– Неужели это та, которая мне читала? С детским голосом? – изумленно спрашивает он. – И что в ней такого… удивительного?
– Это трудно объяснить. На первый взгляд, и нет ничего… Да, вспомнил, когда я впервые ее увидел, она мне совсем не понравилась. Они сидели… она и этот ее жених, и я еще подумал, что она дочь очень богатых родителей, а он – явный охотник за приданым. И что у нее надутый вид, скверный и требовательный характер, а еще что она совсем некрасива…
– Разве? – удивляется Николай Никитич, человек с безупречным вкусом, три жены которого, кроме первой, Ольги, на которой он женился явно по любви, и второй, Инны, – по неразборчивой страсти, были выбраны им, словно щенки от призовых родителей – с прицелом на выставочный экстерьер, да простит он мне сии рассуждения, но ведь таковы описанные им самим факты! – Ну, наверное, я ее плохо рассмотрел. Собственно, мне как-то не до того было… Однако мне показалось, что она такая… очень миленькая! Кстати, она что, уже уехала?
– Нет. Мы с ней каждое утро в гольф играем.
– А почему она не играет со своим женихом? Который охотник за приданым?
Мне не хочется сплетничать и сообщать, что они практически расстались, поэтому я отвечаю уклончиво:
– Он не любит гольф. Он предпочитает ловить рыбу.
– Угу! – саркастически хмыкает Ник Ник. – Крупную рыбу в мутной воде! Лев Вадимович, когда я еще не знал вас так… м-м-м… близко, я даже не предполагал, что вы такой скрытный! Я думал, что писатели – это сплошное бла-бла-бла! И что они просто невыносимы в общении! И что от них голова раскалывается. Но вы действительно… невыносимы в общении! Потому что из вас слова лишнего не вытащишь!
– Прекрасно! – говорю я. – Я действительно невыносим, признаю! А вот насчет расколотой головы мы с вами можем поговорить и поподробнее!
Он несколько странно на меня взглядывает: не издеваюсь ли я? Ведь это именно он год назад пытался раскроить мой череп на две части!
– Шутка… это всего лишь шутка! – успокаиваю его я. – А насчет бла-бла-бла – мне вполне хватает этого на бумаге. Туда все и уходит. В домашнем обиходе я тихий и спокойный… иногда.
– Снова шутка? – недовольно бурчит мой собеседник.
– Большую часть своей сознательной жизни я прожил один. Жены меня… – я чувствую, что вступил на скользкую дорожку, но все равно заканчиваю: – Бросали. Сын уже взрослый, живет в другой стране. А из домашних питомцев у меня только кактус. Который тоже совершенно самодостаточен и не желает, чтобы к нему приставали.
– Значит, вы вполне счастливы… – делает неожиданный вывод Ник Ник. – Вы живете как хотите и занимаетесь чем хотите… и вам даже за это платят. Иногда. – Он не может удержаться от того, чтобы не выпустить эту весьма ядовитую парфянскую стрелу. Поскольку он наводил обо мне справки и теперь о моих мизерных писательских гонорарах ему известно все.
– Да. Счастлив тот, кто просто идет к цели. А когда цель уже достигнута, что остается?
– Нужно поставить себе новую цель, только и всего!
– Так просто?
– Многие сложные вещи можно разложить на простые. Да, кстати, вон этот ваш… любитель рыбалки! Поймал весьма-а-а крупную рыбу, мне так кажется! – Господин Никитич упирает свой перст на парочку, возникшую на нашем горизонте, – Ирочкиного бывшего Даниила и Светлану Владимировну собственной персоной. Светочка подплывает к нам величественно, как адмиральский крейсер.
– Добрый вечер… Николай Николаевич, надеюсь, вам удобно в предоставленном номере? – осведомляется она.
– Вполне. – Ник Ник поджимает губы: подобные расспросы ему неприятны, да еще и в присутствии третьего лица! Который стоит, делая вид, что ему все это невыносимо скучно и вообще даром не нать – смотреть, как дама сердца расшаркивается перед каким-то мелким и вредным старикашкой, которого отчего-то переселили в совершенно роскошный номер для новобрачных, а он при этом еще и козью морду строит!
Господин Никитич между тем и в самом деле недоволен:
– Но я хотел бы как можно быстрее въехать обратно… и не затруднять вас, Светлана Владимировна… тем более номер может вам понадобиться!
Это не то какой-то странный намек, не то еще одна неожиданная парфянская колкость – не скажу, что эти двое терпеть друг друга не могут, но постоянно пикируются… и, похоже, получают от этого своеобразное удовольствие!
– Я была рада помочь! – царственно говорит Светка, берет под руку свою добычу, и они удаляются.
– Вот еще одна особа, которая все время в поиске и которой это не надоедает! – говорит Николай Николаич. – Кстати, вы знаете, что акулы всю жизнь движутся и никогда не останавливаются? Потому что жабры у них устроены так, что не могут прогонять воду через себя самостоятельно, и, если акула перестанет двигаться, она просто задохнется?
– Я не знаток акул! – честно признаюсь я.
– Зато я – знаток! – мрачно резюмирует он. – Кстати, мы с вами сегодня говорили о случайностях… Почему-то эта тема меня в последнее время чрезвычайно занимает. Особенно в плане того, что я познакомился с Лин, – он морщится, словно от зубной боли, – совершенно случайно!
– Да? – удивляюсь я.
