
Я киваю.
– А что будет с Уэйном?
Кажется, я застала Гая врасплох, потому что он вдруг замирает, сжимая зубы. Мне снова вспоминается, что Уэйн всё-таки был одним из его близких друзей, а я думаю, близких друзей убивать немного сложнее.
– После содеянного он получил статус одного из приближенных к отцу наёмников, – отвечает мне Гай. – Наверное, это было частью их сделки. Предать за повышение.
Я удивлённо хлопаю ресницами, не зная, мне сейчас радоваться или посочувствовать ему.
– Ох… – только и выдаю я. – Ты хочешь сказать, что он стал Серебряным?
– Нет, я не об этом. Вокруг отца чаще всего вертятся одни и те же лица, состоящие из его личной охраны и наёмных убийц. Если первые защищают его, ездят с ним на любые встречи, готовы прикрыть собой от пули, то наёмники всегда находятся где-то поблизости во время этих же встреч, где-то притаившись, чтобы следить за внешней угрозой и ликвидировать её в случае чего. Этот статус считается достаточно привилегированным в нашем мире. Многие готовы убить кого угодно ради его достижения.
– Значит, ты не можешь притащить его в свой подвал, как остальных, – заканчиваю я за него, поняв всё без лишних слов. И, конечно же, ещё больше поняв испытываемую Гаем сейчас боль, ведь его друг, по сути, продал его за какой-то там высокий статус.
– Это не значит, что я всё так оставлю.
Я отрицательно качаю головой.
– Не надо, если это повлечёт за собой ещё больше проблем.
– Я не страшусь никаких проблем, Каталина. Мне казалось, ты уже успела это понять.
У меня возникает такое ощущение, будто он что-то мне недоговаривает. Гай будто о чём-то раздумывает, словно копается в прошлом, пытается понять какую-то важную вещь. А я решаю его вопросами не донимать. Если он сам захочет, скажет, а давить не входит в мои планы.
На кухню возвращается Зайд. На нём сейчас одна чёрная майка, так что я детально вижу рельефные мышцы на широких плечах, словно вытесанных из камня, покрытые таким большим количеством татуировок, что мне кажется, он набил их только для того, чтобы скрыть под ними свою кожу.
– Зайд, приготовь что-нибудь для Каталины, пока я буду в Пыточной, – приказным тоном проговаривает Гай.
– Ладно, – отвечает тот. – А что мне будет за это?
– Я тебя не кастрирую.
Зайд кивает:
– Убедительно.
Я хихикаю, прикрывая ладонью губы, хотя давно бы должна уже привыкнуть к их стилю общения. Гай со стороны кажется каким-то пассивно-агрессивным, когда речь заходит о его общении с друзьями, но… когда попадаешь внутрь этой компании, становишься одной из них и всё начинаешь видеть куда глубже. И сейчас, глядя на Гая, я уверенно могу сказать, что он безумно любит и Зайда, и Нейта, и Лэнса… Может, любил и Уэйна.
– Приятного аппетита, моя девочка, – говорит он, оставляя на моём лбу лёгкий поцелуй и нарочно выделяя выражение «моя девочка».
Я провожаю его с улыбкой до ушей, а потом меня привлекает звук распахнувшегося шкафа. Зайд активно рыщет по полкам в поисках, видно, посуды.
– Что бы ты хотела на завтрак? – спрашивает он меня. – Салат с тунцом?
– Ты помнишь, – смеюсь я.
– Конечно, – фыркает Зайд. – Ты эту хуйню готова жрать вечно, знаю. Но у Гая нет тунца, так что придётся тебе придумать что-то другое. Конечно, если мозги будущих трупов из подвала не сгодятся как замена рыбе.
– Я, может, и чокнулась после встречи с вами, но всё же не до такой степени.
Он снова фыркает и кладёт сковороду на чёрную плиту. Достаёт масло, яйца и молоко.
– Тогда, Кровавая принцесса, я приготовлю тебе омлет. Но не просто омлет, а охуенный омлет. Такой, что ты получишь три оргазма подряд.
Я хохочу, с любопытством уставившись на то, как он ловко разбивает все яйца одной рукой, а потом подливает в миску молока.
– Где ты научился готовить? – спрашиваю я.
Он отвечает почти мгновенно:
– Бывало, что мне нехуй было делать, и я развлекал себя готовкой в своей квартире. И неожиданно меня затянуло.
Кратко усмехнувшись, я гляжу на полки с алкоголем, которые навевают на мысли о недавней встрече.
– Гай с Джаспером хорошо знакомы? – меняю я тему разговора.
Зайд смешивает все ингредиенты в миске венчиком, а потом выливает яичную субстанцию на подогретую сковороду, одновременно отвечая мне:
– Мендес выебал его бывшую девушку когда-то, будучи его другом.
Меня словно окатывает ледяным душем.
– У Гая… была девушка? – запинаясь, спрашиваю я.
Мне становится любопытно покопаться в прошлом Гая, так что я пододвигаюсь к столешнице ближе, опираясь локтями на чёрную мраморную поверхность.
Было глупо полагать, что у такого парня, как Гай Харкнесс, никогда не было девушек, но от осознания того, что он когда-то целовал и касался другой женщины, мне становится тошно.
