Отшатываюсь назад. Из глаз брызжут слёзы.
«Тебе нужно напоминать ему время от времени, кто он такой».
Зайд ошибся. Мне и не нужно напоминать Гаю о том, что он чудовище. Он помнит об этом сам и использует любую возможность в очередной раз показать мне это.
– Возвращаемся в самое начало, – хрипло произношу я, вытирая слёзы со щёк. Они лишнее указание на мои слабости. – В те времена, когда единственное чувство, что я испытывала по отношению к тебе, было ненавистью.
Гай меряет меня мрачным взглядом. Его глаза не выказывают больше никаких эмоций.
– Всё как началось после этого, так и закончится, – говорит он, намекая, видимо, на то, что я снова склонюсь перед ним и прощу всё, что он сделал. – Тебе просто нужно время свыкнуться.
Его спокойствие возмущает меня сильнее.
– И это время я потрачу на что-нибудь более полезное, – бросаю я и разворачиваюсь.
Ни Гай, ни Вистан не останавливают меня, когда я выбегаю из комнаты. Они не пытаются остановить меня даже тогда, когда я выбираюсь из дома и становлюсь объектом любопытных взглядов.
Они знают, что я никуда не смогу убежать. Гай сделал меня своей рабыней.
Любил ли он меня хотя бы одну-единственную минуту из того времени, которое мы провели вместе? Было ли хотя бы одно его слово правдой?
То, что он сделал со мной в машине, – было ли это актом любви или же мести, которую он не завершил ещё тогда, когда оставил свою кровь на моей постели и сбежал?
Глаза горят, щёки пылают, сердце разрывается, поливает кровью все мои мысли, успевшие засесть в голове. Я пытаюсь набрать побольше воздуха в лёгкие, шумно вдыхаю его через рот и ноздри, и со стороны, наверное, кажется, что я умираю. Я бы не отказалась от такой перспективы.
– Всё в порядке? – с волнением интересуется одна из проходящих мимо горничных. А подняв глаза, я понимаю, что это вовсе не горничная, а медсестра, которую приставляли ухаживать за Гаем.
– В полном, – грубо отвечаю я, а потом ругаю себя за это, понимая, что никто не виноват в том, что происходит со мной, кроме меня самой.
– Хотите, можете мне всё рассказать за чашкой кофе или успокаивающего чая? – предлагает она. – Я приехала проверить состояние Гая в последний раз. После этого можем немного поболтать.
Почему-то я не отказываюсь от её предложения. Виной тому либо моя растерянность, либо надежда на то, что разговор по душам и впрямь может помочь.
Мы входим в дом. Я ожидаю её на кухне, попросив горничную по имени Бритт налить две чашки чёрного чая с бергамотом. Она ставит их на остров, я сажусь на высокий стул, напоминающий барный.
Женщина возвращается уже спустя несколько минут. Я суетливо пытаюсь припомнить, как её зовут, но в голове сейчас столько мыслей и боли, что мне не удаётся. Я лишь опускаю лицо и пытаюсь не зареветь снова.
– Расскажите, я выслушаю. – Она кладёт нежную ладонь мне на плечо, в успокаивающем жесте поглаживая его. – Что случилось между вами и Гаем? Он был сам не свой, когда я зашла к нему.
– Он сделал меня своей женой, просто чтобы отомстить моему отцу, – отвечаю я, поражаясь тому, как холодно прозвучал мой голос.
Женщина тяжело вздыхает, но лицо явно не искажается в крайнем удивлении. Будто она вполне ожидала подобных действий со стороны Гая, и это не кажется ей чем-то чрезвычайно ужасным.
– Он сделал это ради вас, – говорит она.
– Он сделал это ради себя, – возражаю я, повышая голос. – Он ничем не лучше своего отца. Считает, что я ему принадлежу, что я его вещь и собственность.
– Люди совершают много необдуманных и порой безрассудных поступков, когда они влюблены. А Гай всегда был из тех, кто ради любимых рассечёт пополам Землю, наплевав на последствия. Отец воспитывал его кнутом, полностью отказываясь от пряника в любом виде. Гай никогда не получал от него слов одобрения, даже если делал то, чего Вистан горячо желал. Никакие удачи сына не впечатляли его. Ему хотелось больше и больше. Так что Гай рос без отцовской любви, он не знает, что значит любящий отец, и никогда уже не узнает… Но он очень любил мать. Искренне и всем сердцем. Гай не плохой человек. Плохие люди не могут так любить, как он любит сейчас вас.
Я не позволяю ей вызвать в сердце хоть каплю солидарности. Потому что хорошо помню свою жизнь до встречи с ним. Беззаботную, лишённую проблем, счастливую, хоть на тот момент я этого и не понимала. Появившись, Гай сжёг все мосты, а сейчас разрушил последнюю ещё не затоптанную дорожку, ведущую к моей прошлой жизни, к моим родителям.
Это не может быть прощено.
Я живо представляю горюющих папу с мамой. Ведь они всю жизнь опекали меня, я всегда была для них маленькой девочкой, немощным ребёнком, за которым нужен глаз да глаз. Потеряв меня, они потеряли в каком-то роде смысл.
– Не стоит пытаться вызвать во мне жалость к нему, – зло бросаю. – Я не поддамся больше на эти уловки. Любую его оплошность оправдывать плохим детством больше не получится.
