– Все отобрали, – пожаловался Матвеев, – все, что было с собой, последнее. Пачку сигарет, что с собой прихватил, и часы наручные, «брегет», я их за триста тысяч евро в Швейцарии купил.
Потом оказался здесь, потом его два раза били за вранье, как сказал человек в форме с красными нашивками на рукавах, потом требовали признаться в шпионаже в пользу Германии, потом пришел психиатр. В промежутках между этими событиями ему два раза дали поесть горячего и поспать несколько часов. И если доктору нужно что-то еще…
Стасу на Матвеева было уже наплевать, тот выдал все, что знал, больше из него ничего не выжмешь. Портал где-то под Москвой в одном из старинных поместий, снова выпало зеро, Юдин опять ускользнул, и где искать его теперь – один черт ведает…
Матвеев воззрился на «доктора» и теребил в пальцах пуговицу на вороте рубашки. Пауза затягивалась, Стас уже собрался уходить, понимая, что больше делать ему тут нечего, когда Матвеев выпалил:
– А меня скоро отпустят? Я же нормальный, обычный человек и никакой не шпион, вы же сами видите. Скажите им, а я…
«Заплатишь мне? Я тебе сам заплачу». Стас развалился на стуле, еще разок напоследок оглядел Матвеева с головы до ног. Надо бы выглядеть глупее, да некуда, и так точно Петрушка, колпачка с бубенчиками не хватает, а так один в один, и плевать, что у фрака одна фалда полуоторвана, на соплях держится…
– Скажу, – пообещал Стас, – обязательно скажу, и даже составлю заключение о вашем психическом состоянии. Только вот что, последний вопрос…
Матвеев выпрямился на стуле, положил руки на колени и сосредоточился, как школьник на экзамене, точно от ответа не оценка, а жизнь зависела. Да только ничего от него уже не зависит, другие люди твою судьбу решать будут, и быстрее, чем ты думаешь…
– Я одного не понял, – начал Стас, – если вы, как утверждаете, можете путешествовать во времени, то почему отправились в прошлое? Девятнадцатый век – время тоже непростое, а уж тем более день сегодняшний, может быть, и последний для нас для всех. В будущем-то всяко спокойнее и тише: войн нет, враги повержены, болезни побеждены, все люди братья. Что вас в прошлое понесло, могли бы в будущем преспокойно отсидеться…
Матвеева аж передернуло на стуле, он поежился, точно с жары влетел под включенный кондиционер, и поник, провел ладонью по острому колену.
– Если бы… Мы думали об этом, думали также, как и вы. И заказали дополнительные исследования, отправили в будущее добровольцев, но они не вернулись. За ними пошли спасатели, в живых остался только один, он стал калекой и умер через несколько часов после возвращения. Но привез камеру с записью, мы просмотрели ее. Там ничего нет.
– В смысле – ничего? Выжженная земля, лунная поверхность, пустыня? – не понял Стас.
– Вообще ничего, кроме воды и мрака. Ледяного океана без островов, земля ушла под воду, земля и все, что было на ней, – сказал Матвеев.
Час от часу не легче, Стас невольно понял, что должна была чувствовать Катерина, когда он говорил ей о будущем и демонстрировал доказательства. С фактами не поспоришь, но все ж таки принять умом такое тяжело, время нужно, много времени. И вот теперь сам точно по голове получил – ничего, кроме воды и мрака. И не верить нельзя, эта парочка засранцев готовилась основательно, деньги у них есть, что им стоило оплатить услуги наемников. Это, выходит, про них Ковригин говорил, что частями вернулись, и тоже не врал, получается.
– И тьма была над бездною, и дух божий носился над водою. – Стас поднялся со стула. Матвеев тоже привстал, но сел обратно, держа руки на коленях, точно примерный мальчик.
– Вы же им все объясните, верно? – донеслось в спину.
– Разумеется. – Стас взялся за ручку и дернул дверь на себя. Отрылась она только со второй попытки, после того, как в замке с той стороны повернули ключ. Стас оказался в коридоре, и помимо товарища подполковника обнаружил поблизости еще одного человека. Тоже в форме, тоже зверски уставшего по виду, высокого, худого с темными глазами и черной папкой в руках.
– Что? – спросил он, потом спохватился и представился:
– Капитан госбезопасности Васильев, мне поручено дело вашего пациента. Пойдемте, по дороге обсудим.
И пошел по коридору, подполковник едва заметно качнул головой в ту сторону и снова обогнал Стаса на пол шага. Так и шли втроем, то расходясь и уступая дорогу встречным, то вновь смыкая ряды.
– Галлюцинаторная параноидальная шизофрения, непрерывная, с прогрессирующим течением. Безнадежный случай. Человек опасен для окружающих, одержим бредовыми идеями и манией преследования, требуется принудительная госпитализация и изоляция больного, – выдал Стас отрепетированный заранее диагноз.
Капитан и подполковник переглянулись, Васильев переложил папку в другую руку и посмотрел на Стаса.
– Изолируем. Сегодня же в лучшем виде, лично прослежу. Благодарю за помощь, товарищ Алтынов.
Распрощался, свернул в один из коридоров и пропал из виду, поэтому к проходной шли вдвоем. Шли молча, и когда за последним поворотом показалась знакомая неприметная дверь, подполковник уточнил:
– Вы уверены, что он болен, а не искусно симулирует безумие? Это окончательный вывод?
