Гостей в баре было мало. В дальнем углу в полумраке сидели двое — мужчина и женщина. Другой стол заняли двое парней. Больше никого.
По случаю состоявшейся сделки Валера попросил еще пятьдесят граммов коньяку. Пока бармен наливал, Чукрину пришла в голову мысль попросить у Вартанова сорок баночек черной икры, на которой можно хорошо подзаработать в иностранном порту, у того же Яши. Валера прикинул, что может выручить не меньше двухсот пятидесяти — трехсот долларов. Когда сказал об этом Эдику, тот поинтересовался, а что он будет иметь от этого мероприятия.
— Считай, чистых двести долларов, — заявил Чукрин, уменьшая предполагаемую выручку. — Сто твои. Заказывай, что привезти. Яша все может.
— О’кей! — тихо сказал бармен и попросил громко болтавшего Валеру говорить потише. — Зайдешь перед отходом. Товар приготовлю. И тогда договоримся, чем отоварить.
Среди местных фарцовщиков ходила молва, что у «Удава» по ночам можно посмотреть «веселые картинки», но попасть к нему не так просто. В клиентах он был разборчив, да и брал за сеанс не меньше двадцати — двадцати пяти рублей с человека. Правда, далеко не все знали, кто такой «Удав».
Чукрину не нужно было искать человека, скрывавшегося под этой кличкой. Вынужденный пропустить рейс из-за гриппа, радист, несмотря на рекомендации врача отлежаться, сказал жене, что отлежал все бока, и под предлогом прогулки отправился поздним вечером к Эдику развлечься.
Бар, как и следовало ожидать, был уже закрыт. Чукрин постучал, долго топтался у двери. Наконец Вартанов появился на пороге.
— Гриппозных не обслуживаем, — скривившись в улыбке, сказал бармен. — Потом, перед отходом заглянешь.
И захлопнул дверь.
10
Аринин, увидев Нину на пирсе, поспешил к ней по трапу. В руках у него был черный «дипломат» с подарками для нее. Нина взяла Григория под руку, поцеловала в щеку. Стоявшая рядом Анна Петровна, жена судового радиста, почтительно поздоровалась с врачом.
Григорий и Нина по узкому длинному пирсу направились в город, по дороге обсуждая планы на вечер. Проходя мимо стоянки автомашин, Нина показала на заезженный «Запорожец» оранжевого цвета.
— Транспорт радиста. А мы с тобой, милый доктор, пешком...
— Не люблю автомашин.
— Ты не от мира сего. Один-единственный такой на всей планете. Ну ладно, что мне привез?
— Самого себя и еще кое-что в придачу. Все здесь, — показал Григорий «дипломат».
Автобусом они доехали до гостиницы «Бригантина», поднялись в лифте на третий этаж, зашли в номер. Аринин положил «дипломат» на стол, открыл его и достал из него флакон французских духов, другую парфюмерию, чулки в целлофановой упаковке, баночку кофе, толстую плитку шоколада, кульки со сладостями. Все это Григорий выкладывал на стол, не видя разочарованного взгляда Нины.
— Спасибо, особенно за чулки. Но ты ничего не замечаешь.
— Рассеянный с улицы Бассейной, — улыбнулся Григорий.
— Мне уже стыдно ходить в старых джинсах. Им сто лет в обед. Мечтаю о вельветовых джинсах песочного цвета и светленькой кожаной курточке под цвет джинсов. Забыл? У одной меня нет, — продолжала Нина. — У супружницы радиста всего этого барахла навалом, она раскатывает на своем драндулете по городу. А ты, врач, ездишь на автобусе. Когда я тебя научу жить?
Аринину не по душе был этот разговор в первые часы после рейса. Он ожидал услышать от Нины другое...
— Гриша, я тебе заплачу, только привези джинсы и кожаную курточку. Я прошу тебя.
— И много у тебя денег?
— Сколько нужно, столько и дам. Я могу достать и валюту.
— Что же ты мне раньше не сказала?
— О валюте? — оживилась Нина.
— Конечно! Идея...
— Ты же знаешь, я каждый день вожу экскурсии иностранных моряков...
— И берешь с них плату? Наличными?..
— Что ты! Они сами мне иногда предлагают.
Аринин отстранил от себя девушку, помолчал с минуту.
— Видишь ли, Нина, — сказал он, глядя в окно. — С рейса я. Устал... Мне б отдохнуть...
— Ты меня гонишь? — изумилась Шаталова. Она даже не успела оскорбиться.
— Не гоню, но...
Нина стояла в растерянности. На миг мелькнула виноватая улыбка. Она протянула руки, попыталась обнять Григория, но он резко откинулся на спинку кресла.
— Не надо.
— Ну что же, — с чувством оскорбленного достоинства проговорила Нина. — Можешь пойти в милицию или еще куда-нибудь и заявить на меня. Получишь удовлетворение, когда меня выставят из «Интерклуба».
— Тебе надо самой оттуда уходить. Лучше будет для тебя.
— Куда прикажешь?
— Да хотя бы... санитаркой в городскую больницу. Очень полезная работа. Кстати, вакансий хоть отбавляй.
— К твоему сведению, — резко оборвала она его, — я закончила институт, по профессии — преподаватель, а не санитарка.
— Я знаю.
— А если знаешь, то ты оскорбляешь меня.
— С каких это пор работа санитаркой стала оскорблением?..
