ю.
— Кто он такой?
— Не советую задавать лишних вопросов. Он этого не любит. У него может сложиться невыгодное для нас мнение.
Мурат многое не договаривал. Все это настораживало Исмаила. Раздражали официальность родственника и его недомолвки, в которые он не посвящал Меретукова. И сейчас, перед тем как зайти в комнату к незнакомцу, он думал о том, что Ду мог бы сказать, о чем пойдет разговор, мог бы по-родственному дать ему совет, как вести себя. Однако этого не случилось, и Меретуков предстал перед высоким стройным блондином средних лет, который с едва заметной улыбкой поздоровался, но не встал и руки не подал, а указал на кресло напротив себя и тем самым определил каждому свое место в предстоящей беседе.
Блондин без всяких вступлений, сразу предложил Исмаилу на русском языке рассказать о себе. Потом расспрашивал о Кубани, больше всего интересовался возможностью Исмаила переехать на жительство в Краснодар и устроиться там на работу. Несколько раз он возвращался к знакомым и родственникам Исмаила и его матери, интересовался их положением, которое они занимали до революции и в последние годы.
С особым вниманием слушал Исмаила, когда он рассказывал о гостинице в Новороссийске. Предложил дать характеристику работникам, с которыми ему приходилось работать. Исмаил в их числе назвал и Михаила Карловича.
Потом важный, холеный незнакомец экзаменовал Исмаила по военным вопросам и, убедившись в его некомпетентности, обратился к Ду, заметив насмешливо:
— Я думал, он — боевой комсомолец, а он оказался кислым парнем. Надо его как следует подготовить, чтобы он отличал танк от самолета.
Никаких деловых предложений не последовало, но на следующий день была намечена встреча. Ду попросил Исмаила обождать его около машины, а сам на некоторое время задержался у блондина. Потом снова долго колесили по незнакомым улицам вечернего города. Оба молчали, пока Мурат не остановил машину вблизи гостиницы. Исмаил поинтересовался господином, который с ним так долго беседовал.
— Могу только сказать, что он немец. Больше ничего, — сказал Мурат.
Договорившись на следующий день встретиться, Исмаил направился в гостиницу, а Мурат сразу уехал.
Первые дни пребывания в Стамбуле, заботливое внимание Мурата, отдельный номер в этой гостинице с чистой постелью после зловонных казематов турецких тюрем, прогулки по шумному восточному городу, новый костюм, белая рубашка, модная шляпа и турецкие лиры в кармане показались Исмаилу раем, с которым ему не хотелось расставаться. Он наслаждался беззаботным существованием и от легкого опьянения появилось даже желание не торопиться домой. Работа на пляже подействовала отрезвляюще. Теперь, раздумывая о встрече с блондином, так и не сказавшим, кто он такой, Меретуков постепенно обнаруживал всю ту мишуру, которой окружен был в Стамбуле.
Утром Исмаил, как всегда, отправился в ближнюю кофейню. Она ему нравилась — небольшая, уютная, пропитанная ароматом кофе и запахом хорошего табака. Стоило сюда войти, как к столику сразу же спешил хозяин с чашечкой кофе. Но на этот раз даже такое внимание хозяина кофейни показалось Исмаилу подозрительным.
Среди смиренных мусульман — посетителей кофейни, сонно перебиравших четки или бормотавших молитвы, наверняка были люди Ду, которые не спускали с него глаз. Один из них, услышав призыв муэдзина к молитве, поднял вверх руки и стал умолять всевышнего отпустить его грехи за пропуск очередного намаза:
— Аллах, помилуй раба твоего...
«Наверное из-за меня приходится правоверному грешить перед аллахом, — подумал Исмаил, — заботы у него нынче совсем другие...»
...А немец между тем все продумал и действовал с педантичной точностью. После первой беседы он уже потирал руки и благодарил Ду за то, что тот доставил из России такого кроткого человека. Будет что доложить начальству в Берлине!
В последующие дни их встречи следовали одна за другой и каждый раз на новом месте. Ду больше на них не присутствовал.
Однажды они встретились днем в полупустом загородном ресторане. И судя по тому, что немец заказал, кроме кофе, по крохотной рюмке коньяка, Исмаил догадывался о необычности этой встречи.
— Нам известны многие перебежчики из бывших, — как-то сразу начал немец. — Они ищут у нас работы и даже готовы возвратиться в Россию, но я лично им не верю по той причине, что среди этой публики более половины — большевистские агенты. Нас они, конечно, не смогут провести и не получат у нас никакой работы. Что касается вас, то полковник Ду за вашу верность старинному роду ручается. Заверений полковника Ду мне вполне достаточно. Работа, которую я хотел бы вам предложить, надеюсь, заинтересует вас, ибо она преследует цель не только освобождение России (черт с ней, с Россией! Чем она будет слабее, тем для нас лучше). Мы предлагаем вам быть союзником в освобождении народностей Северного Кавказа от большевистского ига. Я полагаю, что вас как молодого черкеса мое предложение должно захватить. Я предлагаю вам эту работу с определенной уверенностью и рассчитываю на ваше понимание, так как имею дело с сыном человека, у которого Советы отобрали все и обрекли вас и вашу почтенную мать на полуголодное существование, без собственной крыши над головой.
