— Алло! Саймон, ты еще там?
— Да, я жду их здесь.
— В церкви Святого Михаила?
Я киваю, не задумываясь о том, что жена меня не видит.
— Бегу, — говорит она и отключается.
Мне необходимо двигаться. Наверное, предполагается, что мы должны сидеть на этих церковных скамейках и терпеливо ждать. Многие родители спокойно выполняют распоряжение полиции, но мне это явно не по силам. Я встаю и начинаю ходить туда-сюда по церкви, от одной стены до другой и обратно. Когда я в очередной раз оказываюсь у выхода, то, помимо своей воли, толкаю тяжелую дверь и выхожу наружу.
Меня оглушает страшный шум. Завывание сирен перемежается с резкими выкриками отдаваемых команд. Пожарная машина с лестницей все еще здесь, хотя вроде снова собирается уехать. Я кидаю взгляд в сторону полицейских, надеясь хоть что-нибудь понять, но повсюду царит хаос.
— Сэр, — слышу я откуда-то справа.
Я поворачиваюсь и вижу полицейского, направляющегося в мою сторону. Из-за сердито сдвинутых бровей он кажется очень рассерженным.
— Что происходит? — пытаюсь я прояснить ситуацию. — Когда?..
— Немедленно зайдите обратно! — приказывает он.
Я упрямо стою, где стоял, не двигаясь с места.
Полицейский хватает меня за руку. Я поворачиваюсь к нему и случайно ловлю взгляд одной из мамаш с заднего ряда. Смертельно бледная, она смотрит на меня, и в глазах ее застыли ужас и изумление. Готовность сопротивляться вдруг снова покидает меня, и я покорно даю копу увести меня внутрь церкви. Он что-то говорит, но слова не доходят до моего сознания. Увидев лица родителей, я вдруг осознаю, в какой ужас их повергли звуки внешнего мира, каких демонов я впустил, открыв дверь, какую боль всем причинил. Я отхожу от полицейского и снова сажусь на скамью. А он, неодобрительно покачивая головой, возвращается на свой пост.
Примерно через полчаса после этого инцидента в церкви появляется первый ребенок, и настроение мгновенно меняется. Похоже, мы все держали себя в руках только благодаря надежде и молитвам, но вдруг дверь распахивается и Скотти Труфант (теперь уже, наверное, просто Скотт, но я помню его семилетним мальчишкой, которого учил играть в баскетбол) входит к нам. За ним в сопровождении вооруженных автоматами спецназовцев появляется еще с полдюжины ребятишек. Я тупо рассматриваю автоматы, потому что уже понял: моих детей среди вошедших нет. Но мне же надо на что-нибудь смотреть, чтобы не начать снова метаться вдоль стен!
В церкви сейчас не протолкнуться. Отцы, в основном одетые в костюмы и галстуки, стоят рядом с женами. Родители появившихся детей, включая маму и папу Скотти, подскочили к своим отпрыскам; они вне себя от радости, обнимают, целуют их. Слезы льются рекой. И, хотя никто бы не посмел в этом признаться, их счастливые всхлипывания отзываются в наших сердцах черной завистью. Мы стоим, уставившись в пол, и обреченно ждем, когда же снова откроется дверь.
Спецназовцы поторапливают родителей и детей, выпроваживая их из церкви через ризницу. Довольно скоро двери снова распахиваются, и новая стайка ребятишек вбегает внутрь. Я пытаюсь изобразить радость за родителей, которые обнимают детей рядом со мной, но сам думаю лишь об одном: «Где же мои, где Лэйни и Джейк?»
По мере того как толпа в церкви постепенно редеет, мне становится всё хуже. Я уже не чувствую ни зависти, ни ревности, ни горечи. Эти эмоции, равно как и обозначающие их слова, потеряли всякий смысл. Время тянется бесконечно долго, пытка становится невыносимой. Кажется, я испытываю боль на клеточном уровне, и меня выворачивает наизнанку, молекула за молекулой. Я отчаянно делаю вид, что счастлив за других родителей, но сам уже не испытываю ничего, кроме боли и ужаса.
Но вот один за другим, родители на моих глазах оживают, заключают в объятия вновь обретенных детей, и ряды церковных скамеек пустеют на глазах. Сотни сократились до десятков, и оставшиеся избегают смотреть друг другу в глаза. Когда появляется следующий ребенок, я уже не свожу взгляда с двери, интуитивно понимая: случилось что-то ужасное.
Но тут в церковь влетает Рейчел. Я облегченно вздыхаю, потому что вместе с нею Лэйни! Господи! Я встаю и иду навстречу дочери и жене, судорожно обнимаю обеих, чувствуя, что снова готов их защищать, правда, от чего, до сих пор толком не знаю.
Я смотрю на свою девочку, преисполненный благодарности за то, что она жива и с ней все в порядке, и стараюсь убедить себя в том, что это не сон. Сердце снова стучит, кровь бежит по жилам, как прежде. Половина моих кошмаров растаяла: Лэйни снова со мной!
Затем я перевожу взгляд на Рейчел. В своем строгом деловом костюме она являет собой воплощение уверенности, и я готов молиться на жену за то, что она нашла Лэйни. Но что я читаю в ее глазах?..
— Где Джейк? — все же спрашиваю я.
Лэйни глядит на меня снизу вверх с каким-то непонятным выражением. Рейчел прижимает дочку к себе и что-то шепчет ей на ухо, но я не могу разобрать слов.
