— Я думаю, не стоит.
— Вы уве-е-ерены-ы? — протянула учительница, как будто сомневалась в моем праве принимать столь ответственные решения, и я подумал: может, она и в самом деле так считает? Может быть, миссис Дженкинс не в курсе, что именно я сижу дома с детьми?
— Ну, хорошо. — Она пошелестела бумажками на столе. — В таком случае позволю себе сказать, что Джейк — прекрасный мальчик. И мне, на самом деле, импонирует его взгляд на вещи.
Что бы это могло означать?
Учительница продолжала:
— Вот оценки Джейка. И они полностью соответствуют его способностям.
Я посмотрел на бумажку, которую она мне подсунула. В одной колонке перечислялись учебные дисциплины: математика, чтение, граждановедение (неужели девятилетние дети такое изучают?) и куча других. В другой графе были проставлены баллы, от 1 до 100. У Джейка по всем предметам, кроме одного, стояло по 90 баллов. В правом углу я заметил сведения о среднем балле по классу. К моему изумлению, он оказался больше 80. Ну и ну, неужели такое возможно?!
По сравнению со столь одаренными и хорошо успевающими детьми я почувствовал себя полным разгильдяем и недорослем. И смущенно поинтересовался:
— Скажите, а что такое граждановедение? — Это была единственная дисциплина, по которой оценка у Джейка оказалась гораздо ниже средней по классу.
Я припомнил, что, когда сам еще учился в начальной школе, одну девочку из параллельного класса наградили за активную гражданскую позицию: она вроде бы продала своего плюшевого медведя и пожертвовала вырученные деньги на благотворительность. Разумеется, ее заставила так поступить мама, но никто об этом не упоминал. Загадочное граждановедение явно не давалось Джейку: его оценка была всего лишь 54.
— Ну, данный предмет направлен на то, чтобы научить детей ставить общественные интересы выше личных. Мы стараемся преподать ученикам базовые ценности, на которых в дальнейшем будет формироваться личность просвещенного и социально ответственного гражданина.
Этот ответ прозвучал, как заранее заготовленная речь. Я подождал, желая убедиться, что учительница закончила.
— А почему Джейк именно по этому предмету получил 54 балла?
Я имел в виду, что гражданская позиция — понятие абстрактное, и вряд ли вообще возможно оценить ее в конкретных баллах. Но миссис Дженкинс, разумеется, истолковала мой вопрос иначе.
— Я как раз хотела поговорить с вами об этом. Мне кажется, Джейк иногда не вполне вовлечен во взаимодействие с одноклассниками.
У меня сжалось в груди. До этого дня учительница никогда не критиковала сына. За прошедшие годы мне не раз приходилось слышать, что Джейк помогает другим справляться с заданиями, никогда не дразнится и что для педагога большая радость — иметь в классе такого ребенка. Пару раз, правда, я слышал замечания, что он стесняется выступать со сцены, но ничего критичного в этом не было. Это, скорее, было сказано с улыбкой: «Ну, это же наш Джейк, что тут поделаешь!». И сейчас слова миссис Дженкинс застали меня врасплох.
— Вот тебе раз, — сказал я. — А в чем это конкретно проявляется?
— Ну, например, в прошлый четверг, — она прочистила горло, — мы ставили школьный спектакль по пьесе Розы Паркс. Я распределила роли среди всех учеников, и Джейку досталась роль водителя автобуса. Но, когда пришло время произнести свой текст, он отказался это сделать.
— То есть как это — отказался?
— Да вот так. Просто не стал читать свои слова и точка, несмотря на всяческую поддержку с нашей стороны.
Я не нашелся, что ответить, пытаясь представить себе, в чем выражалась «всяческая поддержка».
— Мистер Конолли?
— А, да… Вы же знаете, Джейк не любит привлекать к себе внимание.
— Мне это известно, — с серьезным выражением кивнула учительница. — Джейк действительно невероятно застенчивый. И довольно нелюдимый. Я это заметила.
Я сразу ощетинился.
— Он вовсе не застенчивый, у него куча друзей!
Миссис Дженкинс откинулась назад, изучающе глядя на меня. Я заерзал, и в этот момент дверь распахнулась и в класс влетела Рейчел в своем строгом деловом костюме. Напряжение спало, немедленно уступив место другому настроению.
— Миссис Конолли, я очень рада, что вам удалось прийти. Я уверена, что вы очень заняты… — учительница неодобрительно осмотрела костюм моей жены, — …на работе, и с трудом представляю, как только вы все успеваете!
Мы с Рейчел стояли на школьной парковке. Нахмуренные брови говорили о том, что жена расстроена. Но чем именно, я еще не понял.
— Что случилось? — спросил я.
— Нет, ты это слышал? Что, черт побери, учительница имела в виду?
— Успокойся. — Я глубоко выдохнул и слегка расслабился. — Представь себе, она назвала Джейка чрезвычайно застенчивым и нелюдимым!
Рейчел слегка кивнула:
— Но ведь это правда, Саймон!
— Что-о-о? — сощурил я глаза.
— Джейк и впрямь сильно стесняется. Особенно в большой компании. Но он справляется с собой. У него есть друзья, и ему с ними хорошо. Это все, что ему надо.
