– В общем, так решили. Будем снимать в трёх частях, – изрёк Верхоланцев. – Вначале – ссора двух мужиков. По отдельности. Револьвер в руках, и крупным планом лицо Мельгунова. А потом уже раненная Белла на руках у Франко.
– Хорошо, я согласен, – Розенштейн зевнул, показав мелкие белые зубы. – Дима, ты все доделай, а я пошёл.
– Давид, но мы договорились? Верстовскому увеличиваем ставку? – спросил Верхоланцев, бросив на меня изучающий взгляд.
– Да-да, – буркнул продюсер. – Увеличиваем. Только, Игорь Евгеньевич знать не должен.
– Разумеется, – ухмыльнулся главреж. – Значит, все решили. Мельгунова снимаем отдельно, «восьмёркой», ставку Верстовскому увеличиваем.
Розенштейн кивнул и направился к выходу, тяжело переставляя толстые ноги-тумбы. Я плюхнулся на его место.
– Дмитрий Сергеевич, вряд ли получится.
Верхоланцев с таким изумлением взглянул, будто я сморозил глупость.
– Что случилось-то, твою мать? – раздражённо пробурчал он.
– Я подрался с Мельгуновым и…
Верхоланцев взорвался громким хохотом, как ребёнок, до слез, утирая глаза платком. Отсмеявшись, похлопал меня по плечу.
– Слушай, что я тебе скажу. Наверху вопрос рассматривается о сериале на эту тему. Но поскольку Игорь Евгеньевич в сериалах не снимается. Дело это не царское. Главную роль играть будешь ты. Подумай над этим.
– Ну, тогда меня точно уволят из журнала, – обречённо пробормотал я.
– Не переживай. Я звонил твоему редактору, он сказал, что отпускает тебя настолько, насколько это может понадобиться. Переодевайся и гримируйся.
Я пришёл в гримёрную, шлёпнулся перед зеркалом, рассматривая разбитую губу и распухший нос.
– Господи, Олежек, что случилось? – всплеснула руками Галя. – Кто тебя избил?
– Охранник Мельгунова врезал.
Она нахмурилась, провела очень нежно по моим волосам щёткой.
– У вас какая-то преемственность в неприязни к Игорю Евгеньевичу. Гриша тоже бросался на него, чуть не задушил один раз. Еле разняли.
– А в чем причина-то была? Из-за гонорара?
– Да нет, конечно. Гриша, конечно, был не доволен, но срывать зло на партнёре из-за денег не стал бы.
Она замолчала, быстро отошла к двери, закрыла на ключ и вернулась.
– Олежек, скажу тебе по секрету. Только ты не смейся, пожалуйста. Гриша как-то признался, что Игорь Евгеньевич предлагал ему некую сделку, обещал, если Гриша согласится, то никогда больше не будет испытывать нужды в деньгах. Понимаешь, они с Юлечкой очень хотели ребёнка, но никак у них не получалось. Какие-то проблемы, нужны были средства, большие, на операцию.
– Но Григорий отказался, – резюмировал я мрачно.
– Да, он говорил, что это то же самое, что продать душу дьяволу. В переносном смысле, конечно. Он не мог пойти на это.
Я тяжело вздохнул, слова гримёра подтвердили опасения, но абсолютно не давали никаких доказательств.
– Галя, а почему именно в это место группа приехала? Захудалый городок на отшибе.
– Здесь студия выстроена, с павильонами на любой вкус. Очень удобно. Мы сюда не в первый раз приезжаем.
– А кому студия принадлежит?
– Бенедикту Романовичу. Ну и частично Вахиду, конечно. Ты же знаешь, Олежек, без этого нельзя, – смущённо добавила Галя. – Ну вот, все готово.
За разговорами Галя не прекращала работу, я взглянул в зеркало и поразился.
– Потрясающе, вы просто волшебница. Рожа, как новенькая, совсем незаметно, – удивился я, рассматривая грим, под которым скрылся разбитый нос.
– Хороший ты мальчик, – проговорила она с печалью. – Моему Виктору могло быть почти столько, сколько тебе, Олежек. Но вот, не получилось.
Ненавижу расспрашивать людей об их несчастьях, но я чувствовал – она хочет рассказать сама.
– Он хотел режиссёром стать, поступил в театральное, Щукинское училище. Но потом пришло время в армии служить. Он мог не пойти, но решил, я – мужчина, отслужу, – в конце её голос дрогнул, она отвернулась, пытаясь скрыть предательски заблестевшие глаза. – Олежек, а ты в армии служил?
Я кивнул.
– Тяжело пришлось?
– Поначалу – да. Но меня дед успел научить многому, поэтому со мной сразу считаться начали.
– А отец? – осторожно поинтересовалась она.
– Ему всегда некогда было. Все по командировкам, поэтому дед и бабушка мною занимались.
В дверь постучали, и я услышал резкий голос Лифшица:
– Олег, ты чего застрял? Быстрей дуй на площадку! Спишь что ли?
В павильоне Верхоланцев что-то объяснял Милане, она внимательно слушала, кивала. Я с трудом проглотил комок в горле. Не мог сдержать внутреннюю дрожь, что опять придётся стрелять в неё.
– А, Олег, давай сюда. Сейчас задачу объясню, – сказал Верхоланцев, заметив меня. —
Слушай внимательно. Вот там стоит камера, за ней будет стоять человек и подавать тебе реплики Мельгунова, а ты будешь смотреть в камеру, словно ему в глаза. Понятно? Все, что перед этим репетировали, но без него.