Нина схватила свою сумку, лежавшую на столе рядом с раскрытым «дипломатом» и подарками, и со слезами выбежала из номера.
Шаталова уже давно заметила, как на нее во время экскурсий засматривается итальянский моряк по имени Марчелло Рамони, с теплохода «Амалия», не раз даривший ей губную помаду, духи и чулки. Он назначал ей свидания, однако Нина уклонялась от них. После размолвки с Григорием она посчитала, что ее больше ничто не удерживает от встреч наедине с итальянцем, хотя, в общем-то, она и не испытывала в этом особого желания. Просто ей хотелось отомстить Аринину, без промедления показать, что она прекрасно может обойтись без него.
11
«Бейсуг» ушел в очередной рейс, а через день «Амалия» швартовалась в Новочерноморском порту.
...Нина и Марчелло долго гуляли в укромных местах приморского парка и, казалось, обо всем переговорили. Она все время сбрасывала его руку со своего плеча, предупреждая вольности иностранца. Марчелло на какое-то время успокаивался, а потом все повторялось. Нина опасалась, что в парке встретятся знакомые, увидят ее с не в меру темпераментным спутником, и пойдут разговоры... Она предложила пойти в кино. Марчелло охотно согласился.
Из парка они поспешили к ближайшему кинотеатру. До начала сеанса оставались считанные минуты. Ни Нина, ни Марчелло не знали, что им предстоит смотреть. От долгого хождения у Нины гудели ноги. Она не могла дождаться момента, когда можно будет снять туфли на высоких шпильках и протянуть ноги под переднее сиденье.
Вспыхнул экран, побежали первые кадры. Фильм был о войне. Марчелло не знал русского языка, а Нина не могла переводить, чтобы не мешать рядом сидевшим зрителям.
Марчелло догадывался, что в фильме рассказывалось о событиях на советско-германском фронте. И только. Он ничего не знал о жестоких боях, развернувшихся западнее Сталинграда, когда советские войска перемалывали фашистские танковые дивизии, брошенные на выручку армии Паулюса. До Марчелло так и не дошли смысл фильма и взаимосвязанность событий. Но итальянец не мог не заметить, что весь зал находился в напряжении, захваченный трагизмом боев, беспримерным мужеством солдат Великой Отечественной.
Выйдя из душного кинотеатра на улицу, Марчелло облегченно вздохнул, причем сделал это, как заметила Нина, демонстративно. Некоторое время они молчали, а потом моряк спросил, не смотрела ли она итальянский фильм «Грязный мир». Нина смотрела многие итальянские фильмы, но этого она не помнила.
— О чем там?
— Если синьора позволит, то в двух словах?..
— Слушаю.
— Цивилизация ничем не отличается от дикости. Чем выше цивилизация, тем больше звереет человек. Наш постановщик очень хорошо это показал в своей ленте.
Марчелло, позабыв о «двух словах», входил в роль, яростно доказывая ей, что человек кровожаден, уродлив, прожорлив... Редкие прохожие не могли не обратить внимание на взбудораженного, размахивавшего руками иностранца, что-то доказывавшего своей спутнице. Марчелло утверждал, что постановщик показал в том фильме мир таким, как он есть, что для того, чтобы держать в руках звереющего человека, в государстве нужна сильная личность. Такая, например, каким был Муссолини.
Упоминание Муссолини, да еще в такой связи, насторожило Нину. Она, как и все советские люди, связывала это имя со всем тем, что вмещалось в слове «фашизм». Рассуждения Марчелло ей были неприятны. А тот сейчас словно взорвался. Воспоминание о «Грязном мире», видимо, понадобилось ему, чтобы провести некую параллель с советским фильмом. Шаталова почувствовала это, но возражать не стала, только постаралась его успокоить.
— Ты можешь потише? Люди оглядываются...
Марчелло сбавил тон, осторожно положил руку на талию подруги. Нина не сопротивлялась.
— У вас любят говорить о войне и показывать военные фильмы, в которых слишком много убивают. Нельзя постоянно тревожить людей. Нужны развлекательные фильмы, чтобы люди наслаждались ими, веселились, отдыхали.
Вступать в спор на улице Нина опасалась, боясь привлечь внимание прохожих. Решила перевести разговор на другую тему.
— Ты мне ни разу не говорил о своей жене...
Рамони не понравилось вторжение в его личные дела. Ему вообще неприятны были расспросы о его покойной жене, кто бы их ни затевал, но надо было как-то реагировать на этот неожиданный вопрос.
— Жена моя погибла в автомобильной катастрофе, — с заметным недовольством сказал Марчелло, — а о дочери я тебе говорил.
После этого он надолго замолчал, но Нину не отстранил от себя, а только дал понять, что не хотел бы продолжать начатый ею разговор. До дома, где Шаталова проживала с матерью и отчимом, было еще далеко. Нина теснее прижалась к итальянцу, как бы стараясь сгладить свою неловкость с вопросом. Марчелло оттаял и уже через несколько минут предложил ей обсудить пути переправки сундука с ее приданым в Италию, чтобы избежать таможенных формальностей.
Нина прыснула от смеха, но тут же опомнилась... А вдруг это серьезно — намек на предложение по-итальянски. Как это делается у итальянцев, она не знала, представляла их жизнь в основном по фильмам и по нескольким прочитанным новеллам современных авторов.