– Не сомневайтесь. – Стас на ходу надевал неудобное, слишком длинное для него пальто. – Настоящий качественный псих, таких еще поискать. Я могу идти?
– Разумеется. – Подполковник остановился, не доходя пары шагов до стола, из-за которого поднялся навстречу начальству тот самый лейтенант, что недавно встречал Стаса. – Вы свободны. Машина будет через три минуты.
– Я пешком, – отказался, как и было велено на утреннем инструктаже Стас. – Я живу недалеко.
– Как угодно.
Подполковник развернулся и зашагал прочь по коридору, Стас кивнул лейтенанту, толкнул дверь и оказался в пустом дворе. Пересек его, дошел до будки с охранником, отдал пропуск и беспрепятственно покинул Лубянку, оказавшись в переулке между штаб-квартирой НКВД и зданием с наглухо закрытыми окнами, и пошел вниз в сторону Лубянской площади.
Шел, не торопясь, посматривал по сторонам и прислушивался к низкому гулу, что доносило ветром, казалось, со всех сторон. А заодно и к себе, чувствуя досаду, смешанную со злорадством. Досада – за то что не удалось толком ничего узнать, за то что результатом этой затейливой и рискованной многоходовки под названием «освидетельствование» стала комбинация из трех пальцев. Хотя, если подумать, то чего от мелкой скотины вроде Матвеева еще можно ждать. А злорадство – за то что абверовцы тоже в пролете, ничего, кроме фиги, у них не имеется, и что портала им тоже не видать, во всяком случае, пока…
Стас невольно сбавил шаг перед зданием, что через полтора десятка лет станет знаменитым на всю страну магазином «Детский мир». Площадь – обычно пустая, редко-редко машина проедет – сегодня была до отказа забита грузовиками и телегами, колонна двигалась вразнобой, лошади шарахались от машин, телеги мотало по проезжей части. Крики, ржание, звон, треск, гул двигателей висели в ледяном воздухе, шум то перекрывал, то пропадал в нем милицейский свисток. Но постовой мог преспокойно отойти в сторонку и наблюдать за происходящим, один он был бессилен против толпы. В конце концов он так и сделал – зажал под мышкой белый жезл регулировщика и пропал в мешанине подвод, машин и людей.
– Беженцы, – сказал, глядя на толпу седой мужик, оказавшийся рядом. – Деревни свои бросили и теперь от фрица бегут. Пора бы и нам за ними, Сталин, говорят, уже из Москвы уехал.
– Вранье, – бросил Стас, не глядя на мужика, – не уехал и не уедет.
Мужик пробормотал что-то и пошел своей дорогой. Колонне не было конца, двигалась она со стороны Никольской, Стас взял правее и пошел вверх по Театральному проезду. Улица тут делала крутой изгиб, и толпа пропала из виду за домами, дорога была пуста. Стас перешел ее напротив «Метрополя», закрытого щитами с намалеванными на них рядами крохотных окошек и закрывавших роскошную фреску на фасаде отеля, и оказался на Театральной площади. Она казалась огромной, холодной и жутко пустой, крики с Лубянки сюда не доносились, зато отчетливо пахло гарью. Стас осмотрелся, поднял голову – нет, поблизости чисто, не видно ни дыма, ни огня, но пахнет горелой бумагой. Постоял так еще немного и пошел по Петровке к ЦУМу.
Странно было видеть центр города пустым, в двадцать первом веке жизнь тут летела в режиме нон-стоп, не обращая внимания на время года или суток. Но не сейчас. Хорошо, если десяток человек повстречалось, пока шел вдоль фасада Малого театра, да и те поспешно пробегали мимо, не поднимая головы и не обращая внимания на представительного, хорошо одетого по нынешним временам молодого человека. Такой расклад Стасу был только на руку, впрочем, окажись поблизости патруль и заинтересуйся он личностью гражданина, у Стаса было, что им предъявить. Паспорт, справка о прописке, «бронь» с места работы – все документы сработаны на совесть, проверку Лубянкой прошли и были реальной, фактической броней, способной оградить владельца от ненужных вопросов.
Но документами никто не интересовался, Стас благополучно добрался до памятника Островскому, вернее, деревянного, на совесть сколоченного ящика, под которым изваяние помещалось, и увидел Катерину. Та, как и договаривались, ждала Стаса у входа в бывший «Мюр и Мерилиз», где от прежней роскоши остались только стены. Огромные окна закрывают деревянные щиты, тротуары рядом завалены мешками с песком, центральная дверь приоткрыта, но идти туда нет ни малейшей охоты, ибо купить там давно нечего, а если и найдется что, так только по карточкам.
Катерина заметила Стаса, подошла и, как ни в чем ни бывало, взяла под руку, пошла рядом – ни дать ни взять, парочка на свидании. Идти пришлось по проезжей части, тротуар тут так загромоздили мешками и щитами, что остался только бортик, по которому Катерина и шла ловко, как кошка по забору. Стас топал рядом, осматривался, все надеясь, что отпустит чувство нереальности происходящего, но зря – отступать оно не собиралось, а только крепло, как и запах гари. Стас принюхался, снова глянул по сторонам и вверх – ничего, но так же не бывает. И моргнул раз, другой – показалось, или нет, но падает с неба черный с