– Я бы даже сказал, невеста, – поражает меня ещё сильнее Зайд. – Алексис Ровере.
– Расскажи о ней подробнее. Мне интересно.
– Нахуя тебе это сейчас надо? Всё уже в прошлом.
Я не понимаю, хочу ли слышать что-то о бывшей девушке Гая, но почему-то готовлюсь слушать, будто бы мне действительно от этого полегчает.
– Гай знает обо мне всё, – говорю я. – А я о нём почти ничего. Сам он мне не расскажет, ты ведь знаешь.
– И поэтому хочешь воспользоваться мной?
– Ну, мне кажется, ты хороший друг.
Зайд фыркает.
– Хороший друг для тебя, но плохой для него, получается.
– Если он решит наехать на тебя из-за того, что ты мне рассказал, я заявлю, что просто приставила к твоей шее нож и вынудила это сделать.
– Правдоподобнее рассказ выйдет, если ты приставишь нож к моему хую, а не к шее.
Поморщившись, я мотаю головой, одним взглядом осуждая его за то, что он начал этот разговор в моём присутствии.
– Зайд! Ну пожалуйста!
– Что мне за это будет?
– Гай тебя не кастрирует, – говорю я, повторяя слова, которые он бросил перед своим уходом.
Зайд на это закатывает глаза, но я улыбаюсь, поняв, что убедила его. Даже если бы не использовала эту угрозу, он бы мне всё рассказал. Потому что и не собирался держать это в себе.
– Они встречались три или четыре года назад. – Зайд делает паузу, но лишь для того, чтобы переместить приготовленный, ещё горячий и воздушный омлет со сковороды в тарелку и поставить её передо мной. Отойдя обратно к столешнице, он достаёт из холодильника пару томатов и принимается их резать, одновременно продолжая: – Мы все думали, что она будет той самой, кто вытянет его из депрессивного периода после смерти Натали. Гаю как будто реально становилось лучше в компании Алексис. Они появлялись на разных сходках вместе, проводили хуеву тучу времени вместе, все были уверены, что они поженятся. Кто-то даже, блядь, считал, что она могла залететь от Гая, а в таком случае свадьбы было бы не избежать. Всё-таки наследнику «Могильных карт» тоже как-никак нужна была женщина рядом. Но в один день, когда Харкнессы снова затеяли какую-то нехуёвую вечеринку в своём поместье, Гай никак не мог дозвониться до этой блядины. Позднее выяснилось, что она трахалась в машине Джаспера где-то у ворот. Он сам застал их за этим. Но самое хуёвое во всём этом – она, как оказалось, работала на итальянцев. Другими словами, подсадная утка для того, чтобы сблизиться с наследником «Могильных карт» и вытянуть много полезного.
От нахлынувших эмоций я опускаю глаза на свой омлет, пытаясь бороться с разъедающей меня изнутри печалью после услышанного рассказа.
Каждый день Гай перестаёт быть для меня бессердечным ублюдком, только и умеющим что убивать. С каждым днём сопереживание во мне затмевает остальные чувства всё больше и больше, и мне хочется забрать хотя бы часть тех страданий, что Гаю пришлось вынести ещё ребёнком.
Мы такие разные.
Я – любимая дочурка родителей. Девочка, которую всегда баловали. Девочка, которую любили и носили на руках. Девочка, которую оберегал ото всех бед старший брат. Девочка, которую обходили стороной любые несчастья, оставляя место сплошным путешествиям, весёлым вечерам с подругами и семейным ужинам, полным тепла и уюта.
И Гай – всегда притесняемый отцом сын, наблюдающий за пытками над собственной матерью, которая единственная была его по-настоящему родным человеком. Мальчик, которого наказывали ожогами на спине. Мальчик, которого лишили детства, всучив в руку оружие. Мальчик, никогда не знавший отцовского одобрения. Мальчик, своими глазами увидевший безжизненное тело любимой матери, а затем и потерявший единственное спасение от мрачной реальности.
И наконец, мальчик, которого все бесконечно предавали.
Мы оба из богатых семей, но в то же время мы из совершенно разных миров.
– А уже спустя пару недель Лэнс обнаружил Гая на балконе у Харкнессов. Он собирался пустить себе пулю в голову. – Зайд тяжело вздыхает, садясь передо мной. – С тех пор для Гая больше не существовало такого понятия, как любовь. Он просто больше в неё не верил. Он избегал любого физического контакта с девчонками, ненавидел их касания. Он возненавидел даже горничных, которые работали у Харкнессов, когда они слишком часто показывались ему на глаза. Гай перестал чувствовать всё, что раньше было для него обычным делом. Отстранился даже от нас. Лэнс всегда приглядывал за ним, следил за тем, чтобы он вдруг снова не попытался что-то с собой сделать. Но Гаю, блядь, вполне хватало боли от одного уёбка-папаши. – Зайд поднимает взгляд карих глаз и смотрит на меня теперь с каким-то напором: – Вот почему мы все вызвались помогать ему, когда он сказал, что хочет тебя спасти. Потому что впервые за столько лет он обрёл в твоём лице смысл жить, цыпочка. Ты дала ему шанс почувствовать себя снова живым… Как бы, блядь, слащаво это ни звучало.