– Позвольте, я заберу свой телефон? – робко протянул я руку.
– Нет! – отрубил он. – Не позволю! Сейчас приедет мой начальник охраны, а с ним еще пара человек, и они проверят ваше, так сказать, коммуникативное устройство… на предмет… на предмет несанкционированной прослушки, да!
– О боже! – только и сказал я. – Прослушка! Зачем бы мне это понадобилось, когда вы мне и так все рассказываете!
– Все? – вдруг удивился Ник Ник. – Я? Рассказываю?! – Он рассмеялся неприятным скрипучим смехом. – Ничего я вам не рассказываю! Ничего из того, что могло бы повредить моему бизнесу и мне лично и чего вам знать не положено… Но кто-то, видимо, очень хочет это узнать, да!
Ник Ник так напыжился от сознания собственной значимости, что на нем чуть пиджак не лопнул, а я дико обиделся:
– Ах, вот как! Выходит, я – засланный казачок? Простите, но мне ваши промышленные секреты сто лет как сдались! Что написано в нашем договоре о личных оскорблениях? Ах, ничего не написано? Но я все равно увольняюсь! И после того как ваша охрана вместе с вашими компьютерными гениями удостоверятся, что в моем телефоне нет ничего, кроме Чижика-Пыжика, потрудитесь вернуть его мне вместе с извинениями! И я еще подумаю, принимать мне их или же нет! – рявкнул я. – Помнится, один раз вы уже приняли меня за шпиона! И… гм… – Я поперхнулся собственным негодованием и даже закашлялся, но закончил: – И вы даже извинялись!
– Это я виновата, – вдруг сказала Лин, которая во время нашей перепалки не произнесла ни слова, только изумленно переводила взгляд своих округлившихся глаз то на меня, то на своего жениха. – Я… я вчера относила в машину свои вещи… ну, то, что нужно было отвезти назад… то, что мне не подошло… – Она умоляюще сложила изящные ручки. – Никол, это я виновата! Сумка была тяжелая, и Лев Вадимович вызвался мне помочь…
– Точно! – подтвердил я. – Я и помог!
– А говорили, что в гараже никогда не бывали! – тут же поймал меня на нестыковке дотошный Ник Ник.
– Наверное, тогда телефон Льва Вадимовича и попал в машину… как-то! – покаянно закончила Лин, а я тут же вспомнил, как наклонялся, чтобы помочь девушке с поклажей. Телефон и в самом деле мог выпасть из моего нагрудного кармана прямо в пакеты с ее гламурным барахлом… да, скорее всего, так оно и случилось! А потом я отправился к себе, ужасно довольный своей галантностью и тем, что никто больше меня не отрывает от дела… то есть от моих как бы исторических изысканий. И я пил кофе всю ночь… или почти всю ночь, и резвился за компом, а потом, уже почти на рассвете, вырубился, не проверив, где моя трубка… и не подумав, что нужно поставить будильник на положенное время. Потому что я привык жить без будильника и жить как хочется, то есть как бог на душу положит. И нету надо мной почти никаких начальников, и я не привык, чтобы меня распекали, как мальчишку… Да, не привык!
Мы с Ник Ником выглядели, наверное, как два петуха, которые уже встопорщили перья, и разинули клювы, и навострили шпоры, но… драка не состоялась. У Лин был такой покаянный и расстроенный вид, что наш олигарх смягчился:
– Ладно… возможно, это и так! Но они все равно приедут и проверят! И я принесу извинения, если это будет нужно!
– Хорошо! – сказал я, поняв, что большего ожидать нельзя. – Я отправляюсь к себе и буду ждать ваших извинений у себя в номере!
– Значит, работать мы сегодня не будем? – тут же снова завелся он. – И мы не будем работать по вашей вине, а не по моей! Ведь это именно вы умудрились подложить музыкальную бомбу ко мне в машину! А теперь еще и дуетесь, обижаетесь! А ведь я просто следую своим принципам и забочусь о своей безопасности – иначе я не могу! Потому что иначе невозможно!
Он, разумеется, был прав. Прав на все сто – а я на все сто не прав. Но, черт побери, Кира звонила! Она звонила – а я не ответил! И не перезвонил! И не перезвоню еще бог знает сколько времени, пока те, кто явится сюда, не разберут мой телефон на молекулы, а потом не соберут его обратно! И не факт, что мне вернут его в первозданном виде! Вместе со всей информацией… и с ее номером, которого я, конечно же, не мог сейчас вспомнить! И который мне не у кого было попросить, потому что Кира целенаправленно сменила его вместе с переменой образа жизни, а мне дала лишь после сильных колебаний!..
– Мы будем сегодня работать, – сказал я, тем самым подтверждая свое поражение. – Если вы готовы… то и я готов.
– Готов, готов… – проворчал Ник Ник. – Я всегда готов! И, мне кажется, как раз сегодня мне есть что вам порассказать!
Прошлое, которое определяет будущее. Век шестнадцатый, Венеция. Потеряли, но и нашли
– Может быть, ты все-таки передумаешь? – спросила мужа невысокая хрупкая женщина. – Она все-таки твоя дочь! Не нужно всего этого… позора… – Видно было, что последнее слово далось ей с трудом.
Не нужно позора! Его дочь! Как бы не так! Он, Капелло, не привык спускать никому, тем более нищему, безродному подмастерью! Ограбить его, ославить, да – опозорить! Именно – опозорить! И что теперь, проглотить? Сделать вид, что сам отдал дочь за этого проходимца, не считая всего, что эта парочка вынесла из его дома?!
