– Винченто, строишь из себя звезду, а сам нищий, как церковная крыса, – сказал я. – Женщине нужны драгоценности, красивые платья, меха, дорогие машины. А что ты можешь дать, кроме своего тщеславия? – произнёс я с насмешкой.
– Мне не нужны твои побрякушки, Франко, – подала голос Милана. – Я говорила это много раз. Я люблю Винченто и никогда к тебе не вернусь!
Я вскочил с дивана, подошёл к ней.
– Белла, никто не будет тебя любить так, как я. А этот выскочка думает только о себе. Ты ему не нужна.
– Он будет любить тебя, Белла, будет верен тебе, – кривляясь, произнёс Мельгунов. – Не прикоснётся больше ни к одной женщине. Только Белла не знает, как ты поиздевался над девушкой, которую взял вместе со мной в заложники, когда недавно грабил банк. Ну-ка припомни, Франко, что ты с ней сделал? Привязал к дереву, а потом?
– Лжёшь, мерзавец! – прорычал я, к лицу прилила кровь, поднялась ярость в груди, будто на самом деле Мельгунов открыл Милане правду о моих похождениях.
– Ах, это неправда? – издевался Мельгунов. – А почему ты злишься? Я выдал твою сокровенную тайну? Может, стоит ещё кое-что припомнить? Все, что я узнал о тебе?
Я выхватил кольт из воронёной стали, взвёл курок. Хотел нажать на спусковой крючок, но что-то мешало, я пытался преодолеть упорство изогнутой металлической пластинки. Милана быстро заслонила Мельгунова своим телом. Прогремел выстрел, из ствола вырвалось сизое облачко, кислый запах пороха шибанул в нос. И в ту же секунду раздался резкий вскрик Миланы.
Глава 16
Верхоланцев, белый, как мел, с широко раскрытыми глазами, пытался что-то сказать, открывал рот, закрывал, но не издавал ни звука, как рыба, выброшенная из воды. На подкосившихся ногах я доплёлся до дивана, плюхнулся. Откинув барабан револьвера, высыпал на руку патроны.
– Где Дятлов! Где он, твою мать! – у главрежа, наконец, прорезался голос. – Быстро сюда! Убью, сволочь! Мерзавец! – орал он.
Я сидел, опустив плечи, сжимая в кулаке патроны. Вспомнил, как во время съёмки, тусклые глаза Мельгунова вспыхнули, когда я вытащил револьвер. В последнюю секунду мимо меня проскользнул знакомый мерцающий силуэт, и руку словно отвела невидимая сила. Я промахнулся. Услышал вскрик, мелодичный звон расколовшейся вазочки на камине. На длинной белой перчатке Миланы на уровне плеча осталась пороховая пыль, стало расплываться алое пятно. Мельгунов, подскочив на месте, зашёлся в истерике:
– Он хотел меня убить!
И ринулся из павильона в коридор, увлекая за собой охранников. Милану окружили со всех сторон, загалдели, шумели. В павильон вбежал худенький рыжеватый юноша, почти мальчик, в синем комбинезоне и остановился на пороге, трясясь от страха. Верхоланцев, подпрыгнув на месте, заорал:
– Арсен, где Дятлов, твою мать! Кто заряжал револьвер?! Убью мерзавца, задушу своими руками!
Арсен стал белым до восковой желтизны, затрясся крупной дрожью, на подгибающихся ногах подошёл к разъярённому главрежу.
– Ну что ты молчишь, урод! Кто заряжал револьвер?! – орал багровый от злости Верхоланцев.
– Это … я… я заряжал, – ответил упавшим голосом парень.
Верхоланцев прожёг его гневным взглядом и прорычал:
– Зачем ты, идиот, зарядил боевые патроны?! Кто тебе сказал это сделать?! Кто?!
– Я не заряжал боевыми … – забормотал Арсен. – Я холостые поставил. Из коробочки взял. Мне Антон Николаевич показал.
Верхоланцев откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Казалось, он растерял все силы на вопли. Я подошёл к парню и сказал:
– Неси эту коробочку сюда.
Он бросил на меня испуганный взгляд и мгновенно испарился.
– Зря ты ему это сказал, – почти спокойно проронил Верхоланцев, не открывая глаз. – Теперь мы ни его, ни коробку с патронами не увидим. Твою мать, как надоело с ментами разбираться. Скажи, Верстовский, почему, когда кто-то хочет убить Милану или меня, ты постоянно оказываешься рядом?
– Вы думаете, я сам это организовываю? – с усмешкой поинтересовался я. – Меня тоже пытались убить. И не раз. Вначале в воду скинули, на яхте, потом какой-то мерзавец подушкой задушить хотел, вчера напали два отморозка, с ножом и кастетом. В трамвае.
– О как, – Верхоланцев открыл глаза и с интересом взглянул на меня. – Ну-ну. Рассказывай. И кто во всем этом виноват? Знаешь? Ну, репортёр хренов, ведь уже пронюхал что-то? Понятно, не доверяешь.
Я совсем не жаждал рассказывать о сделке Мельгунова с силами Тьмы. Верхоланцев точно поднял бы меня на смех.
– Какой же ты ублюдок все-таки, Верстовский, – изрёк Верхоланцев угрюмо. – Я тебе позволяю трахать мою жену, а ты не можешь рассказать об элементарных вещах. Видеть тебя не желаю. Пошёл вон.
– Дмитрий Сергеевич, я хочу вам сказать – организуйте охрану Миланы, ей грозит смертельная опасность. И вам тоже, – быстро проговорил я, вставая.
Верхоланцев остановил меня за рукав и усадил рядом.
– Давай рассказывай дальше, – приказал он.
