Хотя все они наперебой обвиняли меня, но боятся совершенно другого. Люди страшатся неизвестности. Их пугает непредсказуемое. Случилось то, что казалось совершенно невозможным, недопустимым, и это ударило их, как ток в оголенный нерв. Но им надо попробовать самим ответить на собственный вопрос: а что родители могли сделать, чтобы предотвратить трагедию?
Я думаю, что все сочли то, как я, невозмутимо улыбаясь, стоял на крыльце нашего дома, проявлением психопатии. «Во всем виновата наследственность, — будут твердить журналисты. — Фактически, мальчик был обречен с самого рождения, с такой-то генетикой». «Слава богу, — станут думать они, — что в нашей семье нет ничего подобного. Уж мы точно не стали бы стоять, как ни в чем не бывало, перед лицом справедливых обвинений!»
Рассуждая таким образом, все эти люди придут к заключению, что уж их-то дети ни за что не вырастут хладнокровными бездушными убийцами, как этот парень. Мой Джейк. Добрейший, деликатнейший, чистейший человек — самый лучший на свете. Но сомнения все еще продолжают мучить меня. А хорошо ли я вообще знал собственного сына?
Вынырнув из размышлений, я с удивлением замечаю, что один человек все еще стоит возле нашего крыльца. Мэри Мур. Гримаса ненависти и возмущения до неузнаваемости исказила ее черты.
— Почему моя дочь? — выкрикивает она. — Почему не твоя?
И это я тоже принимаю спокойно, почти как должное.
Однако едва только двери дома затворяются, как мое настроение резко меняется. Хорошо ли, плохо ли, я выполнил свой долг перед Рейчел и Лэйни. Теперь настало время выполнить данное дочери обещание.
ГЛАВА 21Джейк. Тринадцать лет
— Папа, ты обещаешь?
Я взглянул на Лэйни в зеркало заднего вида.
— Я не могу тебе этого обещать, детка. А вдруг разразится гроза? Тогда все отменится. Я обязательно постараюсь окунуться. Малышка, ты же знаешь папу! Я всегда держу свое слово.
— Ну, хорошо, — сказала она. — Только все-таки обещай, что полезешь со мной в воду! Ничего отменять не придется, потому что в марте гроз не бывает. И там наверняка будут тысячи людей.
Я вывел машину жены на трассу И-95, направляясь на юг.
Дело было утром в среду, на весенних каникулах. В другое время я не рискнул бы воспользоваться выездом с шоссе на мол, который сужался бутылочным горлышком, но сегодня решил рискнуть, надеясь, что в этот ранний час нам удастся избежать пробок. Я оказался прав, и мы без проблем выехали на трассу. Еще полтора часа езды — и можно наслаждаться соленым бризом Бетани-Бич.
— Скорее уж сотни, дорогая. И в марте бывают грозы. Просто не так часто. А что мне за это будет? Ты пробежишь со мной пять километров?
— Конечно, нет! Даже не думай!
— Ну почему, Лейни, ведь раньше ты мечтала заниматься бегом?
Этот разговор повторялся, по крайней мере, раз в неделю и неизменно доводил Лэйни до белого каления. Она давно разлюбила занятия бегом, а недавно увлеклась моржеванием. И ей действительно очень хотелось, чтобы я запрыгнул с ней в океан. Сам-то я был не в восторге от этой идеи. Температура воды в середине марта у нас значительно холоднее чем, скажем, в январе. За зиму вода остывает почти до нуля.
Рейчел поставила детям фильм на портативном DVD-плеере, который мы обычно держали в машине. Они затихли, и вместо их голосов зазвучал голос Бена Стиллера из «Ночи в музее». Хороший выбор: даже не глядя на экран, можно было наслаждаться остроумными диалогами. Какое-то время мы с Рейчел просто слушали, периодически хихикая.
— У Джейка ведь на следующей неделе забег по пересеченной местности, если не ошибаюсь? А когда именно? — спросила Рейчел.
Я засмеялся.
— Неужели у тебя начинается склероз, дорогая? Обычно соревнования устраивают по средам, около четырех часов дня.
— Мне кажется, я смогу отпроситься на работе.
— Не обнадеживай его раньше времени, пока не будешь уверена.
Наверное, не стоило этого говорить, но Джейк очень расстроился, когда в прошлый раз мама не смогла присутствовать на соревнованиях по легкой атлетике, хотя и собиралась. Не хотелось разочаровывать сынишку еще раз.
— Да все нормально, мам, — подал Джейк голос с заднего сиденья. — Я же понимаю, что у тебя работа.
— Спасибо, дружок.
Я посмотрел на жену и увидел, что она улыбается. И, хотя Джейк не поддержал меня, я оценил его слова. После этого разговор вернулся в привычное русло: к обсуждению школьных дел. Мирная беседа восстановила хорошее настроение, и я широко ухмылялся, в то время как мы плавно пролетали мимо аккуратных зеленых фермерских плантаций.
Фильм закончился, как раз когда мы въехали в зону прибрежных городков. Первая остановка была в Льюисе, который Рейчел называла «перекрестком пяти дорог». Фактически, мы уже были на месте, и я расслабился, чувствуя, как напряжение стекает с меня, впитываясь в асфальт. Когда мы спускались на побережье по извилистой дорожке, ведущей на Дьюи-Бич, я все глаза проглядел, высматривая через просвет боковой улицы долгожданную линию песчаного пляжа.