Я не верил своим ушам. Рейчел прежде никогда раньше не говорила так о сыне. К тому же, я не был согласен с женой. Да что там, ее замечание меня сильно разозлило. Джейк, скорее, был избирательным в общении, а не застенчивым, и тем более, не нелюдимым. Согласитесь, это не одно и то же.
— Я вообще-то хотела сказать о другом, — заявила Рейчел. — Эта миссис Дженкинс, между прочим, и сама замужем.
— Ну и что? — не понял я.
— Да то, что она тоже замужем и при этом работает. А мне, видите ли, выражает лицемерное сочувствие. Ах, дескать, как непросто совмещать материнство и карьеру!
— Она так сказала?
Рейчел простонала:
— Ты иногда бываешь таким невнимательным, Саймон! Я знаю, что тебе тяжело! Ты думаешь, я не замечаю, насколько неуверенно ты чувствуешь себя с мужчинами из нашего окружения, или не понимаю, почему ты вечно всех поучаешь? Но мне тоже нелегко, поверь. Каждый день я страдаю от чувства вины. Всякий раз, когда я слышу историю о том, как дети сделали что-нибудь забавное, мне больно. Но мы же приняли для себя решение, которое лучше для нас обоих, верно?
Я кивнул:
— Да. И не стоит переживать по этому поводу.
На следующий день у детей был выходной, поскольку в других классах тоже проходили родительские собрания; я же сам еще не отошел от вчерашнего. Джейк и Лэйни не вставали до тех пор, пока Рейчел не ушла на работу. А потом они, перешептываясь, прокрались в нашу спальню. Я уже проснулся, но лежал, закрыв глаза, и улыбался, чувствуя, как по всему телу разливается приятное тепло. Мне ужасно нравилось слушать, как сын с дочерью шептались, не подозревая о том, что их могут услышать.
— Алекс сказал, что у меня толстые щеки, — пожаловалась Лэйни.
— Вот придурок, — быстро отреагировал Джейк.
— Да уж.
— Хочешь, я с ним поговорю?
— Не надо, — отказалась сестренка, — а я в ответ сказала ему, что он коротышка ростом с огнетушитель.
— Супер!
— Представляешь, у нас в классе есть один мальчик, который все время лижет окно!
Джейк рассмеялся:
— Его надо отправить обратно в детский сад!
Мне тоже было смешно, но я постарался не выдать себя, почувствовав, что дети с подозрением смотрят на меня.
— Давай потихоньку включим телевизор, — предложила Лэйни.
— Нет, не хочу телик смотреть, я проголодался… Может, подеремся на мечах, пока папа готовит завтрак?
— Давай!
Тут я не выдержал и, улыбаясь, повернул к ним голову:
— С добрым утром, ребятишки!
— С добрым утром, папа! — дружно заорали они, запрыгивая на постель.
Джейк пристроился с одной стороны, а Лэйни прилегла с другой. Я обнял их обоих и по очереди поцеловал в макушки. Конечно, я знал, что в один прекрасный день это счастье закончится, и дети посчитают, что валяться в обнимочку с папой — это уже не круто. И потому я наслаждался каждой секундой нашего ленивого утра, каждый раз, как в последний раз.
Когда через некоторое время Джейк с Лэйни принялись пихаться, мы окончательно проснулись и поднялись. Я отправился делать завтрак, а дети заняли свои места за кухонной стойкой. Неожиданный телефонный звонок заставил меня вздрогнуть: часть яиц, которые я взбивал, выплеснулась из чашки. Я посмотрел на часы: половина девятого.
— Алло, — нажав кнопку, сказал я, пытаясь разглядеть, кто звонит.
— Можно поговорить с Джейком? — спросил детский голос.
— Конечно, сейчас позову.
Мне показалось, что это Макс, приятель Джейка, с которым они вместе играли в футбол, но, еще раз взглянув на дисплей, я прочитал: «Номер не определен».
Я передал телефон Джейку и прислушивался к разговору, продолжая заниматься завтраком.
— Да. Хорошо. Подожди, я спрошу у папы. — Джейк не прикрыл трубку, когда обратился ко мне: — Пап, можно я пойду к Дугу?
Я показал ему, чтобы он прикрыл мембрану рукой, но он отмахнулся. Тогда я забрал у сына телефон и сделал это сам.
— К Дугу?
— Ну да. Помнишь, ты отвозил меня к нему на День рождения? — Джейк, наверное, считал меня склеротиком (хотя вряд ли пока знал это слово). — Можно к нему пойти?
— Даже не знаю, — с сомнением произнес я.
— Но почему, папа? — Джейк не то чтобы заныл, он никогда не ныл, но его ровный голос заставил меня усомниться в правильности решения.
— Скажи Дугу, что перезвонишь позже.
Я отдал сыну телефон, и он сделал, как я велел. После чего снова спросил, почему ему нельзя пойти к Дугу.
— Я думал, что мы сегодня вместе пойдем в парк. Лэйни без тебя будет грустно.
— Я не хочу в парк, — пропищала Лэйни, подсаживаясь поближе к брату. — Я хочу пойти в гости к Бекки.
— Ну вот, а я-то надеялся, что мы проведем этот день вместе.
— Папа, я пообещал Дугу, что мы с ним сегодня достроим форт. — Сейчас голос Джейка звучал ровно, словно не просил меня, а просто констатировал факт. Его мать, наверное, именно так разговаривала в суде. Хорошо зная сына, я понял, что мой отказ его разочаровал.