Статья Эрики обо мне вышла в тот же день, что и видео с парковки. Не так все плохо, как я думала. И она признаётся: я сбежала, когда поняла, что она разговаривала обо мне с Джейн. Делаю ретвит.
Новостная компания отредактировала стрим с парковки и запикала все ругательства. Мне не посмотреть сейчас все целиком, но здесь тоже около миллиона просмотров. Пара каких-то сайтов принимают пожертвования на мое обучение в колледже и вроде организовали трастовый фонд, чтобы собрать деньги к моему восемнадцатилетию, но я уверена, это мошенники. Может, позже разгребу тысячи своих писем и проверю, не хочет ли кто-нибудь дать мне денег.
Успокаивает только то, что вечером я увижу Энди. Мне кажется, что мы не виделись сто лет, и я думаю: вдруг он подрос, стал выше или вообще выглядит по-другому.
Я ожидала, что придется гораздо больше наверстывать по программе. Но учителя заверили, что в целом у меня все очень неплохо, только каждый просил больше не пропускать. И я обещала, хотя не уверена, что нахожусь в том положении, чтобы давать обещания.
От меня совершенно не зависит, что со мной будет. Такое чувство не в новинку. Когда мы жили с мамой, всегда была вероятность, что среди ночи придется проснуться, упаковать вещи, уехать и никогда не возвращаться. Или найти на двери оповещение о выселении. Тогда ничего от меня не зависело и сейчас не зависит. Я не знаю, надолго ли оставят меня у Джоэлов или отправят куда-нибудь вроде приюта, в какой-нибудь другой район.
Никто ведь не обязан возить меня в школу? Если школа будет достаточно близко, я смогу ходить туда пешком. Или ездить на автобусе, но как и чем я смогу платить? Ведь не врать же водителю каждый день, на одной и той же остановке, в одно и то же время.
Получается, от меня зависело все только тогда, когда я была сама по себе. Но я не могла пойти в школу, иначе немедленно оказалась бы между небом и землей, где ни в чем нельзя быть уверенной. Я все равно стала бы объектом исследования. Как стала им сейчас.
В общем, я пообещала Рэли, что больше не буду пропускать занятия. И, сказав это, надеялась, что все будет зависеть от меня.
Марта подбирает меня там же, где высадила. Я замечаю ее первой. Она озабочена, словно что-то потеряла и пытается найти. Я машу рукой и сквозь блики на стекле вижу, как ее лицо расслабляется. Забираюсь в машину и пристегиваюсь.
— Ну, каково было вернуться в школу?
— Нормально, — отвечаю я.
— Ты сильно отстала?
— Думаю, нет. — Не хочу объяснять все заново. Как я могла отстать? Я все время занималась.
Она улыбается:
— Что ж, это хорошие новости. Ты занимаешься чем-нибудь помимо школы?
— Что? — Как я могу чем-то еще заниматься? За какие деньги? Кто будет меня забирать, когда стемнеет? С кем она, по ее мнению, разговаривает?
Она быстро окидывает меня взглядом. Я смотрю вперед.
— Чем-нибудь? Спорт, кружки или что-то в этом роде?
— Нет. — Даже объяснять не хочется.
Она слегка хмурится:
— Да, конечно, это было бы трудно. Ну, может, в старших классах удастся заняться чем-то интересным.
— Может. Смотря где я буду.
Какое-то время она молчит. Мы пробираемся сквозь плотный поток машин у школы, и кажется, что медленнее нас никого вокруг нет.
— Сегодня мы увидимся с твоим братом. Доктор Джонс звонила около часа назад.
— Здорово. Да, она обещала его привезти. Это здорово.
— Ты волнуешься?
— Конечно.
— Он твой единственный брат?
Мгновение я молчу. Энди — единственный брат, которого я знаю, но мне ведь далеко не все известно. Я никогда не думала об этом, но у меня и правда вполне могут быть сводные братья или сестры, о которых я в жизни не узнаю.
— Да.
Она вздыхает:
— Вы вдвоем против целого мира.
Пока что мир побеждает.
Вечер среды, ужин
Марта просит меня вымыть руки, умыться и отнести рюкзак в спальню. Секунду я смотрю на нее как на сумасшедшую. И тут же осознаю: это из-за того, что мне дико непривычно, когда вот так говорят, что делать.
Я умываюсь. Моя кровать перестелена. Надо было мне все-таки как-то иначе сложить одеяла. Провожу рукой по слоям, пытаясь понять, как она это сделала. Может, она покажет, если я попрошу.
Когда я спускаюсь вниз, Джоэлы сидят в гостиной. У них разноцветная большая и мягкая мебель. Такую ставят люди, когда у них орава детишек, которым нравится разносить все вокруг. Наверное, орава тут и бывает, просто не одновременно.
Марта и Берт чем-то очень расстроены. Я сажусь в кресло напротив дивана, где сидят они, и жду.
— Мы не думали, что это случится так скоро, — говорит Берт. — Но завтра тебе придется переехать.
Я молчу.
— Мы думали, ты пробудешь у нас хотя бы неделю, — говорит Марта. — Чтобы спокойно вернуться в школу, войти в колею. Но доктор Джонс говорит, кое-что придется переиграть прямо сейчас, из-за твоей мамы.
— А что с ней?
Они быстро переглядываются.
— Мы не можем тебе сейчас сказать, — говорит Берт. — Доктор Джонс все объяснит. Мы только хотели, чтобы ты услышала это от нас, чтобы это не было для тебя неожиданностью.
