льшую ложку засахаренного мёда и залила кипятком, распустив по кухне тягучий аромат зимнего чая, который так сильно уважала тетка Кло.
Алисия просто не знала с чего начать. Бернар не торопила и когда обед, а по факту — ранний ужин, был закончен, встала у плиты и вытащила бутылку вина. Поставила кастрюльку на огонь.
— Где у тебя штопор? — заинтересованно уточнила Элис, и когда Хлоя махнула рукой в сторону верхнего ящика, то обнаружила там… — Отвертка? Ты крышу чинила?
Хлоя фыркнула и отняла бутылку.
— С тех пор, как я живу одна — это и есть штопор, — а потом одним точным движением вогнала пробку вовнутрь. Красное вино хлюпнуло и чуть не забрызгало платья. А дальше был долгий рассказ в креслах у камина. Рваные фразы. Молчание собеседницы и третья бутылка вина, из которого уже не делали глинтвейн, а просто грели кружки в ладонях.
Элис отчаянно не хватало вот этого. И она рассказывала все сразу, мешая факты, события, свои мысли и чувства. В какой-то момент стало понятно, что голос постоянно вздрагивает, а слёзы текут по лицу. Алисия не стыдилась этого, просто, видимо, в какой-то момент струна, что держала все ее самообладание, лопнула и наружу полезли все страхи, обиды. Она ревела, когда пересказывала историю графа, и тогда Хлоя, с покрасневшими глазами, туго сглатывала, чтобы тоже не удариться в истерику. Элис, с затаённым страхом, объясняла — как впервые взялась за револьвер. Как выстрелила в того мужчину в вагоне-ресторане, и тогда Бернар не порицала, а лишь согласно кивала, потому что тоже понимала, что в такие моменты собственная жизнь ценнее. Алисия жаловалась на князя, что, в принципе, хороший человек, но втравливал ее в неприятности, заставлял ходить по столице с крестом, из-за которого убивают. И под конец она просто не выдержала и вывалила все, что случилось с Грегори. Прям от того ужасного бала перед смертью модистки. А потом припомнила — почему она бежит и куда. И был рассказ про суахские заклятия.
Хлоя слушала не перебивая. В ее кружке приятно нагревалось вино. В свете горящего камина, Бернар была почти домашней, тёплой. А ещё она не задавала вопросов, словно знала все ответы. И когда прозвучало, что Алисия сбежала не от безысходности или его молчания, а от обиды, просто приняла это, слегка качнув головой. Но сказала абсолютно не относящийся к делу факт.
— Я помню Бертрану, — распущенные волосы цвета морозного снега покрывали плечи тонкой шалью. — Это был самый странный роман.
— Почему? — подавив кашель, изумилась Элис.
— Понимаешь… — Хлоя подала плед, и Элис накинула его на ноги. — Грегори — не тот человек, который может повестись на что-то массовое. Посмотри на меня. Я — обычная. И я, кроме как дружбы, от него ничего не получила…
Мысль, что Хлоя все же пыталась стать Грегори больше, чем другом — неприятно кольнула, но Элис подавила желание метнуть в сторону собеседницы злословие и продолжила слушать.
— Его жена, Эмили… — тонкие пальцы обхватили бока кружки и стали медленно поглаживать гладкую глазурь. — Она была необычной. Очень сильной. Я бы сказала — жесткой. Мне кажется — это специфика ее профессии. Каким ещё может быть целитель? А Грегори в то время был мягким, сговорчивым. И вот в своей погибшей жене он больше искал мать, которой у него не было…
Очень интересные мысли клубились в этой блондинистой голове. Элис подалась вперёд, чтобы не пропустить ничего из речи Хлои.
— Потом, после ее смерти, он изменился. Стал почти как Эмили, только помножь на дар, потерю и отчаянье. Или вот Ванесса…
— Эта та, которая сошла с ума? — припомнила разговор близняшек в ателье Элис.
— Да. Но не об этом речь, — отмахнулась Бернар. — Она тоже была уникальная, как ты. Или его жена. А Бертрана была обычной. На мой взгляд — излишне вульгарной, неприятной, спесивой. И тогда я… Элис, я не угрожала ей. Я просто предложила денег, чтобы она оставила Грегори…
Вино пошло как-то неправильно и Элис раскашлялась, но уже без надрыва лёгких.
— То есть она врала? — Хлоя задумчиво кивнула и продолжила выдавать свои умозаключения.
— Мне тогда казалось, что она не просто так появилась. Или просто так, но он изменился. Был как пьяный и вечно весёлый. Я посмотрела на это некоторые время и воспользовалась единственным возможным для меня вариантом — купила ее.
— И ты считаешь… — Элис распахнутыми глазами смотрела на собеседницу, которая излишне сосредоточилась и безумно была похожа на своего брата.
— Я считаю, что она и тогда его чём-то поила.
— Но зачем? — почему-то этот вопрос до сегодняшнего вечера не казался таким острым, как настоящий красный молотый перец.
— Не знаю, Элис. Но мы обе догадываемся, что молния не бьет в одно и то же место дважды…
У Элис похолодело внутри. Кашель вырвался внезапно и ледяные ладони сильнее стиснули кружку с тёплым вином.
— Ты думаешь… — Хлоя помотала головой и предположила:
— Он своей дочери не пожалел, неужели ему составило большого труда найти актрису из прошлого и снабдить нужными вещами?
