– Давайте, – внезапно соглашается она. – Только лучше чай. Зеленый.
Делать нечего. Мне отчаянно хочется в душ, но вместо этого я веду Ирину Павловну в салон, где заказываю ей чай, а себе кофе… два кофе, а еще лучше – три! Слава богу, в помещении прохладно – в отличие от уличного пекла, где солнце бьет все температурные рекорды.
– Тридцать два в тени! – глубокомысленно замечаю я, не зная, о чем еще можно говорить с Уточкой. Ну и, кроме прочего, погода – это почти единственная приличная тема для светской беседы. – А на солнце… просто страшно подумать сколько!
– На солнце – мильен градусов! Или даже три мильена, – вдруг огорошивает меня Ирина Павловна. – Действительно, даже подумать страшно! – И она так же внезапно улыбается.
– В самом деле?.. – сиплю я, от неожиданности давясь кофе и недоуменно взирая на девицу, которая зачем-то согласилась составить мне компанию и даже шутить с незнакомым мужиком изволит, – хотя почему же я незнакомый? Два часа совместного позора – это почти что близкое родство!
– Точняк! – говорит Уточка и дует одновременно на чай и на выбившуюся из прически прядь блеклых волос. – Три мильена как минимум! – подтверждает она. – Кстати, вы никогда не задумывались о том, что люди – весьма холодолюбивые создания?
– Разве? – снова удивляюсь я. – Честно говоря, я не люблю холод… но и такая жара, как сегодня, совсем не по мне. Вот градусов двадцать пять… или даже двадцать два – самое оно!
– В том-то и дело. – Ирина Павловна заправляет непослушную прядь за отчетливо оттопыренное ухо. – Мы, то есть люди, чувствуем себя комфортно в очень узком температурном диапазоне. При десяти тепла нам холодно, при тридцати – уже жарко. Нам постоянно нужно то охлаждаться, то согреваться. И при этом по температурной шкале Вселенной, где абсолютный нуль – это минус двести семьдесят три градуса, а верх теряется в невообразимых воображению миллионах, а возможно, даже в триллионах, мы со своим белковым строением явно ближе к абсолютному нулю. Смешно, что при этом мы еще и ищем каких-то мифических братьев по разуму, представляя их почему-то в виде этаких зеленых человечков с огромными глазами! И непременно таких же белковых, как и сами! Ну не нонсенс ли? Я думаю, разум во Вселенной – это скорее какие-нибудь плазменные образования… совершенно без глаз, и которым на нас, собственно, наплевать. Мы им неинтересны. И им у нас очень холодно к тому же…
Я потрясенно взираю на Желтую Уточку, будто со мной заговорило нечто разумно-плазменное… глас из купины огненной?
– Вы биолог? – осторожно спрашиваю я.
– Нет, – говорит она. – Я занимаюсь финансовыми потоками. Но иногда меня посещают всякие мысли… особенно в такую жару! Могу я в свою очередь поинтересоваться, чем занимаетесь вы, Лев Вадимович?
– Я писатель, – бормочу я, чувствуя себя несколько неловко перед представительницей финансовых рек и водоворотов.
– О! – восклицает Уточка. – Никогда еще не видела живого писателя! Впрочем, мертвого тоже, – добавляет она и улыбается. Улыбка у нее хорошая, хотя глаза при этом становятся еще меньше. «Ежели бы немного уменьшить ее уши, а глаза, наоборот, увеличить… – думаю я, исподтишка разглядывая сегодняшнюю партнершу по гольфу и интеллектуальной беседе, – она была бы поинтереснее… да и челюсть у девушки тяжеловата! И ноги коротковаты… И…»
Я не успеваю додумать, что еще с Ириной Павловной не так, потому что она требует мороженого и внезапно перескакивает с разума во Вселенной на современную литературу, – наверное, думает, что эта тема мне как-то ближе. Мне тоже приносят вазочку с пломбиром, фруктами, шоколадом и карамелью, и, пока я уничтожаю все это, моя собеседница успевает поговорить об Анне Гавальде, Аготе Кристоф, Люко Дашвар и Бернхарде Шлинке. Попутно я узнаю, что она любит Улицкую и не любит Дэна Брауна, не читает детективов (и слава богу!), хотела поступать на исторический (ух ты!), но потом послушалась папу (хорошая девочка) – и пошла по семейной линии. Я тоже люблю историю и истории и пишу детективы, но сейчас мне интереснее слушать, потому что говорит Ирина Павловна куда лучше, чем играет в гольф. Не знаю, какой она финансист, но образование и интересы у этой коротконогой пигалицы настолько обширны, что я забываю о тающем десерте и остывшем кофе, – о, эти нестабильные белковые соединения, которые стремятся к температуре окружающей среды или же, наоборот, хотят сохранить свою собственную температуру! – не суть важно. А важно, что мы сидим и болтаем обо всем: об исторических казусах и непризнанных гениях, а также о гениях, вполне признанных; об аудиокнигах, которые, оказывается, лучше слушать, когда руки заняты какой-нибудь работой, например вязанием носков; о том, что вязание принесли в мир мужчины, – ох уж эти мужчины, вечно они во всем хотят доказать свое первенство! А местами даже и первородство, хотя уже доподлинно доказано, что человечество произошло именно от женской особи!..