Марта смотрит в пол. Ей явно плохо.
Я успеваю подумать об этом секунд десять — и тут же звонят в дверь.
Я не жду. Сколько можно ждать. Я бегу к двери, открываю ее — и там Энди. На нем клетчатая рубашечка и штаны цвета хаки. Личико чистое. Видно, что его кормят и купают каждый день. Он бросается ко мне и обнимает за талию.
— ЛейлаЛейлаЛейла!!!
Я тоже его обнимаю:
— Привет, Энди! Эй, привет! Как дела?
Синекольчатый осьминог снова здесь, сдавливает мне щупальцами ребра, вонзается в горло своим клювом.
— Все очень хорошо! У меня новая одежда! Видишь?
— Да, вижу! У меня тоже.
Я отступаю, чтобы его рассмотреть:
— Люди, которые о тебе заботятся, хорошие? Они…
— Они лучше всех! — Глаза горят, рот расплывается в вампирской улыбке. — Они сказали, что я могу называть их «мама» и «папа», и они каждый день готовят мне завтрак, а по ночам рассказывают сказки, прямо как ты! Они тоже знают про трех веселых козлят.
Я смеюсь, просто потому что он счастлив.
— Да, ты любишь про трех веселых козлят. Ты записываешь слова в словарик? Они помогают тебе с чтением?
— Хм-м, смотри!
Он снимает с плеч голубой рюкзачок и показывает мне свою школьную книгу для чтения. Такую я не помню.
— Смотри, смотри, смотри. «Это моя шапка. Моя шапка красная. Эта шапка не для кота. Мой кот белый».
Он смотрит на меня и улыбается, самый счастливый вампиренок на свете.
— Замечательно! — Я не могу сдержать улыбку.
Он запихивает книжку снова в рюкзак. Я слышу, как там, на дне, мнется бумага. Доктор Джонс, глядя на него, поджимает губы, и я вспоминаю, что мы не одни.
— Ой, м-м. Мистер и миссис Джоэл, это мой младший брат Энди Бейли.
Он машет им ручкой, но прячется за меня. Они тоже ему машут.
Мы сидим в гостиной, Энди устроился на полу у моих ног. Доктор Джонс достает свой планшет.
— Лейла, Марта сказала тебе, что ты переезжаешь?
— Да, все нормально. Я готова ехать в любое время.
Мысленно я уже упаковала вещи.
— О, кстати.
Я вытаскиваю маленький черный телефон из кармана и кладу его на диван рядом с Джоэлами:
— Спасибо, что дали воспользоваться.
Марта все еще отрешенно смотрит на него.
Доктор Джонс делает небольшую паузу и продолжает:
— Тебя поместят в приют, где обычно живут дети постарше, я тебе рассказывала о таком. Ты будешь жить с двумя другими девочками примерно твоего возраста и сможешь общаться с Энди. А еще ты немного побеседуешь с доктором.
— С таким, как вы?
Энди положил свою ручку на мою ногу. Она сказала «общаться». Она не сказала «видеться».
— Вообще-то, моя научная область — социальная работа. Я тоже консультирую, но доктор Эйлин Ю, с которой ты будешь иметь дело, психолог.
— Ой, я не… Мне не нужен…
Доктор Джонс перебивает меня:
— Никто не считает, что ты больна или опасна, Лейла. Просто это как раз такой человек, с которым можно поговорить обо всех переменах в твоей жизни. Она поможет лучше во всем разобраться. Понимаешь?
— Да, наверное.
У меня горит лицо. Я кладу руку на голову Энди.
Теперь доктор Джонс смотрит на него:
— Энди, расскажешь Лейле, как ты ездил к доктору Гринбауму?
— Доктор Джи! Он играл со мной в «Четыре в ряд» на приз — кучу других игр! И я выиграл!
Доктор Джонс кивает и улыбается, прямо день «Покажи и расскажи» в детском саду. Я не хочу, чтобы она говорила с Энди так, будто знает его лучше, чем я.
— И вы ведь с ним разговариваете обо всяком?
— Ага, он сказал, что это нормально, если я скучаю по маме и иногда хочу побить подушку. И еще рассказал смешную историю о лягушках с большим ртом.
Будь он щенком, заработал бы угощение. Все тут им так довольны.
За ужином Энди сидит рядом со мной и ест аккуратно, с ножом и вилкой. Похоже, его кто-то научил, потому что мне не удавалось отучить его есть руками. Он извиняется за отрыжку. Кажется, даже шепелявость немного прошла.
Кто этот ребенок?
После мороженого за ним приезжают опекуны. Он бежит и обнимает их, точно так же, как меня. Я неимоверно рада, что у него все хорошо и что о нем заботятся, но одновременно ненавижу все это так, что могла бы поджечь этот дом и сплясать на чудесном пепелище.
Все-таки они его украли, когда забрали из дома. Больше мы не будем вместе, вдвоем против целого мира, как бы все ни повернулось дальше. Я знала, что иначе быть не может. Он забудет все, что было раньше, и станет чьим-то ребенком. А я всегда буду помнить, и мне исполнится восемнадцать в каком-нибудь приюте для горилл, выучивших язык жестов.
Энди поворачивается ко мне и бежит обниматься:
— Я люблю тебя, Лейла. Мы будем встречаться каждую неделю! И я буду писать тебе письма! Вот такие! — Он достает из кармана скомканный листок бумаги. Это мое письмо, которое я передавала офицеру Бенсону.