Паника! Паника накатила такой неконтролируемой волной, что сила взбурлила в крови и попыталась рвануть наружу, но Алисия сцепила зубы, и стеклянными глазами буравила коврик. А потом голос из-за стены произнёс:
— Сидят, пьют, — старушечий голос. — Хоть бы осведомились — как у старушки Доньер посмертие.
Элис оторопело смотрела на силуэт полупрозрачного призрака пожилой дамы объёмных форм, что аккуратно выплыл из-за двери спальни. Смотрела и понимала, что сила не просто так взбрыкнула, ведь перед ней самый что ни на есть некромантский профиль.
— Хлоя, — позвала жалобно Элис, — проверь, у меня в затылке не застрял ли, случаем, осколок каминной полки из замка Мортен?
Глава 44
В пояснице что-то хрустнуло. Йонас разогнулся, держась обеими руками за лопату, и выругался. Особенно грязно, поминая всуе всю королевскую семью Аустелии, а в частности — предпоследнее нападение на короля, где ему, телохранителю, пришлось вынести двойную оконную раму своей спиной.
Оружейник дышал сквозь стиснутые зубы и, как обычно, за года, что был отлученным от магии, сетовал на своё здоровье. Сила всегда подлатывала такие вот неприятные воспоминания о бывшей службе.
Через пару минут стало легчать. А вурдалак под лопатой — перестал дёргаться. Что, несомненно, радовало Беккера. Есть ещё порох, и без магии может уложить любую тварь в гроб.
Градоправитель — тот ещё перестраховщик. Беспокойник у него на кладбище… Да это обычный заморенный вурдалак. Хотя, последние пару раз никакой нечисти на погосте не водилось. А когда водилась, Йонас думал, что если его лавка совсем загнётся — он всегда может подработать обычным наемником. Все же искоренять зло — привычное дело.
Почему-то все уверены, что экзорцисты изгоняют только демонов. Но ввиду безграничных возможностей, маги с этим даром вполне неплохо справляются с любой нечистью. Надо только активировать пентаграмму, что обычно была при чародее постоянно. Вот у Беккера — на шее. Но от этого она менее действенной не переставала быть. До даоритовых кандалов.
Воспоминания о последнем нападении на короля отдались горечью и негодованием, словно горькой настойки хлебнул не закусывая. И, казалось бы, что страшного в том, что когда все телохранители бросились закрывать собой венценосного придурка, Йонас закрыл младшего восьмилетнего наследника? Ничего. С точки зрения морали. Но с профессиональной стороны — это было предательство. Не стоит никогда клясться в верности королю, а не короне. Потому что потом начинается расследование, и вот ты уже не спаситель, а предатель, которого наказывают, заклепав в кандалы и отправляя на все четыре стороны без возможности восстановить своё доброе имя и свою магию.
Смерзшаяся земля плохо поддаётся лопате, и прострел в пояснице сводит на нет все старания. Не то чтобы Йонас был излишне чистоплотен, но труп вурдалака может притянуть других хищников, и тогда работы прибавится. А тут скоро Рождение года, и мастерская не украшена.
Беккер покачал головой. Вот до чего дожил! Закапывает труп и думает о праздничных шарах. Да у него вообще ничего святого не осталось!
Снег мелкой крупой сыпется с неба, и без того высветленные сединой волосы становятся ещё светлее. И мокрее. Последнее удручало настолько сильно, что желание отбросить прикладной труд становилось невыносимым. Под сапогом чавкнула кровь, и оружейник обтер ее о свежий сугроб. Чуть не поскользнулся, и в спине опять щёлкнуло. Йонас перевёл глаза к темному небу и ругаться решил прямо на него. За все разом. Почти что оптом.
Вдалеке послышался девичий смех. Йонас дёрнулся и разогнулся, забыв про свой прострел, и вгляделся в пустоту кладбища. Никого не было. Он опустил лопату и вытащил большой нож, с рукояткой, отделанной кожей. Прислушался. Стояла такая тишина, что все местные посетители кладбища могли спать спокойно и видеть сны. Беккер только ухватился за лопату, как нежные переливы женских голосов опять раздались откуда-то сбоку. Йонас прикинул направление и пошёл к кладбищенской ограде. Снег слишком громко шуршал под сапогами, а подлый ветер как-будто специально разносил эти звуки на несколько локтей вперёд.
Голоса не утихали. Наоборот. Чем ближе была граница кладбища, тем более разборчиво доносился женский диалог. Йонас поудобнее перехватил излюбленное оружие селянина. В каменном заборе, под старым вязом, была неприметная калитка, которая вела по тропинке в лес, где стояли несколько склепов особенно старых родов. Давно не смазанные петли противно заныли и Беккер поморщился, делая заметку в памяти — принести масло, чтобы больше такой конфуз не повторился.
Стало тише. Словно оружейник спугнул весёлый шабаш ведьм и оные, побросав свои метлы и остроконечные шляпы, спрятались в кустах на манер партизан, ожидая от противника ошибки. Идти пришлось медленнее, но противный снег скрипел и скрипел. От напряжения, что разлилось в воздухе, в мужском теле, где была заперта магия, даоритовые браслеты почти раскалились, едва способные сдерживать сильный дар. Йонас заставил себя успокоиться. Нет, он не боялся. Страх — это первое, что вытравливают из телохранителей короля. Он ощущал предвкушение. Как зверь, что гнал жертву за несколько вёрст и теперь чует азарт, так и бывший экзорцист — принюхивался, присматривался.