Однако делать нечего – под непреклонным взором невестки герцогиня, колыхаясь всем телом, вылезает из кресла, делает несколько шагов в сторону распятия и смотрит вниз, на лунную дорожку у ног. Ее артритные колени уже отвыкли от подобных упражнений.
– О, Господи, воля твоя, – скрипит она, делая неуклюжую попытку опуститься на пол.
– Подождите, матушка! – покаянно восклицает Лукреция. – Я подам вам подушку!
Она возвращается к излюбленному месту свекрови и, проведя рукой над ее бокалом с вином, нажимает на выступ перстня. Камень уходит в сторону и слегка бьет ее по пальцам с внутренней стороны ладони. Порошок высыпается из тайника, который она молниеносно захлопывает. Лукреция берет с кресла подушку, уважительно подсовывает ее свекрови и почти бесплотной тенью пристраивается рядом.
– Патер ностер кви эс ин целис…[1] – гудит старуха, и Лукреция послушно вторит:
– Санктифицэтур номен ту-ум…[2]
«Отче наш, сущий на небесах… ты все видишь и все прозреваешь… я не могла поступить иначе! – думает она, в то время как губы шевелятся сами по себе, не сбиваясь в словах, знакомых с самого детства. – Прости мне этот грех, потому что ты тоже знаешь: иначе она убьет меня…»
– Ну хватит! – Тучная герцогиня кряхтит и, тяжело опираясь на ее руку, поднимается. – Утром мы еще поговорим… и помолимся, если ты захочешь! – обещает она. – Проводи-ка меня до кровати…
Лукреция послушно подхватывает ее, но старуха внезапно вспоминает: вино! Оно налито и не выпито! Дорогое вино, за которым она сегодня посылала мальчишку! Если не выпить, за ночь в него налетит мошкары…
Она поворачивает к столику и берет с него свой бокал. По привычке отламывает кусочек бисквита, чтобы дать ворону, но тот уже спит, нахохлившись и втянув голову между крыл. Лукреция замирает: мать мужа немолода и может умереть от чего угодно, хоть и от удара, который часто настигает таких полнокровных особ, но мертвый ворон рядом!.. Это обстоятельство кого угодно может навести на дурные мысли! К ее облегчению, старуха швыряет бисквит обратно в серебряную корзиночку, затем подносит кубок к губам и смакует. Вино превосходное! Стоит денег, которые она за него заплатила!
Лукреция не отводит взгляда и тоже пьет. Вино слишком сладкое, приторное, она такого не любит.
– Спокойной ночи! – говорит ей свекровь, затем усмехается и, покачиваясь, идет по лунной дорожке к кровати. Вино уже ударило ей в голову: не нужно было пить так много! Свет меркнет в ее глазах – должно быть, невестка, перед тем как уйти, задула свечу… хорошо, иначе снова пришлось бы вставать или звать прислужницу… Потому что на огонь летят москиты и огромные караморы… подлетают к ее лицу, сосут ее кровь, мерзко касаются кожи цепкими лапками… жужжат… жужжат… В голове нарастает непонятный звон – нет, она много выпила, так нельзя! Нельзя… нельзя… нельзя дать этой твари уйти в монастырь! У них уже нет ее денег… а то, что осталось, она не отдаст! Ни за что не отдаст! Кроме ста золотых, которые уже приготовлены в мешочке… черном бархатном мешке… черном как ночь… Куда подевалась луна? Почему она ничего не видит?! Лукреция! Позови кого-нибудь! Почему эта девчонка ушла?!.
Герцогиня хочет крикнуть, позвать на помощь – но уже не может. Она хрипит, ее тело дергается, глаза закатываются, рот перекашивается… Ворон недовольно ворочается на своем месте: что за ночь! Он слишком стар, чтобы ему постоянно мешали спать! Ворон топорщит перья и собирается недовольно каркнуть, но мешающие ему звуки внезапно стихают, и он, уже ничем не обеспокоенный, безмятежно спит до самого рассвета.
Тот, которого старая герцогиня д’Эсте так и не дождалась, приезжает в замок через два дня. В парадных покоях его встречает молодая герцогиня д’Эсте, вся в черном.
– Вы не хотите попрощаться с матушкой? – вежливо спрашивает она. – Покойная в часовне. Отпевание будет завтра, когда приедут мой муж и его брат. Если успеют, конечно. Очень жарко, – после деликатной паузы поясняет она, но гость и так понимает: лето, жара. Мертвых надо хоронить вовремя.
Он долго стоит в часовне, смотрит на гроб, усыпанный цветами: розами, лилиями. Воздух тяжел и почти осязаем: аромат цветов смешивается с запахами ладана, свечей и разложения плоти.
– У нее случился удар ночью. – Лукреция искоса поглядывает на гостя. – Когда утром к ней вошла камеристка, матушка уже не дышала… Такая трагедия!
Она красива, вежлива, очаровательна, воспитанна… Человек в черном невольно восхищается ею. Что ж… старуха умерла… Или?..
– Она ничего не просила передать мне? – неожиданно спрашивает он, внимательно наблюдая за молодой герцогиней: не выдаст ли она себя? И не она ли убила свекровь, не дожидаясь, пока та убьет ее?
Лукреция медлит с ответом не меньше минуты, но лицо ее бесстрастно и непроницаемо. Она подходит к гробу, поправляет цветы, а затем решительно достает из-под головы покойницы звякнувший мешочек.
– Герцогиня хотела передать вам вот это! – звонко говорит она.
У приезжего дергается угол рта. Он судорожно сглатывает. Чертова девка! Выходит, она каким-то образом узнала?! И… что же теперь делать?! Однако он быстро берет себя в руки: на своем веку ему доводилось видеть и не такое, как и выпутываться из разных передряг! А здесь… одна паучиха сожрала другую, только и всего! Но он все-таки не ожидал… Он лично поставил бы на старую и более опытную!
