Кристи не интересуется, как прошло мое первое бритье.
После еще двух читок поэзии Кристи и порции мороженого я иду домой в чистой одежде. Странное ощущение, но приятное.
Я забираюсь по кондиционеру через окно. У нас горит свет. Мама на диване в кольцах дыма. Энди на полу, в окружении смятых оберток от тако. Бубнит телевизор.
— Мама принесла нам тако, но тебя не было, и я все покушал, — говорит Энди.
— Ничего страшного, что ты все скушал, я поела у Кристи.
Мама говорит, не глядя в мою сторону:
— Сегодня мне на работу звонили из школы. Опять. Ты отправляешь его в школу в грязной одежде. Опять. Кто-то должен мне помогать.
— Чтобы постирать, мне нужны четвертаки, мам.
Она ничего не отвечает, но я знаю, что завтра или послезавтра где-нибудь увижу две монетки по двадцать пять центов.
Я прохожу мимо Энди в сторону нашей спальни. В коридоре под ногами тут же начинает хлюпать, значит, в ванной снова потоп. Со вздохом открываю дверь.
Думаю, все началось с того, что три месяца назад засорилась раковина. Мама взяла разводной ключ и отвинтила шланг под раковиной, но там что-то сломалось, и она не смогла привинтить его назад. Тогда она поставила под раковину большое белое ведро, потому что кран течет, а воде надо куда-то деваться. Через несколько дней мама поняла, что ведро будет наполняться, пока кто-нибудь не станет выливать из него воду. Но к концу дня его уже не поднять — слишком тяжело. Тогда она принесла кусок садового шланга. И теперь раз или два в день кто-то должен отсасывать воздух из шланга, чтобы из него потекла вода, и бросать конец в ванну, чтобы она туда сливалась.
Когда я говорю «кто-то», я имею в виду себя. Энди все забывает. А мама ни с чем не может справиться.
Это называется откачка, и я умею это делать давно, с тех пор, как мама научила меня красть бензин из чужих машин. Я подношу шланг ко рту, вдыхаю запах плесени. Уговариваю себя, что не замечаю этого, и подсасываю воздух, пока не чувствую, что по шлангу идет вода. Не успеваю оторваться и тут же набираю полный рот холодной воды. Выплевываю ее в ванну, куда уже сливается вода из ведра.
Никто толком не знает, как работает сифон. Очень сложный процесс, связанный с гравитацией, давлением и сцеплением молекул. Ученый по имени Бернулли однажды вроде все объяснил, но в целом вопросы еще остались. Думаю, я знаю об этом довольно много.
Рядом с нашей входной дверью лежит стопка газет высотой почти с мой рост. Раз в пару дней мама приносит новые. Не знаю, откуда у нее такая идея, но все продолжается так давно, что я уже привыкла. Как и залезать через окно. Я подхожу к этой стопке и набираю целую охапку. Разбрасываю газеты по полу, свежая бумага ложится поверх старого слоя по всему мокрому коридору.
Вода поднялась уже сантиметров на пятнадцать. Намокшие газеты разбухают, типографская краска расплывается, бумага медленно разлагается. Когда я босиком иду по дому, холодная вода неприятно хлюпает, щиколотки все в черных брызгах. После моих манипуляций с газетами пол на несколько минут становится сухим и почти твердым. Если не смотреть и не нюхать, вроде даже и неплохо.
Я забираюсь в постель, сворачиваю свою чистую одежду и кладу в угол, чтобы надеть завтра. Позже Энди залезает ко мне, от него за километр несет тако. Я отворачиваюсь к стенке.
Среда, 6 ч. 30 мин
Двадцатипятицентовики лежат на телевизоре. Мамы нет.
Энди уходит в школу, когда я загружаю первую партию грязного белья. Вообще-то прачечная закрыта, но мама уже давно отдала мне ключи от всех прачечных нашего жилого комплекса.
Первая партия — одежда Энди. Я распихиваю ее по всем четырем стиральным машинкам, запускаю их и возвращаюсь наверх. В квартире никого.
Я забираюсь на ящик из-под молока и вылезаю через окно наружу.
Балконом это назвать нельзя, потому что никакой двери здесь больше нет. Но и пожарным выходом не назовешь. Не знаю, как это называется.
Я включаю там свои любимые видеокассеты с фильмами про женщин-ученых. «Контакт», «Мадам Кюри», «Гориллы в тумане». Видеодвойка, телевизор со встроенным видеомагнитофоном, — одна из моих самых удачных находок. А кассеты дешевые.
Когда мы только сюда переехали, мама сказала, что лучшее в работе менеджера управляющей компании — то, что ты можешь забирать все, что остается после переезда жильцов. Я не поверила, но, оказалось, это правда.
Первые несколько лет я подбирала Барби, Энди тоже находил себе игрушки. Но по мере того, как маме становилось все хуже и она все реже появлялась дома, мы стали брать одежду, одеяла, обувь… все, что могло пригодиться. Эта маленькая видеодвойка стояла у кого-то в шкафу. Работает отлично.
Мои кассеты лежат рядом, наготове. Я вставляю «Парк Юрского периода» — люблю смотреть этот фильм, когда прогуливаю школу. Мне очень нравится, что доктор Элли Сэттлер — самая умная из людей на острове и что она остается в живых. Когда на них нападет тираннозавр рекс, я пойду перекладывать одежду в сушилку.