– Я поехал повидать друга. Это был незапланированный вояж. Мы не виделись много лет, а тут выпал такой счастливый случай – я узнал, где он живет, и позвонил. Это мой друг детства, представляете? В одной речушке купались, из одной, можно сказать, песочницы… И он теперь живет в Париже! Дизайнер, уехал много лет назад… интересный такой тип, еще мальчишкой был не такой, как все!
– Это он вас с ней познакомил? – осторожно спрашиваю я.
– Нет… совсем нет! Я познакомился с Лин самостоятельно. С другом мы уже и повидались, и наговорились, и распрощались… Рано утром я должен был вылетать обратно, но, будучи под впечатлением встречи и воспоминаний, не мог заснуть. И я вышел прогуляться… Париж ведь никогда не спит, знаете?
Да, я это знал. Я бывал в этом непростом и неоднозначном городе, в который либо влюбляешься безоговорочно, либо так же безоговорочно его отвергаешь. Я кивнул.
– Она сидела на ступеньке какой-то лестницы, сняв туфлю, и рассматривала свою стертую пятку. В другой раз я бы не остановился, но чисто случайно у меня в кармане оказался пластырь, и я его ей предложил. Просто достал и протянул, поскольку совсем не говорю по-французски. Но она взяла и сказала «спасибо». Сказала по-русски – наверное, потому что была очень расстроена и не могла дойти куда хотела со своей окровавленной пяткой… Ну и все… Мы разговорились и познакомились. Я поймал такси и отвез ее в отель. Она хотела как-то отблагодарить меня, я рассмеялся и сказал, что могу повезти ее обедать или ужинать – если ее устроит мое общество, – когда она случайно окажется в том городе, где я живу. Но она тоже в нем жила – в нашем с вами городе! Хотя чего удивительного – полтора миллиона человек… Половина из которых запросто могла бы оказаться в Париже! Я сам дал ей свой телефон… она, как мне показалось, не собиралась давать мне свой номер. А позвонила она только через месяц или полтора… Сказала, что все вспоминает этот случай, – как удивительно, что мы оказались из одного города. И что это не идет у нее из головы. А звонит просто, чтобы еще раз поблагодарить…
– А если кто-то нарочно подсунул вам эту девушку? Если конечной целью было именно похищение вашей коллекции? – напрямую, без обиняков задаю вопрос я.
– Меня уже об этом спрашивали! И я тоже об этом думал… но! Столько факторов должно было совпасть! Незапланированная поездка! Париж! Мое вечернее возбуждение… еще одна незапланированная прогулка… пластырь, в конце концов! Нет… судьбе было угодно, чтобы я его потерял… – Он повернул ко мне расстроенное лицо и пояснил: – Перстень Борджиа. Я очень им дорожил. Он был началом… точкой отсчета… и подарком очень дорогого мне человека. Я действительно готов был потерять все – кроме этой вещицы. И они его не найдут. Нет, не найдут! Они вообще ничего не найдут, – мрачно закончил он.
Мне бы хотелось не согласиться с ним, но, увы, я был точно такого же мнения.
Прошлое, которое определяет будущее. Век восемнадцатый, Украина, село Борковка. Многие в природе есть загадки
Послушникам не должно было так смотреть на женщин, а особливо на незамужних девиц, но Артемий просто глаз не мог отвести от младшей полковничьей дочери – Анны. Вторая, Софья, была тоже хороша и, может, даже красивее этой, но глаза почему-то возвращались и возвращались к Анне – причаровала она послушника, что ли? Или потому что тем страшным утром, когда из людской принесли умершего такой странной и жуткой смертью посыльного, Артемий увидел девушку не как положено – в полном облачении, с глазками, потупленными долу, – а в одной сорочке, простоволосую и босую…
Полковничья дочь сорвалась бежать вниз, после того как выглянула из своей светелки и увидела скорбную процессию с телом погибшего, двигавшуюся к господскому дому.
– Маркел! – только и крикнула она и бросилась вон, опрометью скатившись по крыльцу – белая рубаха просвечивала на ярком восходе, обрисовывая девичье тело такой соблазнительности и округлости, что Артемий даже зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел: не добежала полковничья дочь, упала от ужаса в пыль. Рассыпались ее тяжелые волнистые медно-красные волосы, укрыв почти всю, вместе с рубахой…
Следом из дома уже топотали сенные девки, поспешала вторая сестра, София, крича той, что лежала без чувств и слышать ее никак не могла:
– Это не он! Это не он, Анночка, это не он!
А она уже поднялась и, словно незрячая, вытянув вперед руки, пошла – белая рубаха, волосы цвета восхода, спутавшиеся, но оттого еще более прекрасные и… страшные. Потому что вдруг увидел Артемий: все, все – правда! Не успокоится упырь проклятый, пока всех тут не изведет. И даже дочерей не пожалеет. Потому что – нелюдь. Все правда, что слыхал он и в людской, и от селян, когда ходил с отцом Мисаилом к недужным. А владыка Иоанн… он, конечно, столп церкви просвещенный, но ведь и сам говорил: «Многие в природе есть загадки, кои великие умы пока разгадать не в силах!» Вот и тут такое же… Только тут и разгадывать не надо, а уезжать дай бог ноги! Дело свое они сделали: по просьбе слезной приехали и помощь оказали, какую смогли… И трав отец Мисаил, и настоек, и мазей на жиру раздал почти все, что имел: и от золотухи, и от почечуя, и от лихоманки, и от падучей… А от этого они ничем не смогут… Как это владыка и удумал – изловить вовкулака! Да как же его изловишь?!