Я с облегчением вздохнул. Верхоланцев хитро улыбнулся в усы и добавил:
– Да, не волнуйся ты так. Мы решили этого говнюка отдельно снимать. И ему так спокойней, и нам. Согласен? Ну, вот и хорошо. Юра, будешь реплики подавать.
Второй режиссёр кивнул, но по его виду я понял, он не очень доволен поручением. Хотя послушно встал за камеру и начал листать сценарий. Стеклянный «глаз» камеры вначале сильно раздражал, но я отвлёкся, представил оловянные глаза Мельгунова, вспомнил слова мамы Гали о сделке с дьяволом, и на меня нахлынула такая злость, будто в реальности этот мерзавец стоял передо мной.
– Хорошо, – наконец, сказал Верхоланцев. – Перерыв полчаса. Потом будем снимать. Верстовский, грим поправь. У тебя все потекло.
Я вышел в коридор, и чуть не столкнулся с двумя ментами, которые важно прошествовали мимо, даже не взглянув на меня.
– Что случилось? – спросил я, входя в гримёрную.
Галя сидела перед зеркалом, утирая платочком кончики глаз. Напротив неё вальяжно развалился наш администратор, Виссарион Германович.
– А, Олежек, – пробормотала Галя. – Проголодался? Бутербродик с колбаской или сыром хочешь?
– Нет, Верхоланцев сказал, чтобы мне грим поправили.
– Садись, садись, я сделаю, – обрадовалась Галя.
– Так что случилось? – повторил я свой вопрос.
– Петрович преставился, – буркнул администратор. – Фокусник наш.
Я понял, что администратор имел в виду ассистента оператора по фокусу.
– Вот такой мужик был, – продолжил Виссарион со вздохом. – С самим Барковским работал. Ну, пока тот его не задвинул. Куда Кириллу до Петровича нашего. А так, талантище был. Эх, уходят лучшие.
– И как это произошло? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал нейтрально. – Что? Сердце?
– Да нет, – всхлипнув, пробормотала Галя. – Нашли в павильоне с переломанной шеей. Опять следователь приходил, допрашивал. А что толку. Никого так и не найдут.
Перед мысленным взором опять всплыла сцена – Мельгунов, прикованный к цепи, которую держит странное существо в чёрном плаще. Вдруг изображение в зеркале помутнело, будто стало темней, и где-то в дальнем углу я заметил мерцающие контуры. Я резко обернулся, напугав гримёра, которая чуть не выронила большую кисточку.
– Олежек, что-то увидел? – поинтересовалась Галя, совершенно не рассердившись на мои подпрыгивания.
– Да, показалось, кто-то вошёл, – смущённо объяснил я, оборачиваясь к зеркалу, которое вновь приняло прежний вид. Видимо, я спугнул призрака. – Скажите, а были другие э… э …э несчастные случаи?
– Были, – буркнул Виссарион Германович. – Но это так по пьяни, электрик один. Назюзюкался в дупель, начал провода шуровать, его током и шибануло. Потом кто-то из осветителей на себя софит уронил… Как свеча сгорел…
– Олег, а что у вас случилось только что? – осторожно поинтересовалась Галя. – Игорь Евгеньевич пробежал по коридору и кричал: «Меня хотели убить! Меня хотели убить!»
– Мне кто-то револьвер подменил, дал с боевыми патронами. Я должен был выстрелить в Мельгунова, а Милана закрыть его своим телом.
– Боже! – выдохнула Галя. – С Миланой все в порядке?
– Да, царапина.
– У, мазила. Стрелять не умеешь, – ядовито проворчал администратор.
Я бросил на него снисходительный взгляд, но ничего не ответил. Объяснять, что я отлично стреляю, мне совсем не хотелось. Пришлось бы объяснять, что мне помешало убить женщину, которую я люблю.
– Ну, все, Олежек, готово, – проговорила удовлетворённо Галя, проведя мягко по моим волосам. – Иди.
– Спасибо, – сказал я, вставая.
Направился к павильону. Мимо почти пробежал тощий высокий парень в синем комбинезоне. И когда поравнялся со мной, я услышал еле слышный заговорщицкий шёпот:
– Поговорить надо, третья дверь налево.
Возразить я не успел, парень сделал несколько шагов и скрылся в двери. Я подошёл ближе, огляделся, на двери виднелись наполовину стёртые буквы: «Душевая». Я усмехнулся, все походило на дешёвый шпионский фильм, прикрыл дверь и вопросительно взглянул на парня. Он подошёл к кабинкам и включил на полную мощь воду. Отведя меня в сторону, тихо проговорил:
– Влада хотят из игры вывести. Помоги. Пожалуйста.
Я изумлённо воззрился на него.
– Казнить его хотят. Влада, с которым ты в шоу работаешь, – буркнул раздражённо парень. – Понимаешь?!
– А я тут при чём? – ошарашено поинтересовался я.
– Только на тебя надежда осталась, – пробормотал парень, устало опираясь на грязную стенку с облупившейся грязно-жёлтой плиткой.
– Откуда ты знаешь-то об этом?
– Я монтажёром работаю, на шоу.
– А чего сам не спасёшь?
– Не могу я! Не имею права входить туда, на территорию! А ты можешь и входить и уходить! Ты – единственный, кто может!
Я тяжело вздохнул. Вляпываться в ещё одно безнадёжное дело совершенно не хотелось.
– Как звать-то тебя?
– Михаил. Ну что? Хочешь, я заплачу тебе? Ну, сколько смогу.
– А чего ты так за него переживаешь? Он тебе кто?
– Дядя он мой. Он мне заместо отца. Меня в это шоу и привёл. Только раньше все иначе было. Просто представление, театрализованное. А совсем недавно превратилось в мочилово. Настоящее!