Наверное, я сказала то, что надо. Я минуту с улыбкой смотрю на дочь, но явно что-то пошло не так. Я пытаюсь вспомнить что. Воспоминание ускользает от меня.
– Я ведь могу спросить у нее, не так ли?
Я просматриваю свои записи, но мне даже не нужно их читать. Я уже все знаю. Элизабет пропала.
Опускаю ручку, сворачиваю бумажку с каракулями и кладу ее в карман. Хелен берет меня за руку. Она очень добра.
Мне хочется сказать ей что-нибудь приятное.
– Ты очень хорошо выглядишь.
На ее лице появляется гримаса.
– Я рада, что у меня такая дочь, как ты.
Она похлопывает меня по руке и встает.
– Мы сможем съездить на могилу к Патрику? – спрашиваю я. – Мне хочется принести туда цветы.
Ну вот. На лице Хелен появляется широкая улыбка, она снова садится. У моей дочери на щеках ямочки. И даже в пятьдесят они у нее все еще заметны. Я и забыла. Они у нее как будто прятались, а затем наконец проявились.
– Мы можем поехать прямо сейчас, – предлагает она.
Мы надеваем пальто и садимся в машину. Все происходит удивительно быстро. Вот мы останавливаемся, и Хелен выходит. Я слышу, как закрываются двери, вижу сквозь стекло, как она что-то говорит и убегает. Улица не очень многолюдная, но время от времени на ней появляются прохожие. Я их не узнаю. Мне кажется, что я их совсем не знаю. Но какая-то женщина с длинными черными волосами выходит из-за угла и направляется ко мне. Проходя мимо, она заглядывает в окно, останавливается, стучит по стеклу, показывает на меня, а затем на дверцу машины. Затем улыбается, кивает и что-то говорит, но я не слышу ее слов сквозь стекло. Дергаю за ручку, но дверца не открывается, и я отрицательно качаю головой. Женщина пожимает плечами, машет мне рукой, посылает воздушный поцелуй и уходит. Интересно, кто она такая и чего хотела?
Внезапно появляется Хелен. Она садится в машину, принося с собой теплый запах бензина.
– Это была Карла? – спрашивает она. – Только что?
– Нет, – отвечаю я. – Я не… кто, ты говоришь, это была?
– Карла.
Я не знаю такого имени. Хелен протягивает мне букет цветов и заводит машину.
– Они для… той женщины? – спрашиваю я. – Как ты ее назвала?
– Нет, они для папы.
Мы выезжаем на дорогу, я откидываюсь на спинку, капельки воды с цветов попадают на меня. Мне нравится сидеть в машине. Очень удобно и не нужно ничего делать. Можно просто сидеть.
– Он в больнице?
– Кто?
– Твой отец.
Мы останавливаемся на красный свет. Хелен смотрит на меня.
– Мама, мы едем на могилу папы.
– О да, – говорю я и смеюсь. Хелен хмурится. – О да, – повторяю я снова.
Кладбище огромно, но дочь быстро находит могилу. Она, наверное, приходит сюда гораздо чаще, чем я думала. Мы стоим перед камнем. Читаем надпись. Про себя, так как Хелен не хочет, чтобы я читала ее вслух. Стоим очень долго. Я начинаю уставать. Мне становится скучно, как будто мы чего-то ждем. Хелен опускает голову и складывает руки, словно молится. Но ведь она даже не верит в Бога. Неподалеку от того места, где мы стоим, возвышается холмик земли. Кого-то туда скоро положат. Как это называется? Посадят в землю, кого-то должны посадить. Я долго смотрю на землю.
– Хелен, – спрашиваю я, – как ты выращиваешь кабачки?
Она не шевелится, но бормочет мне в ответ:
– Ты постоянно задаешь один и тот же вопрос.
Я не могу припомнить, чтобы когда-то раньше его задавала, хотя с какой стати ей лгать. Отхожу в сторону, чтобы подумать, и направляюсь к высокому тису. Есть нечто пугающее в его размерах и в том, как громадные темные ветви закрывают землю от солнечного света. На могиле лежит плоский камень, надпись на нем почти стерлась. Разобрать можно только дату смерти и фразу «Покойся с миром».
– Это была сумасшедшая, – говорю я, когда меня нагоняет Хелен. – У нее было имя – Вайолет, но все звали ее просто сумасшедшей.
– Как печально, – произносит Хелен и останавливается, склонив голову.
Мне кажется, что она преувеличивает свои эмоции. Я вдавливаю каблук в дерн.
– Однажды она гналась за мной, – говорю я. – Она гналась за мной и отобрала заколку моей сестры. Она вырвала ее у меня прямо из волос.
Я говорю и чувствую боль от вырванных прядей, но боль эта тем не менее какая-то нереальная. Что-то в моих воспоминаниях не сходится.
– Она следит за мной, – сообщаю я дочери. – Она все обо мне знает.
– Кто она?
– Она, – я не вынимаю рук из карманов, но плечом указываю на надгробную плиту. – Она все обо мне знает. – Мне хочется ударить ногой по плите. Хочется топтать землю под ней. – Она всегда здесь рядом, всегда следит, черт бы ее побрал.
Хелен поднимает голову.
– Она умерла, мама, – говорит она. – Как она может за тобой следить?
Я не знаю. Мысли путаются у меня в голове. Вытаскиваю руки из кармана и нахожу в них записку. У меня в руках сложенный листок бумаги с черными значками на нем. Я комкаю его. Мне хочется затолкать получившийся комок в землю в том самом месте, где находится рот сумасшедшей. Но Хелен берет меня за руку и поднимает ее, бумага мнется в наших руках. Мне удается прочитать имя на скомканном листе – Кеннет Ллойд Холмс.
