Когда я дохожу до кремовой стены, там тоже клубится пыль, но здесь она поднимается к свету, а воздух прохладнее. Я кладу руку на приспособление для сидения. Через минуту я должна буду вернуться. Но сейчас я должна что-то сделать. Я уже не помню, что именно, но знаю, что это важно. И если я спрошу, то кто-нибудь мне непременно скажет.
Фаршированный хлеб – намазанный маслом и набитый начинкой – порезан на квадратики, и я слышу, как у меня урчит в животе. Но я не знаю, что мне с ними делать. Затем я вижу, как какой-то мужчина берет один кусок и, сжав в пальцах и чавкая жирными губами, кусает. Мне делается противно, но я все равно повторяю его действия, набивая себе рот хлебом. Кусок скользит вдоль моего языка – холодный, острый и какой-то несвежий. Кто-то подходит ко мне и улыбается, и тогда я в спешном порядке ухожу. Скрываюсь в кухне. Здесь тепло, горит плита; она гудит, как будто смеется себе под нос, облачившись в собственные горячие черные одежды.
– Передай мне, пожалуйста, нож, моя дорогая, – говорит краснолицая особа, похожая на домохозяйку.
Я обвожу взглядом комнату, но не могу сообразить, что ей нужно, поэтому сквозь стеклянные двери выхожу во дворик. Большая его часть занята такими полыми штуками, но не лодками. Они полны цветов – огромных розовых цветов, что покачиваются на ветру. Зато в паре шагов от меня есть скамья, и я сажусь на нее. Высокая женщина выносит мне кусок вишневого пирога. Она так и говорит – это вишневый пирог – и дает его мне.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает она и тоже присаживается.
– Разве я болела?
– По крайней мере, ты должна попрощаться, – говорит она.
– А что, они уже уехали? Я так и не поймала букет.
– Мама, это похороны. На похоронах не бросают букетов.
Она улыбается мне, потом прикрывает рот рукой и смотрит назад в дом. Я тоже смотрю мимо нее на колышущиеся цветы. Сад очень симпатичный, но он не мой.
– Где мы? – спрашиваю я.
– Дома у Питера.
– Не доверяю я ему, – говорю я. – Он плохо присматривает за матерью.
– Теперь уже все равно, мама.
– Как ты можешь говорить такое!
Из дверей выходит светловолосая девушка. Ее голова все в кудряшках.
– Мам, Питер хочет с тобой поговорить.
Мне кажется, я ее знаю.
– Это моя дочь? – спрашиваю я у сидящей рядом со мной женщины и указываю на девушку.
– Внучка, – отвечает женщина.
Девушка смеется.
– Ты слишком стара, чтобы быть моей матерью.
– Неужели?
– Тебе уже восемьдесят один.
Я смотрю на незнакомую мне девушку. Интересно, почему она мне лжет? Или она думает, что это смешно?
– Эта девушка сумасшедшая, – говорю я. – Она того и гляди заявит, что мне все сто.
Входит какой-то мужчина, и женщина встает.
– Я уже сказала вам? – спрашиваю я. – Элизабет пропала. Я все время проверяю ее дом, но мне никто не отвечает.
– Не обращайте внимания, – говорит женщина и кладет руку на плечо мужчине. – Я ей сказала.
Я вижу, что они не желают меня слушать, не воспринимают меня серьезно. Бедняжка Элизабет, с ней могло произойти все, что угодно. Может, она уже умерла, и никто даже пальцем не пошевелит, чтобы ей помочь.