— Джейк мертв, наш малыш мертв, — шепчет она.
Я немедленно закипаю. Меня бросает в жар, на лбу выступают капли пота.
— Не говори ерунды! — шиплю я. — Он ведь ответил на звонок! Это был он, я почти уверен!
— Но ты же не говорил с ним! Ты разве слышал его голос? — Рейчел скептически качает головой. Это движение раньше очень действовало мне на нервы, поскольку всегда заключало в себе скрытый упрек. Обычно оно означало, что я не осознаю серьезность положения, не замечаю очевидного. Эта одна из тех мелочей, которые понятны только семейным парам, воспитывающим детей: невербальное средство общения.
— Постой, я сама позвоню ему.
Рейчел набирает номер Джейка, а я смотрю на нее и молча жду. Ах, если бы он взял трубку! «Возьми трубку!», — умоляю я всеми фибрами своей души. — «Ответь матери!» Я ловлю в лице жены малейшие перемены, намекающие на то, что она слышит ответ. Но вместо радости, в ее глазах закипают слезы, и я понимаю, что все напрасно.
— Я знаю это, я чувствую, — не глядя на меня, говорит Рейчел, бессильно уронив руку с телефоном.
Я не сразу понимаю, что она имеет в виду. А потом вдруг соображаю: жена говорит, что ЗНАЕТ, будто наш сын мертв! Я сжимаю зубы так крепко, что слышу хруст. Мне хочется дать Рейчел крепкую пощечину, схватить ее за плечи и потрясти. В первый (и, наверное, единственный) раз за всю жизнь я испытываю нечто подобное по отношению к женщине. Я всегда считал себя джентльменом, и на этот раз гнев, спровоцированный страхом и чувством вины, исчезает так же быстро, как и вспыхивает. Я наклоняюсь к Рейчел и поднимаю выпавший у нее из руки мобильник.
— Что происходит? — спрашиваю я, подразумевая: «Что мы, родители, сделали не так?»
Но Рейчел понимает мой вопрос буквально и раздраженно буркает:
— Я же говорила тебе по телефону. В полиции думают, будто это Джейк стрелял в детей.
— Это точно не он, — быстро говорю я.
Сейчас я веду себя точь-в-точь, как Рейчел: утверждаю то, чего не могу знать наверняка, основываясь исключительно на родительской интуиции. Вот только можно ли ей доверять, этой самой интуиции? Конечно, я уверен, что мой сын непричастен к преступлению. На сто процентов уверен, что Джейк не мог ни в кого стрелять. Но какой отец на моем месте думал бы иначе?
— Это сделал тот, другой мальчик, — произносит Рейчел.
Я понимаю, кого она имеет в виду: Дуга.
— Я думаю…
Она перебивает меня:
— Ты не понял, я знаю, что это сделал именно он. Я слышала, как об этом говорили полицейские. И один из копов, черт бы их всех побрал, сказал, что наш Джейк был другом этого…
— Он не был его другом! — рявкаю я.
Рейчел глядит на меня со странным выражением. Одному только богу известно, что она хочет сказать своей поднятой бровью, но я сразу чувствую себя виноватым. Жена как будто обвиняет меня в том, что Джейк общался с этим Дугом. Она как будто проследила их путь с самого начала, с того давнего бейсбольного матча, с моего вмешательства, которое, видимо, и сбило нашего мальчика с пути. Лицо начинает неудержимо заливать жарким румянцем стыда — неужели это я во всем виноват? Но ведь я даже не помню, рассказывал ли эту историю Рейчел, или нет.
— Послушай, я всего лишь посоветовал Джейку быть ко всем добрее.
Рейчел растерянно моргает:
— Что?! О чем ты говоришь?
Она качает головой, и только сейчас я замечаю, что глаза у нее мокрые. Рейчел не плакса. Только бессильное отчаяние способно выдавить из нее слезу. И эти слезы помогают мне выбраться из замкнутого круга мыслей, неотвязно крутящихся в голове. Что бы ни осложняло наши отношения: недопонимание, взаимные претензии или даже более серьезные проблемы — всё это кажется неважным. Иррациональное начало одержало верх над разумом и логикой. Я подхожу к жене и прижимаю к себе. И мы стоим, обнявшись, и плачем, плачем очень долго.
— Мистер и миссис Конолли.
К нам подходит офицер полиции. Он выглядит сконфуженным. Мы молча смотрим на него.
— Я должен попросить вас пройти в дом, чтобы вы могли собрать вещи на первое время.
— Что? — не понимает Рейчел. — Какие вещи?
— Вам удалось узнать что-нибудь о Джейке? Кто-нибудь видел его? — требовательно вопрошаю я.
Полицейский отводит глаза.
— Детектив Роуз поговорит с вами при первой возможности. Я должен всего лишь препроводить вас в дом, чтобы вы могли собрать свои вещи.
До меня постепенно доходит смысл его слов.
— То есть вы собираетесь остаться в нашем доме? Так?
Он мотает головой.
— Я не уполномочен обсуждать это с вами.
— А мы должны уйти из собственного дома? И куда же нам идти?
— Ну, можете позвонить кому-нибудь из родных или снять комнату.