Когда все постирано, всегда одна и та же проблема — куда все это деть.
Мамины вещи я складываю и оставляю на диване. Она уляжется спать сверху, так бывает чаще всего.
Из-за постоянной сырости нижний ящик комода Энди сгнил и выпал. Не знаю, что уж там было, но все прилипло к полу и теперь чем-то обрастает. Выдвигаю следующий. На его задней черной деревянной стенке — четыре плоских коричневых гриба. Остается только верхний ящик. Я отправляю туда все, что влезает, а что не поместилось, кладу на комод сверху.
У меня нет комода. Но в письменном столе, который стоит под моей кроватью-чердаком, есть большой ящик для бумаг. Туда помещается вся моя чистая одежда. Я смотрю на свои шорты и думаю о том, что скоро осень. Если сильно похолодает, нам с Энди понадобятся куртки. И маме будут звонить из школы теперь уже по этому поводу. В ближайшие выходные намекну насчет поездки в секонд-хенд «Гудвилл».
Я иду на кухню поискать, что можно съесть, и слышу виброзвонок. Мой телефон так давно не издавал никаких звуков, что я почти забыла это жужжание. Сегодня первое число, видимо, мама оплатила связь.
Я несусь назад в свое убежище и хватаю телефон. На экране незнакомый номер.
— Алло!
— Привет, Лейла! Это Бетти, мама Кристи.
Я не сразу нахожу что ответить:
— Ой, здравствуйте. — Не надо было брать трубку.
— Кристи мне написала, что ты приболела и не пошла в школу.
— Ага.
— Твоя мама дома?
— Нет.
Интересно, собеседнику слышно, если грызешь ногти?
— Ну что ж, я тут собиралась пройтись по магазинам и решила спросить: не хочешь ли ты поехать со мной? Одной ужасно скучно, и мы бы где-нибудь пообедали. Что скажешь?
Какая-то она слишком жизнерадостная. Что-то здесь не так. С одной стороны, я почти уверена, что придется выслушать какую-нибудь лекцию. Но, с другой стороны, — обед.
— М-м, да, конечно. Конечно, я поеду с вами. Мне прийти к вам?
— Нет, дорогая, я заеду за тобой.
— Ладно, э-э, чтобы проехать в наш двор, нужен пропуск. Я буду ждать вас у ворот.
То же самое говорит мама доставщику пиццы. Другим курьерам. Абсолютно всем. Чтобы не подпускать их к нашей входной двери.
— Отлично, буду через минуту, — прощается Бетти и кладет трубку.
Чуть не на полпути к двери до меня доходит, что я все в той же одежде, которую Бетти стирала вчера. Я лезу в ящик стола за другой, переодеваюсь и выхожу. На волосы уже нет времени, впрочем, сегодня на голове не так все плохо.
Да, времени нет. Она уже ждет, когда я выхожу из ворот.
— Привет, Лейла!
У мамы Кристи большой белый внедорожник с кожаным салоном песочного цвета и сиденьями с подогревом. Это самый чудесный автомобиль на свете. Он пахнет как новый, хотя его купили год назад. Я забираюсь на кожаное сиденье и пристегиваю ремень.
— Здравствуйте.
— Ну, давай по-честному. Ты ведь не болеешь?
Я внимательно смотрю на нее. Она улыбается. Лицо красиво обрамляют идеальные светлые локоны.
— Да нет. Просто прогуливаю.
Она смеется и отъезжает от тротуара.
— Я часто прогуливала в старших классах. Ты слегка опережаешь события, вы же еще в средней школе. Но я знаю, ты умница, так что, наверное, ничего страшного в этом нет.
Мы проезжаем школу, я даже не смотрю в ту сторону.
— Как у тебя с оценками?
— Очень хорошо.
Каждый год — на доске почета, с тех пор как она у нас появилась. На мои тесты без единой ошибки раньше клеили радостные смайлики. У Энди все по-другому, мне приходится вытягивать его по чтению, каждое воскресенье по вечерам читаем всю программу за неделю.
— Правда? А какой у тебя любимый предмет?
— Естествознание.
Она въезжает на автостраду, сиденье греет спину, так приятно и удобно, что я уверена: вот сейчас мы разобьемся — и на этом все кончится.
— Мне никогда не нравилось естествознание. Слишком сложно для меня. А ты молодец.
Я смотрю прямо перед собой, но чувствую, как она поглядывает на меня, успевая следить за дорогой.
— Знаешь, я хотела спросить: не окажешь ли ты мне одну услугу?
Не поворачивая головы, я кошусь на нее. Свободное пальто из кашемира или какого-то похожего материала. Рука на кожаном руле, кольцо с большим бриллиантом сверкает на солнце. Конечно, ей нужна моя помощь. Точно. Ну ладно.
Я молчу.
— Когда Кристи была помладше, мы с ней часто ходили вместе по магазинам. Мне так это нравилось, мы вместе выбирали одежду к первому школьному дню. Раньше мы очень хорошо ладили. А теперь она просто берет у меня карточку, чтобы купить что-то онлайн. Я совершенно не против, но мне не хватает наших с ней вылазок. Я хотела спросить тебя, может, походим сегодня по магазинам и купим тебе что-нибудь, как это было у нас с Кристи? Это будет наш секрет. Мне нужно купить кое-что себе, а потом где-нибудь пообедаем. Что скажешь?