— Я не знаю, — говорит Лэйни.
Рейчел слегка отодвигается, чтобы взглянуть на нее внимательнее.
— Мы рядом, детка. Все хорошо.
Только теперь я замечаю, какая наша дочь бледная. Я трогаю ее лоб, он в испарине.
— У нее шок, — говорю я, и Рейчел согласно кивает.
К нам подходит врач, наверное, психолог. Он ведет себя так осторожно и деликатно, как это делал бы ангел, будь он на его месте. Встретившись с доктором взглядом, я вижу у него в глазах понимание и сочувствие. Рейчел посторонилась, давая возможность незнакомцу, внезапно ставшему нам почти родным, накинуть на Лэйни одеяло.
— Я должен вывести вас отсюда. Но не могли бы вы перед уходом ненадолго присесть?
— Ма-а-а-мочка, — вдруг всхлипывает Лэйни.
У меня даже дыхание перехватывает от этого звука. Моя девочка нуждается в защите. О господи, пошли мне сил!
— Пожалуйста, подожди здесь, — говорит мне Рейчел. — Вдруг Джейк…
Они уходят, и я снова остаюсь в одиночестве. Я исподволь считаю, сколько семей осталось в церкви. Их четырнадцать.
Следующим к нам заходит мужчина в дешевых брюках из полиэстера и старомодном галстуке. Его редеющие волосы и тонированные очки кажутся мне смутно знакомыми.
Я молча наблюдаю за ним. Он подходит ко мне и садится на скамью передо мной.
— Вы Саймон Конолли? — Он протягивает мне руку. — Я Фил Хартман, школьный психолог.
Я уже имел опыт общения с Филом, хотя лично с ним никогда не встречался. Помнится, впервые услышав это имя от Джейка, я рассмеялся и объяснил сыну, почему оно кажется мне забавным: так звали одного актера из комедийного шоу «Субботним вечером в прямом эфире». Я даже потом показал ему журнальную статью с фотографией этого самого Фила Хартмана в роли Франкенштейна. Позже я узнал, что Джейк притащил эту заметку в школу и продемонстрировал ее всему классу. Нетрудно догадаться, как к нему после этого стал относиться психолог.
— Где Джейк? — требовательно спрашиваю я, нависая над Филом и чуть ли не наступая ему на ноги.
— Успокойтесь, — неловко говорит Хартман, отодвигаясь.
Ну вот еще, стану я успокаиваться!
— Мне просто надо поговорить с вами, — продолжает он. — Простая формальность. Видите ли, в свое время у всех учеников начальной школы снимали отпечатки пальцев на случай возможного похищения.
У меня кружится голова:
— Похищения?
— Успокойтесь, это было давно, — говорит он.
— Не понимаю, что вы хотите этим сказать?
— Просто стандартные меры предосторожности. Мне необходимо ваше разрешение передать данные Джейка полиции. Похоже, без этого школа не выдаст его личное дело. Вы согласны нам помочь?
— Конечно, — растерянно отвечаю я.
На его лице видно явное облегчение. Я подписываю бумагу, но все это время Хартман не выпускает ее из рук, и мне приходится склониться к его коленям. Я поднимаю на психолога глаза и вижу, что он смотрел на меня со странным выражением. К тому же, у него дрожат руки.
— Благодарю вас, — говорит он, быстро поднимаясь, словно спеша уйти.
— Скажите, есть хоть какие-нибудь сведения о Джейке? Вам что-нибудь известно?
Он даже не повернулся ко мне головы:
— Пока ничего.
Фил выходит через центральную дверь: он первый, кому это позволили сделать с тех пор, как я вошел сюда. Что-то во всем этом мне не нравится, голова соображает плохо, и только сейчас страшное подозрение осеняет меня.
Отпечатки пальцев требуются, чтобы идентифицировать труп! Или при расследовании преступления.
— О нет, только не это, — невольно шепчу я.
Одна из оставшихся в церкви матерей отшатывается от меня и пересаживается подальше, на другой конец скамьи. Как будто я болен опасной болезнью, и болезнь эта заразна.
ГЛАВА 5Джейк. Три года пять месяцев
Мы ехали на север, в сторону побережья, где жили родители Рейчел. Когда до их дома оставалось около часа, Лэйни вдруг разоралась. Она обладала врожденной способностью издавать звуки, от которых тут же закладывало уши; ее завыванием позавидовал бы сам знаменитый певец Джеймс Браун, поэтому, когда наша дочка включала свою сирену, игнорировать ее было невозможно.
— Господи боже, да что с ней опять не так? — спросил я.
Рейчел ответила измученным голосом:
— Понятия не имею. Может быть, сменить ей памперс?
Прежде чем решиться на двухчасовое путешествие на побережье, мы долго обсуждали, можно ли брать в столь долгую поездку четырехмесячного ребенка. В данный момент мои уши проголосовали бы против.
Я съехал с автострады и припарковался около церкви. Рейчел выскочила из машины, чтобы проверить Лэйни, но, как выяснилось, памперс ей менять не требовалось. Как только малышку вытащили из машины, она тут же успокоилась. И, когда мы решили двигаться дальше, поначалу все опять-таки было ничего. Но стоило нам проехать ярдов сто, как сирена завыла с новой силой.
Через десять минут Джейк, заткнувший уши руками, не выдержал: