– Ваша набожность меня всегда восхищала, моя дорогая подруга! – с чувством сказала Франсуаза де Монтеспан. – Да вы и сами почти святая!
– Что вы, что вы… – Фаворитке короля показалось, что эта женщина со стальными глазами сейчас снисходительно потреплет ее по щеке. – Я всего лишь орудие в неких руках, не более! Да, я люблю молиться, и к моим молитвам часто снисходят… На этой неделе я снова хочу удалиться в монастырь, где чувствуешь себя гораздо ближе к небесам, чем в нашем суетном Париже. Я помолюсь за вашу подругу, попрошу ей семейного счастья и привезу из монастыря святой воды…
Мари-Мадлен заметила, как мизинец мадам де Монтеспан, кокетливо оттопыренный у ручки золоченой чашки, дрогнул.
– …Пусть бедная женщина нальет немного этой воды в любое кушанье или питье любовницы своего мужа. Думаю, после этого та услышит голос неба и образумится. Кроме того, я не советовала бы вашей подруге слишком беспокоиться. Внебрачные дети, не получившие благословения святой церкви, часто рождаются слабыми и хилыми и быстро умирают… У матери также может случиться родильная горячка… особенно если мать слишком молода и если возле нее нет опытной акушерки, а роды преждевременны…
Внезапно всесильной фаворитке стало так страшно в присутствии маленькой хрупкой гостьи, что у нее отчетливо застучали зубы. Какое счастье, что, услышав о «святой воде», она по своему обыкновению не спросила, сколько это будет стоить! Зачем, зачем она позвала маркизу де Бренвилье прямо к себе, ведь все знают о том, что у нее дурная слава! Те, за кого она просит в этом своем монастыре, подозрительно часто заболевают и умирают – не то от услышанной небом просьбы, не то от монастырской воды, которую привозит с собой маркиза! А она распивает с ней шоколад, в то время как ее покои, в которых они сейчас сидят, совсем рядом с комнатами короля, а наушников тут всегда хватало! И если с Анжеликой де Фонтанж что-то случится, а король каким-то образом узнает, что она принимала эту ведьму, все может закончиться очень скверно! Но она уже не отступит… Что толку идти на попятную, если главная часть дела уже сделана – она все ей рассказала! Все! Эта страшная женщина отнюдь не глупа… и она прямо сказала, что привезет ей эту самую… святую воду!
Шоколад вдруг показался Франсуазе де Монтеспан нестерпимо горьким… уж не опередила ли ее эта прыткая тварь, эта хитрая Анжелика, эта деревенщина с круглой, как блин, физиономией, и не сговорилась ли первой с жуткой маркизой?! Не пьет ли она сама сейчас ту самую «святую воду», после которой исхудает, станет желтой, как испанский лимон, и через несколько месяцев ее снесут на погост?! Нет… не может быть… потому что в этом случае Мари Бренвилье точно не стала бы ей ничего обещать!
– Моя бесценная подруга, – прочувствованно произнесла фаворитка короля, когда откашляла остатки шоколада в кружевную салфетку. – Ваш совет поистине великолепен! Я передам его, а также то, что вы привезете нашей несчастной матери и жене… И да поможет нам всем Бог!
Прошлое, которое определяет будущее. Век семнадцатый, Франция. Лицо и изнанка, или Я весь к вашим услугам
Она даже не предполагала, что завещание отца так сильно ее уязвит. Не оставить ей ничего, нет, даже еще хуже! – «любой предмет стоимостью не дороже ста ливров»! Однако вскоре Мари поняла, что гнев, негодование и обида – плохие помощники, когда нужно особенно тщательно все обдумать. Ведь у любого предмета есть перед и зад, верх и низ, лицо и изнанка… И ей просто надо успокоиться и подумать, как бы покрасивее перелицевать ситуацию, поменяв стороны местами. Она дала своим эмоциям остыть и заставила ум работать. Решение лежало на самой поверхности – и она порадовалась, как оно было красиво, просто и даже элегантно, это решение!
– Мой дорогой мэтр Мандрен! – воскликнула она, неожиданно появившись в конторе достойного стряпчего, составившего то самое завещание. – Как я рада вас видеть! Собственно, я приехала навестить сестру, но не могла не выказать вам свое почтение. Кроме того, мне нужен ваш дружеский совет.
Польщенный адвокат предложил высокочтимой гостье стул, воды, вина и всего себя.
– Я хотела бы посоветоваться с вами насчет того, что уместно взять из вещей отца… Если честно, я хотела бы забрать его портрет, но, боюсь, без вашей оценочной стоимости и соответствующей бумаги мне будет неприлично его просить!
Эта милая женщина собирается повесить у себя портрет того, кто оставил ее без законного наследства?!
– Я очень рад, мадам маркиза, – сказал стряпчий, – что вы столь великодушны! Что вашей душе… гм!.. чужды зависть и злость и что вы не держите сердца на своего отца… Возможно, он еще переменил бы свою последнюю волю, будь ему отпущено чуть дольше… – Адвокат немного запутался и смутился.
Маркиза де Бренвилье смотрела на него ясными голубыми глазками, ее золотые локоны сияли, а длинные изящные пальчики так и всплеснули:
– Ах, мой дорогой мэтр! Как хорошо… о, я хотела сказать совсем не то… плохо, что наш любимый батюшка умер так рано, но как хорошо, что он оказался стоек и сделал все так, как я его просила! Ведь это я настаивала на том, чтобы он написал завещание… и именно в той форме, в какой оно и было предъявлено!