Это был человек, арестованный по подозрению в убийстве в отеле «Норфолк». Человек, которому я послала письмо с вопросом, не он ли убил и мою сестру. Я все еще не теряла надежду на то, что Сьюки жива и просто от нас сбежала, но повсюду говорили об убийствах, даже по радио. В письме я обещала, что никому ничего не скажу, но обязательно должна знать, убил он мою сестру или нет. Я описала внешность Сьюки, цвет ее волос, то, как она одевалась, и назвала ему город, в котором мы живем. Я почему-то думала, что если он мне не ответит, то это может означать, что Сьюки еще жива. Если же он признается в убийстве, ну, что ж, по крайней мере мы, будем знать, что произошло. Я не знала, что написать после «искренне ваша», – я боялась ставить там свое настоящее имя. В конце концов я решила подписаться «мисс Локвуд» и попросила хозяйку бакалейной лавки, жившую в начале улицы, отправить письмо. Магазином тогда заправляла мать Реджа. Я помню, как удивленно у нее поднялись брови и как она расхохоталась.
– С поклонниками переписываемся? – сказала она. – «Мисс Локвуд». Суета и тщеславие!
Она улыбалась, поддразнивая меня, а я покраснела и даже вспотела от смущения. Я была растеряна и напугана, зная, что она может все разболтать миссис Уиннерс и не исключено, что кому-то еще. Но она согласилась взять письмо, а для меня это было самое главное. Я спрятала газетные вырезки в ящик и стала ждать.
Ответа я так и не получила, но Фрэнку при встрече в парке о письме рассказала.
– Ты с ума сошла? – крикнул он, выдыхая облако сигаретного дыма. – Писать маньяку! Почему ты решила, что он имеет к ней какое-то отношение?
Фрэнк вышагивал взад-вперед перед скамейкой, на которой я сидела, и нервно курил, так что сигарета быстро сгорала. Он привез упаковки мыла для мамы и шоколад для меня. «Кэдбери», в магазинах его давно уже не было. Я откусила кусочек шоколадной плитки, хотя и пообещала себе, что не стану его есть, пока не приду домой. Шоколад был такой потрясающе нежный и сладкий, что я на мгновение забыла, что мы ругаемся, и улыбнулась Фрэнку.
– Но даже если он заявит, что не убивал ее, то что это докажет? – спросил он, к счастью не заметив моей улыбки.
Я завернула шоколад и положила его в карман.
– Если он не убивал ее, это докажет, что, возможно, она все еще жива.
– Нет, Мод, ничего это не докажет.
Он щелчком швырнул сигарету в реку и вытряхнул еще одну из пачки, не сводя с меня глаз. Мне стоило огромного усилия воли не сунуть руку в карман с молочным шоколадом.
– И что же ты написала? – спросил Фрэнк, закурив очередную сигарету.
Я пересказала ему содержание письма, постаравшись вспомнить его дословно.
– «Она была похожа на других девушек, которых вы убили»? Черт возьми!
– Но ведь это правда, она была похожа.
– Зачем? – крикнул он, и какая-то пожилая пара с удивлением воззрилась на нас с соседней скамейки. – Зачем ты занимаешься такими вещами? Ты маленькая безмозглая идиотка! У него даже не было шанса встретить ее здесь. Все кончится тем, что ты сама окажешься его следующей жертвой.
Я пожала плечами и отвернулась. Убийцу поймали и скоро повесят, поэтому вряд ли предположение Фрэнка осуществимо. Он тихо выругался и пошел по дорожке, на какое-то мгновение я подумала, что он бросил меня, но он вдруг развернулся, еще не дойдя до той скамейки, на которой сидела пожилая пара, и, сунув сигарету в рот, направился назад. Это был необычайно безветренный день. Создавалось впечатление, что находишься внутри какого-то помещения. Дым висел между нами почти неподвижным облачком, хотя где-то высоко над нами в ветках сосен я слышала шум ветра.
– Куда ты водил Сьюки на танцы? – спросила я. Я уже успела пожалеть, что рассказала ему о письме, и мне захотелось вернуться к нашим старым разговорам.
– В «Павильон». А что? Может быть, собралась сообщить об этом тому маньяку, на котором теперь сама помешалась?
Меня передернуло от его тона, а он выдохнул густое облачко дыма, отшвырнул вторую сигарету и снова подошел ко мне. Затем наклонился, чтобы взять меня за руки. Плитка шоколада, которая каким-то загадочным образом переместилась из кармана в зажатую ладонь, начала быстро таять.
– Мы всегда ходили в «Павильон», – продолжал он. – И она даже заставляла меня танцевать до перерыва. Раньше я никогда ничего подобного не делал. Я хорошо помню, что и ты тоже, правда?
Он слегка потряс мне руки, и краешек его губ изогнулся в улыбке.
Как всегда, я ответила на его улыбку.
– Возможно, я схожу туда посмотреть, – сказала я.
Фрэнк отпустил мои руки, и плитка шоколада упала мне на колени, а маленький растаявший кусочек испачкал платье.
– Почему бы тебе наконец не перестать этим заниматься? – спросил он.
Мгновение я думала, что он имеет в виду шоколад, и собралась ответить ему: «Ты сам мне его привез». Но тут я поняла, что он говорит о моих поисках сестры.