– Я катал Милану на катере, мы заехали на один островок и там…
– Знаю, она рассказала мне об этом. Дальше.
Я тяжело вздохнул, набираясь решимости.
– Рядом с вами есть человек, который хочет завладеть душой Миланы, и, по-видимому, вашей тоже.
Я бросил на Верхоланцева изучающий взгляд, как он среагирует, но он на удивление серьёзно воспринял мои слова.
– Что значит, завладеть?
– Убить, чтобы душами рассчитаться за то, что получил взамен.
– Откуда ты знаешь об этом? – взгляд Верхоланцева стал жёстким, глаза потемнели.
– Я видел…
– Посланника Тьмы? Врёшь. Не мог ты его видеть. Не мог. Если бы ты увидел его хоть раз, мы бы с тобой не разговаривали. Если только … ты сам не тот самый человек, который заключил сделку и пытаешься мне мозги запудрить.
– Зачем я тогда спасал Милану? – возразил я.
– Может, борешься с собой. Не знаешь, что выбрать.
– Не я же в катере находился, когда он наехал на Милану. И кран вывести из строя я не мог.
Верхоланцев бросил на меня изучающий взгляд. На удивление выглядел обеспокоенным, мрачным.
– Ладно, этот разговор продолжил в другое время. Иди сюда, Антон Николаевич! – воскликнул он.
В студию прошёл жилистый седой мужчина с орлиным носом и тонкими, плотно сжатыми губами. Судя по безупречной выправке, отставной военный.
– Ну, Антон Николаевич, дорогой наш главный «умри все живое», скажи, как в револьвере оказались боевые патроны? – Верхоланцев явно успокоился, обретя обычный ироничный вид.
Антон Николаевич присел рядом, аккуратно покрутил в руках оружие, заглянул в дуло, провернул барабан, оглядел рукоятку.
– Откуда взялся этот револьвер? – холодно проронил он.
– Как это откуда взялся? – удивился я. – Ваш парень, Арсен, мне его дал. Вместе с кобурой.
– Если бы этот револьвер был из реквизита, на нем был бы выбит номер, здесь ничего нет. Я не знаю, откуда молодой человек его взял. Может быть, с собой принёс, – изрёк Антон Николаевич.
По спине пробежал холодок. Ещё чего доброго, меня обвинят, что я хотел убить Милану или Мельгунова и сам притащил этот проклятый револьвер в студию. Верхоланцев побарабанил пальцами по спинке кресла, взглянул на главного пиротехника, потом перевёл взгляд на меня.
– Ладно, Антон Николаевич, разберёмся.
Когда пиротехник ушёл, Верхоланцев помолчал, смерил меня взглядом с ног до головы.
– Олег, а Мельгунова случайно ты убить не хотел? А?
Я тяжело вздохнул, не осталось никаких сил возражать, оправдываться, объяснять. Верхоланцев похлопал меня по колену.
– Иди, отдохни. Часа через два снимем эту сцену, и пойдёшь на боковую. Выглядишь кошмарно.
– Мы что ещё и снимать будет? – изумился я. – После такого?!
– Если эта жидовская морда настаивает, я ничего поделать не могу, – он развёл руками.
Я вышел в коридор, поплёлся к гримёрной, и вздрогнул, услышав визг Мельгунова:
– Мерзавец! Ты хотел меня убить!
Закипела кровь, в один прыжок я оказался рядом, схватив за грудки премьера, зашипел прямо в лицо:
– Да! Да! Я хотел бы тебя убить, но ты заключил сделку…
Охранник оторвал меня от Мельгунова и с силой врезал по физиономии, я отлетел к стене, рот наполнился металлическим привкусом, кровь хлынула из носа, заливая рубашку. Закрыв широкими спинами подопечного, охранники быстро начали удаляться. Я бросился за ними, крича вслед:
– Я не отдам тебе Милану! Слышишь, Мельгунов?! Даже, если ты отправишь меня на тот свет. Я буду её защищать! Буду являться к тебе в страшных снах! Как призрак, чтобы отравлять твою паршивую жизнь, тварь!
Один из орангутангов развернув бритую квадратную будку, угрюмо процедил сквозь зубы:
– Заткнись! Башку сверну!
Я замолчал, без сил опустился вдоль стены, размазывая кровь по лицу.
– Боже, Олег! Что случилось?! – услышал я вскрик Лили.
Она подбежала ко мне, потащила в гримёрную, уложила на кушетку. Приложив лёд, завёрнутый в полотенце, к разбитому носу, убежала. Через пару минут около меня возник немолодой, лысоватый мужчина в белом халате.
– Ну-с, молодой человек. Где же вы так хорошо носик задели? – протянул он. – Сейчас, посмотрим. Нет, все цело, повезло. Полежите немного.
Когда кровь остановилась, я переоделся в джинсы и рубашку, взглянул в зеркало, отметив, что губа сильно разбита, а нос, слава Богу, пострадал не сильно, и отправился на поиски Лифшица. Проходя мимо студии, заглянул – по центру восседал священный триумвират из Розенштейна, Верхоланцева и Непогоды. Я флегматично прислонился к косяку, сложив руки на груди, решил дождаться приговора. Всё-таки интересно, кто же из них сообщит, что я уволен?
– А, Олег, заходи! – Верхоланцев приветливо махнул мне рукой. – Ты чего опять эти тряпки нацепил? Мы сейчас будем снимать. Подойди на минутку. Твою ж мать, где ты фасадом-то припечатался? Ладно, замажем.
Я приблизился и осторожно взглянул на Розенштейна, пытаясь осознать, знает продюсер о ссоре с Мельгуновым или нет, но «тётя Роза» даже ухом не повёл.