Исмаил, подавленный этим словоизвержением, все же понимал, что собеседник живет старыми понятиями, плохо представляет положение дел. Только за границей он услышал разговоры о подготовке к восстанию на Северном Кавказе и других намерениях эмиграции. Дома об этом он давно уже ничего подобного не слышал.
— Все это очень трудно, — имея в виду предлагаемую работу и рассуждения немца, сказал Исмаил. — Народы живут все там же, в России. Как же можно их освободить?
— Мы позаботимся об этом. А вы нам помогите.
Немец смотрел в упор на Исмаила и ждал от него ответа.
— Вы думаете, что я смогу что-то сделать для этого?
— Уверен.
— Извините, я не знаю, как вас называть, мне трудно сразу вам дать ответ. Мне бы не хотелось вас подвести. А я не представляю, что мне придется делать. В Новороссийске у меня нет никакого пристанища, я бросил там работу. Надеялся получить от родственников материальную помощь. Мать не поймет, зачем я уходил, если вернусь с пустыми карманами.
— О, сразу столько вопросов.
— Вы предлагаете мне дело непростое, — сказал Исмаил.
— Можете называть меня господином Функе. Мне нравится, что вы серьезно воспринимаете мое предложение. Надеюсь, что и впредь вы будете со мною откровенны. Мы не останемся в долгу, однако размеры материальной помощи будут зависеть от того, насколько успешно вы будете справляться с нашими поручениями. Ничего сложного в них нет, но работа связана с наблюдательностью, с умением добывать нужные нам сведения и, разумеется, с некоторым риском.
Исмаил хотел еще что-то сказать, но Функе его опередил вопросом:
— Ну так как?
Исмаил, обдумывая сделанное предложение, долго молчал.
— Наш принцип: работу выполнил — получи деньги. Но одна работа оплачивается выше, другая ниже. Одна вещь стоит дорого, другая — дешево, — разъяснял немец.
Функе, умело используя все то, что собрал о Меретукове, принуждал его, не давал опомниться. Рисовал самые мрачные картины, вплоть до тюремного заключения на долгие годы в случае отказа от его предложения.
— Не видать тебе аула, как своих ушей. Так, кажется, говорят русские, — сказал Функе. — И матери не видать.
И Исмаил сдался.
Только после этого немец с показным удовлетворением и отчасти театрально поднял крошечную рюмку за предстоящую успешную работу.
— Из многих наших людей, находящихся в России, — сказал между прочим Функе, — некоторые не хотели бы уже работать. Когда я вижу, что тот или иной пассивно относится к делу, пишу ему, что если он не будет работать, то я сам донесу в НКВД. И я это могу сделать в любое время.
Функе еще долго распространялся на эту тему, но ни разу не сказал, кого именно и какую разведку он представляет. Немец заказал еще по рюмке коньяка, предложил Исмаилу написать тут же краткую биографию, подписав ее «Селим».
Вопросов от Исмаила было мало. Задумываясь над этим, Функе объяснял это тем, что полковник Ду основательно поработал со своим племянником, что в Югославии как заложники остаются отец и два брата Исмаила, что Советской властью он доволен быть не может и, наконец, у него есть стремление заработать. «Деньги, деньги, деньги... — мысленно заключил он. — Все объяснение — в них». Функе, видимо, очень торопился завершить вербовку Исмаила. Встречи назначал через день, обучал Исмаила сбору информации о частях Красной Армии.
«Функе принес мне книгу на русском языке «Устройство Вооруженных Сил СССР», кажется, Вишнякова и Архипова, — писал далее Меретуков. — Предложил мне внимательно прочитать, а потом экзаменовал по этой книге. Предложил установить место дислокации штаба нового корпуса, якобы находившегося на Кубани, собрать сведения об авиачастях. Их номера, фамилии и имена командиров.
В артиллерийских и пулеметных частях узнавать численность красноармейцев, орудий и пулеметов, калибр, чем перевозятся орудия — лошадьми или тракторами, тип тракторов. Установить, выходила ли воинская часть на маневры, и характер маневров. В отношении бронечастей выявить их номера, количество и тип машин.
В процессе выполнения этих заданий настойчиво рекомендовалось добывать подлинные документы.
Функе дал понять, что если будут добыты стоящие материалы, то за ними, возможно, придет человек, которому я должен их передать. Кто придет, он мне не сказал. Пришедший должен назвать мой псевдоним и передать привет от моего брата Хазрета.
О собранных сведениях сообщать тайнописью, раствором хинина.
Письма направлять в Югославию, в адрес моего брата Хазрета и только в крайнем случае можно написать в Стамбул, почта Кутусу, 258, Селме Ханум.
Ответные письма будут приходить от имени Селмы Ханум, выступающей дальней родственницей моей матери. После этого был завершающий инструктаж. Мне было предложено не возвращаться в Новороссийск и Анапу, а переселиться в Краснодар, устроиться на работу, связанную с разъездами. За выполнение данных мне заданий обещал присылать на имя матери деньги и посылки из Югославии от имени отца и брата. Обещал также в следующий раз устроить мне поездку в Югославию к отцу».