– Хорошо, – говорит он, улыбаясь одними губами, без глаз, и спрашивает то, о чем и так знает: – Это деньги?
– Да, – приветливо подтверждает молодая герцогиня д’Эсте. – Сто золотых. Все верно?
– Нет, – вдруг говорит он. – Мне были должны еще и кольцо! Вам лучше отдать его мне, герцогиня. – Он почтительно склоняет голову, но тон его непреклонен. – Поверьте, так будет лучше и для вас, – веско говорит он. – Эта вещь… она не приносит семейного счастья тому, у кого хранится…
Он хорошо видит, что Лукреция сомневается. Но вот герцогиня подносит руку к груди и достает из-за корсажа нечто, выглядящее как ладанка.
– Возьмите, – говорит она. – Он мне… больше не нужен… И… вы привезли то, что обещали?
– Да, – подтверждает он, с трепетом принимая вещь, за которой так долго охотился. – Вот. – Другой мешочек ложится в руку Лукреции, но она отдергивает ее, и он падает на пол.
– Нет, – говорит она. – Я просто хотела знать! А это… это мне больше не нужно!
– Возьмите, – усмехается гость. – Вы заплатили за это сполна! И… – многозначительно добавляет он, – у вашего мужа очень много врагов! Например, его смерти хочет собственный брат… и вы об этом прекрасно осведомлены, не так ли?
Лукреция смотрит на него расширенными глазами, наклоняется и поднимает упавшее с холодных каменных плит. Затем вспоминает еще нечто важное.
– Я знаю, – говорит она, – вы желали что-то еще… что?
– Пожалуй, уже ничего, – говорит гость. – Я получил, что хотел. Надеюсь, герцогиня, теперь и вы получите от жизни все, что хотите!
Сегодня, сейчас. Проспал и потерял, или Обращение в администрацию
День не задался с самого утра. Сначала я снова опоздал к патрону, и на этот раз оправданий у меня не было никаких, поскольку я просто-напросто забыл включить будильник и банально проспал. Очнулся я от того, что в дверь барабанили, – это Лин явилась узнать, куда я запропал. Николай Николаич к тому времени уже просто уехал, наверняка сочтя, что будить и распекать меня лично для его гранд-персоны будет унизительным.
– Ну что же вы! – прошипела Лин, когда я приоткрыл дверь. – Двенадцатый час! Мы вас ждали… и даже звонили, причем не один раз! Николай Николаевич очень сердился!
– О господи, – просипел я, с натугой вертя головой, которая во время сна, видимо, оказалась уложенной куда-то не туда. – Я что, проспал?!
– По-видимому, да! – саркастически бросила Лин. – Не иначе как проспали! И что у вас с телефоном? Почему вы не отвечали на звонки? Пожалуйста, разберитесь с этим!
Она, видимо, хотела сказать еще многое, но, будучи вышколенной секретаршей, просто развернулась и ушла, а я принялся лихорадочно рыться в своих пожитках, разыскивая злосчастный мобильник, которого не было нигде. Разумеется, я в любом месте проживания мгновенно устраиваю бардак, он же творческий беспорядок, но ведь здесь убираются дважды в день!
– Лин, – искательно попросил я, тихонько скребясь в двери ее апартаментов. – Лин!
– Да, – вежливо ответила она, открывая, хотя я видел, что наша невеста-секретарь все еще просто кипит. – Что вы хотите?
– Позвоните мне, пожалуйста… я нигде не могу отыскать трубку… – промямлил я.
– Хорошо!
Мы снова вернулись в номер, где я уже успел перетряхнуть все, что вчера с себя сбросил, а заодно и упрятал с дамских глаз вчерашнее несвежее белье.
– Ну? – сказала она, нетерпеливо тыкая в свой телефон. – Вы его слышите?
На улице чирикали птички, по аллее цокали копыта конной кавалькады, возвращавшейся с утренней прогулки, неподалеку, в чьем-то номере, деликатно гудел пылесос… и все.
– Его нет! – сказал я растерянно. – Не понимаю, куда он мог подеваться?
Наверное, вид у меня был столь жалкий, что Лин, которой за плохое выполнение секретарских обязанностей немало досталось, смягчилась:
– Может, просто разрядился?
– Он так быстро не разряжается, я за этим слежу.
Это была отговорка. Слежу я разве что за тем, чтобы из моего организма не выводился полностью кофеин, – но смартфон у меня новый, и он действительно был заряжен! Потому что вчера, когда мне неожиданно позвонил наш главный, он показывал почти полную батарею! Постойте… где же я с ним разговаривал? И не там ли я забыл свою трубу?
– Похоже, я его потерял…
– Нужно обратиться в администрацию, – посоветовала очаровательная секретарша. – Если его кто-то нашел, то наверняка отдали на ресепшн. Здесь никогда ничего не пропадает!
– Сейчас пойду искать, – согласился я, не совсем разделяя ее точку зрения. В этом заведении у меня уже пропадало нечто… страницы чужой рукописи, например! А однажды даже труп пропал с места убийства! Но если Ник Ник об этой истории не рассказывал, то Лин ее знать совершенно не обязательно. «Надо позвонить Светке, вот что! – пришла мне в голову гениальная идея. – И спросить, не нашелся ли уже мой телефон… Да, но как же я позвоню, если у меня трубы нет?! Ну-у-у, Стасов… ну ты и кретин! У тебя на тумбочке посреди номера стационарный! Вот с него и звони! И даже не Светочке, а сразу на ресепшн, как тебе и советовали!»