Мы говорим о литературе, потом о музыке, потом снова возвращаемся к истории… и даже к географии. И даже к биологии, в которой, если честно, я смыслю еще меньше, чем в географии. Однако мне совершенно не скучно. Ирина Павловна… стоп, стоп! Какая к черту она Ирина Павловна, тем более Желтая Уточка! Она же типичная Ирочка – и никак иначе! Так вот, Ирочка, несомненно, сделала мой день! Который без нее был бы жарок и скучен, потому что Ник Ник со своей красавицей-невестой еще не вернулся и мне нечем заняться… ну, почти нечем. И как хорошо, что тренер поставил мне в пару именно Ирочку! Внезапно я осознал, что моя собеседница как-то странно молчит, проследил за ее взглядом – и увидел ту, с которой, собственно, и началось мое увлечение прозвищами, и теперь я даю их всем и вся: Светлану Владимировну – Серого Волка. Она кивнула мне – или нам? – издали и тут же покинула помещение.
– Это… ваша подруга? – с непонятным напряжением в голосе осведомилась Ирочка. Да почему ж непонятным… тупое я белковое создание! Я же отчетливо видел Уто…то есть Ирочку в компании молодого человека, который потом отчего-то запал на Светку!
– Угу… – неопределенно подтверждаю я и начинаю скрести ложкой по растаявшей карамели, делая вид, что она меня ужасно интересует. – Подруга! Можно сказать… м-м-м… партнер! Деловой, – зачем-то уточняю я.
Мне отчего-то становится неловко, хотя Светка уже исчезла. Но она, казалось, унесла с собой всю легкость нашего околонаучного трепа, и даже солнечный костюм Ирочки как-то померк, и губы у нее дрожат слишком уж подозрительно, и из-за этого она почти отвернулась от меня… Может быть, нужно было сказать, что я со Светкой сплю? Но это было бы неправдой… хотя мы с ней как-то и переспали… эта женщина умеет добиваться своего! Чтобы разрядить атмосферу, я зачем-то спрашиваю:
– А вы приехали, чтобы научиться играть в гольф?
– Да, – говорит Ирочка тонким голоском маленькой девочки, только что проглотившей слезы. – Мы приехали играть в гольф… Папа купил нам с Даниилом по туру…
Значит, нашего ветреного красавца, которого умыкнула Серый Волк, зовут библейским именем Даниил!
– …это как бы подарок… предсвадебное путешествие… чтобы мы побыли вдвоем и, так сказать, окончательно притерлись друг к другу…
Ничего себе, притерлись, причем действительно окончательно! А еще Светка и этот Даниил так терлись на танцполе, что даже мне было неловко!
– …и папа очень хотел, чтобы я играла… в гольф, потому что он очень любит гольф и все время сюда приезжает… а я совсем не умею! И Даня хотел… я подарила ему набор клюшек… – совсем тихо добавляет она.
Ага! А тут его захомутала весьма опытная клюшка, отбившаяся от своего набора!
– Вы еще прекрасно научитесь играть, – дипломатично говорю я. – У вас прекрасный… м-м-м… глазомер!
– Я знаю, – вяло соглашается бывшая Уточка, но теперь она и на Ирочку мало похожа. Она вся как-то увяла, и глаза ее – слишком маленькие, как я решил пару часов назад, но весьма решительные и блестящие – утратили и решительность, и блеск. Ирочка-Уточка вся потускнела и как будто стала еще меньше. Черт бы побрал и Светку, и этого Даниила!
– У меня хороший глазомер, – говорит она. – И еще я очень целеустремленная. Так папа говорит… и… я знаю. А еще я хочу научиться хорошо играть в снукер. Я уже немного умею… но только у нас он пока мало распространен…
Настолько мало, что я даже не знаю, что это такое! Впрочем, сейчас Ирочка уйдет в свой номер плакать, а я пойду к себе и справлюсь о неведомом снукере у гугла, который знает все… кроме того, что теперь делать с Уточкиными слезами и коварной разлучницей Серым Волком… Сдался ей этот Даниил, могла бы пожалеть милую девочку и оставить красавчика с клюшками ей! Но Светка всегда берет то, что хочет… А разве сам я не таков? Все человечество в подавляющем своем мягкотелом большинстве таково… общество капризных, квелых и неинтересных остальной Вселенной белковых тел!
Прошлое, которое определяет будущее. Век шестнадцатый, Феррара. Вынужденные обстоятельства и надежные средства
– Я ни за что не согласилась бы принять это отродье отравителей в нашу семью, досточтимый мессир, если бы меня не вынудили к этому обстоятельства… вы знаете какие…
Замок имел множество потайных уголков, ниш, слуховых труб, комнат, в которых уже в метре от говорящих не было слышно ничего, и дверей, за которыми можно было услышать все. Она и слышала все, и знала все об обстоятельствах, на которые намекала ее свекровь. Им нужны были ее деньги, ее приданое, ее тогда еще живой и всемогущий отец, ее братья, их связи… Они, эти торгаши с герцогской короной в гербе, которым больше бы пристало украсить себя сумкой менялы, думали, что она может спасти их удел от жадно тянущего к нему руки Ватикана… и она спасала! Чтобы вместо благодарности слушать о себе такое!
Лукреция чуть продвинулась вперед, дабы не только слышать, но и видеть, однако едва не выдала себя и снова поспешно втиснулась в узкую каменную нишу за гобеленовым занавесом. Все, все здесь было куплено на ее деньги или привезено ею в двадцати тяжелых повозках: ткани, ковры, серебряная и золотая утварь, столы из туевого дерева, статуи, книги и картины… и эта чертова занавеска, в конце концов! У герцога же и его матери были только долговые расписки да непомерные амбиции, постоянные жалобы, интриги и грызня внутри семьи… Пауки, злобные пауки – вот кто