— О, господи, опять тут эти собаки! — простонала Рейчел.
Моя жена терпеть не может борзых. Непонятно по какой причине от одного вида их тонких ног и острых морд у нее сводит челюсти. Я расхохотался: нет, не над Рейчел, меня позабавила ирония ситуации — как оказалось, наше любимое место отдыха приглянулось организаторам ежегодной выставки борзых, причем мероприятие решили провести именно в то время, когда мы надумали сюда приехать. Сегодня собаки были здесь повсюду, хозяева выгуливали их по Стар-Борд и Расти-Раддер — двум спускам к пляжу, где по ночам обычно кипела бурная жизнь. Головы борзых выглядывали из окон машин и через решетки балконов прибрежных отелей. Я насчитал тринадцать штук, только пока мы стояли на светофоре.
Рейчел испустила картинный вздох облегчения (что вызвало у нас дружное веселье), когда мы покинули городок и двинулись дальше вдоль перешейка между заливом Делавэр и Атлантическим океаном.
Нашим детям, десяти и тринадцати лет, очень нравились старые сторожевые башни. Гигантские цилиндры, вырастающие из песчаных дюн, — местная достопримечательность, малоизвестное, но хорошо сохранившееся фортификационное сооружение времен Второй мировой войны под названием Форт-Майлс. Во время войны это место щетинилось дюжиной орудий, дальностью не менее тридцати миль. Теперь же башни превратились в молчаливых часовых, которые своими полукруглыми окнами-бойницами глядели на спокойный Атлантический океан.
Я сам, за время, проведенное здесь с детьми, почувствовал некое сходство со сторожевой башней. Я представлял себе, как стою где-то на линии горизонта, наблюдая издалека за их жизнью — одинокая фигура, полная мощи и скрытой угрозы по отношению к врагам. Всякого, кто лишь задумал причинить детям малейший вред, ожидало страшное наказание. Это был красивый образ, который мне самому очень нравился, но в реальном мире, где волны жизни накатывали, подобно океанским волнам, постоянно и безостановочно, открывалась настоящая правда: мои угрозы потенциальным обидчикам, так же, как и кажущаяся мощь башен, были призрачными. Я был бессилен оградить сына и дочь от испытаний и, как и другие родители, безоружен перед болью и страданиями, которая неизбежно станет частью жизни моих детей.
Я проглотил эту мысль, как горькую пилюлю, и скривился. Рейчел посмотрела в мою сторону, но быстро отвернулась, как будто почувствовала мое уныние. Дети весело щебетали на заднем сиденье, обсуждая, куда пойти перекусить по приезде. В конце концов, они сошлись на «Кэнди-Китчен», а я рулил, надеясь, что близость океана развеет горечь моих размышлений.
Вечером мы отправились в «Гротто» в Уэст-Бетани. Как ни странно, в этом маленьком сетевом заведении подавали самую оригинальную или, как мы говорим, «поляризованную», еду на побережье Атлантики. Мы все, например, обожали их странный конический пирог с завитками тертого сыра на верхушке. Этим люди побережья отличаются от чужаков: те не в силах оценить изысканный вкус местных деликатесов. Кроме меня: для нас посещение «Гротто» стало обязательным ритуалом.
— А ты сидишь не за самой крутой партой, — услышал я голосок Лэйни.
Дети разговаривали между собой, пока мы с Рейчел обсуждали заказ. Я не прислушивался, но это замечание привлекло мое внимание.
— Кто это тебе сказал? — удивился брат.
— Старшая сестра Джессики.
— Не слушай всякие глупости, — ответил Джейк.
— А еще она говорит, что Макс и Бен воображалы.
— Много она понимает, сестра твоей Джессики!
— А вот и понимает. Она сама сидит за крутой партой, — гордо объявила Лэйни.
— Да нет вообще никаких крутых парт. Это просто дурацкий стол…
— Ага, это ваш с Максом стол дурацкий, — захихикала девочка.
— Лэйни, не надо ссориться с братом, — вмешался я.
Она подняла бровь, почти так же, как и ее мать:
— А никто и не ссорится!
К моему удивлению, Джейк рассмеялся. Ему, похоже, и в голову не пришло обижаться на сестренку. Мне показалось в тот момент, что ему даже нравится пикироваться с сестрой.
Я смотрел, как весело и по-доброму общаются наши дети, и заметил, что Рейчел тоже наблюдает за ними. Выражение ее лица, казалось, зеркально повторяет мое. Я почувствовал, что наши плечи соприкоснулись, но секундой позже жена отстранилась, как будто этот контакт произошел случайно.
— Почему ты вечно болтаешься с этими ребятами? — спросила Лэйни у Джейка.
— Потому что мы друзья.
— Вы просто любите играть в футбол, — сказала она пренебрежительно. — Сколько же можно гонять мяч!
Джейк рассмеялся.
— Ладно, в следующий раз поиграем с твоей Барби.
Она вспыхнула:
— Только попробуй, тронь моих кукол!
Джейк хмыкнул и повертел руками перед носом сестры, изображая диалог двух кукол:
— О, Кен! О, Барби! Чмок-чмок!
— Ты чувствуешь гордость, когда смотришь на детей? — прошептала Рейчел, улыбаясь.