Рейчел вскакивает на ноги. Она готова задушить беднягу (коп совсем молоденький, на вид ему лет двадцать). Я удерживаю жену за запястье и обнимаю за плечи. Ее плечи дрожат, щеки пылают. При других обстоятельствах ей было бы неловко от столь бурного проявления чувств: годы работы в мужском коллективе научили ее скрывать свои слабости. Но, глядя на жену сейчас, я узнаю в ней ту Рейчел, которую повстречал почти двадцать лет назад, юную девушку, всю состоящую из улыбки и широко распахнутых глаз. Я стараюсь успокоить ее, хотя сам еле держусь на ногах. Я бросаю взгляд на полицейского. Похоже, наши чувства не производят на него ни малейшего впечатления. Видимо, он сталкивается с подобными ситуациями не в первый раз.
— Давай пойдем внутрь, пока они не сказали, что это нам запрещено, — шепчу я на ухо Рейчел.
Полицейский проводит нас в собственный дом. Я был почти уверен, что они успели перевернуть его вверх дном, но все выглядит почти таким же, как мы оставили сегодня утром, за исключением того, что по нашим комнатам, делая фотографии и переговариваясь вполголоса, слоняются незнакомые люди. Прислушавшись, я понимаю, что центр их активности находится наверху, в комнате Джейка. Чего-то не хватает в этой картине, но чего? Господи, а где же Лейни?
— А где Лэйни? — чуть не кричу я.
— Она у Беннетов.
Я был уверен, что все это время Лэйни находилась с Рейчел. Хорошо, что она у Беннетов, ей вовсе не следует видеть этот ужас. Паника затихает, какое счастье, что с дочерью все в порядке. А Рейчел, кажется, вообще сейчас не до этого.
— Вы можете пройти в свою комнату, но я должен пройти вместе с вами, — говорит полицейский.
Я киваю, а Рейчел птицей взлетает наверх, пытаясь его опередить. Полицейский бежит за женой, а я медленно поднимаюсь следом. Наша комната пуста и выглядит не потревоженной. На прикроватной тумбочке лежит раскрытая книга. Я хочу посмотреть название, но в это время телефон начинает вибрировать в кармане: пришла эсэмэска. Я читаю сообщение:
«Как Вы можете прокомментировать участие своего сына в сегодняшней перестрелке в школе?»
Номер отправителя мне незнаком. В каком-то шоке я закрываю за собой дверь, чтобы меня не заметили, и нажимаю кнопку вызова. Почему я это сделал, не могу объяснить до сих пор. Мне отвечает мужской голос, который звучит гулко, как будто из какого-то подвала:
— Алло?
— Вы послали мне смс. Как это понимать?
— Это Саймон Конолли? Можно я запишу наш разговор?
— Что? Абсолютно исключено! Вы вообще кто?
— Меня зовут Майкл, я автор колонки «Подробности из первых рук». Не могли бы вы рассказать мне о том, как ваш сын…
Я изо всех сил жму на кнопку и отсоединяюсь, но буквально через секунду приходит еще одно сообщение: на этот раз от местной службы новостей, они просят интервью. Я с яростью сую телефон в карман. Он опять вибрирует, и я наугад тыкаю в кнопки. Я снова смотрю на свою несмятую кровать, и какое-то воспоминание неприятно колет мое сознание. И вдруг я вспоминаю: записка Джейка! Кровь бросается в голову, я растерянно оглядываюсь, вспомнив о записке, которую обнаружил сегодня утром.
Она валяется на ковре, уголок ее слегка торчит из-под кровати. Удивительно, как это полиция до сих пор ее не обнаружила? Прислушиваюсь — за дверью все тихо. Я быстро наклоняюсь и хватаю записку. Развернув листок, я мельком гляжу на кривые строчки, написанные рукой Джейка:
«ВСЁ ЗАШЛО СЛИШКОМ ДАЛЕКО».
Я успеваю прочитать только это: быстро смяв бумажку, сую ее в нагрудный карман рубашки. Нервы мои напряжены до предела, ведь если кто-нибудь из полицейских заметит записку, ее тут же изымут в качестве улики. Я вытаскиваю чемодан, который жена держит под кроватью, и начинаю судорожно запихивать в него белье и носки, стараясь не оглядываться по сторонам.
— Что?! — слышу я истеричный вскрик Рейчел. — Вы и в туалет собираетесь меня вести под конвоем?
Я выскакиваю из комнаты: в коридоре никого нет, только хлопает дверь в туалет. Я соображаю с трудом. Что я делаю? Что? Я собираю вещи, чтобы покинуть свой дом, в котором полиция только что произвела обыск из-за того, что сегодня мой сын стал подозреваемым по делу об убийстве тринадцати детей.
Снаружи, не успели мы переступить порог, нас встречает детектив Роуз. Теперь я могу его хорошенько рассмотреть. Лет пятидесяти, по-военному коротко подстриженный, с седыми висками, он одет в мятый бежевый костюм и коричневые ботинки. Я не могу отвести взгляда от ручки, которую он крутит в своих толстых пальцах.
При виде детектива во мне снова просыпается жажда деятельности. Надо что-то делать! И немедленно. Надо во что бы то ни стало найти Джейка!
— Я отправляюсь искать сына, — объявляю я и делаю шаг вперед.
Роуз протестующе поднимает руку. Я торможу, недовольно хмурясь.
— Не возражаете, если мы присядем? У меня есть несколько вопросов, которые мне требуется задать именно вам.
Не обращая на его просьбу внимания, я гну свое:
— Нет, вначале вы ответьте на мой вопрос. Вам уже удалось что-нибудь обнаружить?
Рейчел выглядит совершенно потерянной, как будто недавняя стычка возле туалета лишила ее последних сил. Не возражая детективу, она «на автомате» идет к кофейному столику, за которым мы с ней сидели полчаса назад. Мы садимся, но детектив остается стоять, продолжая листать свой блокнот. Тогда я тоже встаю.