– Да что вы говорите!..
За долгую профессиональную карьеру мэтру Мандрену не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Чтобы человек, каким бы богатым он ни был, отказывался от собственной доли, да еще и находясь в здравом рассудке?! Маркиза не выглядела сумасшедшей… скорее уж сумасшедшая та, другая! Говорят, сестра Мари-Мадлен Бренвилье совсем помешалась: то ездит по богомольям, истирает на холодных каменных полах все колени, а то возами заказывает деликатесы, окорока, устрицы, копчености да сладкие ликеры! Бродит по замку и пыхтит… ну, словно чудище из сказки. И зачем, скажите на милость, эта отказалась в пользу той?!
– Вы же очень умный человек, господин Мандрен! – сказала женщина с голубыми глазами и в голубом же шелке. – Мой муж очень богат. Я замужем, у меня есть дети… а мои братья даже еще не женаты, не говоря уж о сестре! И кому из нас деньги нужнее – мне или им? Ответьте сами, очень вас прошу!
– Ну… – Месье Мандрен растерялся. – Если по совести… у вас, наверное, все есть?
– Есть, есть! – засмеялась маркиза. – Вот именно: у меня есть все! И даже много больше, чем нужно женщине! У меня есть и деньги, и муж, и дети, и семья… достаток и внимание… И мне ли было желать еще? В то время как отец мог поддержать других своих детей, особенно Антуана, ведь он теперь глава нашей семьи! Знаете, мой дорогой мэтр, – доверительно сказала она, – ребенком я мечтала, что уйду в монастырь…
Золотой луч из окна падал на красавицу-маркизу, и месье Мандрен вдруг увидел, что эта милая женщина, мечтательно полузакрывшая чудные глаза и сжавшая почти детские ручки, ну чисто ангел… ангел небесный! И свет, который на нее так удивительно падает, и лицо у нее такое… у святых только и бывают такие лица! В монастырь! Сестрицу бы ее упечь в монастырь… а эта и так святая! Совсем святая!
– …только батюшка рассудил иначе. И я вышла замуж… И мой брак оказался моим послушанием… в некотором смысле! – Мари-Мадлен открыла глаза. Солнце переместилось. Луч погас. Но адвокат все еще был полон ощущением чуда.
– Да-да! – вскричал он. – Семья – это иногда и есть самое большое послушание! Особенно для женщины… Дети, за которых все время надо волноваться, болезни, войны… налоги! – Чувствуя, что его снесло немного не туда, мэтр Мандрен замолк.
– Мой муж меня очень любит, – прошептала маркиза. – Он не возражает, когда я отъезжаю помолиться или посещаю госпитали и больницы… И он дает на все это деньги… я понимаю… это мои причуды… но он так мил, он так добр ко мне!..
– О господи! – с чувством воскликнул стряпчий.
Он вспомнил, что слышал – слышал! – и о небывалом милосердии придворной дамы, и о том, что эти лилейные ручки касаются страшных язв и подвергают их владелицу смертельной опасности заразиться и умереть… и оставить своих малюток без матери! Нет, она точно святая!
– Выпейте вина, мадам, пока я надену чистый сюртук! – сказал он. – И я весь к вашим услугам!
Лицо на выбранном госпожой маркизой портрете было суровым: одутловатые брыли покойного Антуана д’Обре возлежали прямо на бочкообразной груди, украшенной толстой золотой цепью, брови были насуплены, губы выпячены, рука, словно связка сосисок, покоилась на раскрытом гроссбухе.
– Я бы хотела взять вот это! – прошептала маркиза де Бренвилье. – Он тут прямо как живой! Но, боюсь, это стоит гораздо больше ста ливров… Я точно знаю – больше ста ливров! Это чудный портрет! Я могу… я могу покрыть разницу, если это понадобится! Но я бы хотела только это… и больше ничего!
Мари-Мадлен засмеялась и потянулась в кровати, вспоминая смешной случай почти четырехлетней давности. Сестра отдала портрет безропотно, даже не настояв на его оценке и согласовании с братьями. Да и на что этой уродине была еще одна уродина? Да… дорогая сестрица, надо признать, весьма похожа на папочку – даже со своей заячьей губой она, несомненно, его ребенок! И покойный Антуан – вылитый папочка, и покойный Франсуа… Если бы братья завещали ей хоть что-то «в пределах ста ливров», она непременно выбрала бы их портреты и повесила бы рядом с этим. Впрочем, они все так схожи, что хватает и одного! Только она не была вылитой д’Обре… ни внешне, ни тем более внутренне. У нее было другое лицо… и другая изнанка! Она вновь засмеялась, вспомнив, как каждый из братьев, не сговариваясь, составил завещание в пользу старшей сестры, не оставив ни единого су ей. Впрочем, после достопамятной встречи у него в конторе мэтр Мандрен совсем не был удивлен таким положением вещей. Совершенно не удивлен! Более того, уезжая с тщательно упакованным портретом, она шепнула адвокату:
– Я очень полагаюсь на вашу скромность и ваш профессионализм, дорогой месье Мандрен! Никто не должен узнать, что я просила нашего батюшку составить завещание именно так… никто!