– Что же вы собираетесь делать, милая моя девочка? – Женщина нежно улыбается, будто глядя на свою дурёху-дочь, которая сейчас находится в таком возрасте, что донести ей простые истины невозможно. – Неужели после такого поступка Гай полностью лишил вас способности его любить?
Я встаю, решая не допивать чай и найти для себя время на полезное, подхожу к двери.
– Мне теперь всё равно, что с ним будет. Равно как и ему было наплевать на мои чувства.
А потом я выхожу из кухни.
Как оказалось, душевная боль сильнее, чем физическая. Я нехотя вспоминаю всё, что происходило после моего побега из дома за Гаем. Многие из тех событий были явным знаком того, что он не любил меня на самом деле. Он подбирался ко мне, проникал в самое сердце с новой жаждой уничтожить жизнь моего отца. Он и слышать не хотел о моих опасениях насчёт того, что папу могли подставить.
Гай ни на секунду не переставал думать о том, чтобы нанести Кормаку О’Райли вред. Такой, что сломит его. И в качестве своей жертвы он всё ещё использовал меня, когда я думала, что месть далеко позади.
Какой же я была идиоткой.
Такие люди, как он, не могут любить чистой и беззаветной любовью. Я поняла это в тот момент, когда посмотрела ему в глаза, пока он холодно признавал, что всё это было игрой.
У меня слишком много мыслей накопилось за этот период. Особенно я стараюсь цепляться за новую, очень коварную – как раз в стиле Харкнессов – идею.
Я всё время размышляю над словами, которые сказала Зайду.
«Мне нужно дружить с ними».
Может быть, это и умно? Может быть, стоило начать с этого ещё раньше? Не забываю я и о девушках в фургоне, поэтому спускаюсь обратно под тяжёлую боль в самом сердце, которую принесло за собой признание Гая. Сосредоточиться на том, что нужно сделать, сложно, когда в голову всё лезут и лезут мысли о родителях, но я не дам им сломать меня ещё раз. Они этого не дождутся.
Гай прав. Есть только один выход. Только одна дорога, которую мне нужно выбрать. И я в голове кручу все варианты и возможные исходы, которые повлекут за собой разные по своей степени тяжести проблемы.
Итак, я думаю.
Я могу спланировать побег и сбежать от Харкнессов обратно к семье. Найти способ связаться с папой, рассказать всю правду. Я не сомневаюсь, что для того, чтобы вызволить меня, он может обратиться к своим старым друзьям-ирландцам (раз когда-то желал связать меня с семьёй Гелдофов, чтобы обезопасить от «Могильных карт»).
А есть другой вариант.
Выбрать семью Гая значит выбрать преступников и убийц. Потом вспоминаю, что мои руки в той же крови, я запачкала их, когда убила Хью. Гай сделал меня почти такой же, как он сам и его папаша. Он напрочь стёр из моего сердца страх, наделил силой. Дал мне власть, которую я имею над теми, кто работает на его семью. У меня есть карта, делающая меня особенной, заставляющая людей уступать мне, склонять головы, бояться вызвать гнев моего мужа… Гай дал мне брак, о котором я никогда и не думала. Он сделал всё это ради себя, но чуточку услужил и мне.
И я намерена использовать его оружие против него самого.
Ближе к вечеру я изучаю информацию о Гелдофах через компьютер, который стоит в комнате Гая. Он уехал по делам вместе с Вистаном, и я догадываюсь, что, вероятно, в очередной раз кого-то убивает или калечит. Ирландская мафия, как оказалось, в отличие от «Могильных карт» не имеет единого босса, а состоит из отдельных семей и кланов, действующих по большей части автономно. Это могло бы объяснить, почему папа сумел оставить эту деятельность позади: может, передал власть над своим кланом другому человеку, своему подчинённому, если таковой у него был. Также у ирландской мафии нет строгой иерархии, как у «Могильных карт». Но у ирландцев тоже есть связи с политическими лидерами и властью.
Я вспоминаю неудачное столкновение «Могильных карт» с правительством семь лет назад, о котором мне рассказал Зайд. И семь лет назад мой папа якобы убил Натали Харкнесс. Если и уход папы произошёл в тот же период, у меня есть поводы серьёзно задуматься об этом. Странное совпадение.
Со стороны раскрытого окна вдруг раздаётся звук подъезжающей машины. Я выглядываю наружу. Прибыл Вистан в окружении своих телохранителей. Тяжело вздыхаю, поправляю волосы и юбку, успокаивая себя тем, что это продлится недолго. Прячу под кофтой пистолет, подаренный мне Нейтом на всякий случай. Потом уверенно выхожу из комнаты Гая, не забыв удалить из истории поиска свои запросы про ирландскую мафию. Спускаюсь по ступенькам, вхожу в гостиную, поражаясь тому, что уже чувствую себя как дома. Это поместье громадных размеров словно всегда было моим обиталищем. Меня пугают эти мысли.
Заскочив в просторный зал, я хватаю первую попавшуюся книгу с полки и сажусь на диван, делая вид, что всё это время просто беззаботно читала. Грубый баритон Вистана, оказавшегося в доме, отдаётся от стен эхом уже спустя несколько минут. Я слышу, как он переговаривается со своим телохранителем, потом отдаёт какие-то приказы другим людям и наконец входит в гостиную. На его лице появляется лёгкое удивление, словно он совсем не ожидал меня здесь увидеть. Будто бы не он сделал меня пленницей этого дома.