– Я думаю, Бьянка не виновата, – тихо добавила жена. – Она хорошая девочка… она бы до такого не додумалась. Это все он… это он ее подбил!
– И ты еще предлагаешь, чтобы я сделал вид, будто ничего не произошло?! Да я живьем поджарю этого мерзавца, когда его ко мне приволокут! Украсть драгоценности, деньги, бумаги, долговые расписки без малого на двадцать тысяч! Не считая того, что они неизвестно зачем испортили твои платья! – Капелло снова тяжело засопел. Он был слишком полнокровен, слишком вспыльчив, и его гнев до сих пор не остыл, хотя прошло уже больше трех месяцев с того часа, когда его родная дочь сбежала с мелким банковским клерком. Смазливым мальчишкой, за поимку которого он, Капелло, назначил неслыханную награду – целую тысячу золотых! И видит бог, он выплатит эти деньги тому, кто привезет его, а еще лучше – их обоих: и Пьетро, и Бьянку! Не-е-ет… он не станет признавать этот брак, пусть бы они и десять раз обвенчались! Он не дал и никогда не даст ей своего благословения! Он не согласен! Он заставит ее ползать на коленях… и перед собой, и перед той, которой она также нанесла обиду и которая воспитывала ее как родную дочь! Единственную дочь – потому что Господь не дал ему больше детей! Не дал, как они его об этом ни молили. Сколько святынь обошли… сколько принесли обетов! И теперь род Капелло оборвется… потому что и у Бьянки тоже не будет детей – уж он об этом позаботится! В монастырь – вот куда ей теперь дорога! Замаливать грехи: и прелюбодеяние, и воровство, но пуще всего – непослушание и неблагодарность!
– Я умоляю тебя, не нужно ничего делать! – Жена осторожно накрыла ладонью его руку. Бартоломео Капелло чуть было не стряхнул ее пальцы, но сдержал раздражение: она-то в чем виновата? Все эти годы она была ему хорошей женой и хорошей матерью Бьянке, и не ее вина, что этот чертов подмастерье соблазнил его дочь! У жены и так много забот: содержать дом, смотреть за прислугой… да и здоровье у нее хрупкое! Но он достанет, найдет этого ублюдка Бонавентури, где бы тот ни прятался от него… и чьим бы покровительством ни заручался! Проходимец, мошенник, вор, растлитель, негодяй! Он добьется, чтобы его повесили! И он привезет дочь полюбоваться этим зрелищем, потому что без ее согласия этого бы не произошло! Не виновата? Да она точно так же виновата, как и он! Непонятно, почему его жена жалеет эту пару, завладевшую тем, что по праву принадлежало только ему! Да еще и выставившую его на посмешище!
– Я найду их – и точка! – буркнул он. – Я так решил! Я мужчина и хозяин своего слова, в конце концов! Иначе люди станут говорить, что Капелло сначала назначил награду, а потом пожалел денег!
– Никто не станет так говорить. Все знают твою щедрость и твой хороший характер. – Синие глаза жены смотрели на него умоляюще. – Да, девочка сделала ошибку… большую ошибку! Но она все же твоя дочь… и ты должен любить ее…
– Должен?! – запыхтел он с негодованием. – Почему это должен?!
– …и если вдруг в один прекрасный день она приедет и бросится к твоим ногам – неужели ты не простишь ее? Неужели твое сердце не смягчится? Господь наш простил на кресте всех – и тех, кто его мучил, и тех, кто кидал в него камни, и тех, кто его распял… Вспомни хотя бы притчу о блудном сыне!
– Ты – святая! – действительно смягчился он, глядя на порозовевшее, одухотворенное верой лицо жены. Вот она бы с удовольствием ушла в монастырь, посвятила себя Богу без остатка, но он попросил ее руки после того, как схоронил мать Бьянки, и ему не отказали. Потому что тогда он был уважаемым человеком, не то что сейчас, когда все смеются за его спиной: дочь ограбила отца и сбежала!
– Моя дочь! – уже теряя запал от взгляда этих кротких глаз и сияния золотых тонких волос, проговорил он. – Дочь самого Капелло! Выкинуть такую штуку! Удрать, можно сказать, из-под венца! Да если бы она только попросила… сказала… намекнула, что сын Приули ей не нравится! Разве я бы пожалел дать за ней богатое приданое, с которым даже и герцогу было бы взять ее не зазорно!
Герцогу! Донна Капелло улыбнулась уголками губ. Иногда ее муж Бартоломео возносится в своих гордых мечтах так высоко! Бьянке следовало выйти за сына дожа Приули – это была очень хорошая партия. Да, паренек не слишком пригож собой – не чета красавчику Пьетро… но с лица воду не пить, да и какая семья! Почет, уважение, власть, богатство! Не то что теперь: даже в качестве законной жены ее падчерицу не будут принимать ни в одном приличном доме, потому что добрая слава лежит, а худая – бежит. Бежит далеко вперед, летит на крыльях… Ах, Бьянка, Бьянка! Что ты натворила! Теперь все они страдают: и Капелло, и семья Приули, которая тоже считает себя опозоренной, и несчастный старик, дядя совратителя Пьетро – Джанбаттиста Бонавентури… впрочем, он уже отмучился. Бедняга умер в тюрьме – и не от больного сердца, а от бесчестья и унижения… уж она-то знает! По улице не пройти – за спиной шепот, хихиканье, пересуды… Говорят даже, что это она довела падчерицу до отчаянного поступка, выжила ее из дому вечными придирками!