– За мной! Отходим! Прикройте – отходим!
Над головой роились пули. Одна зацепила плечо, не сильно, ужалила пчелой сквозь телогрейку, и Роман снова пригнулся, затем присел, для чего-то прикрыв голову руками, словно так можно уберечься от смертоносного свинца. Но тут же вновь рванул с места, крепко сжимая в руке автомат и не думая тратить драгоценные секунды, чтобы огрызнуться огнем. Расстояние между ним и лесом стремительно сокращалось. Слева по-прежнему доносились звуки боя, с правой стороны немцы, уже опомнившись, поспешно перестраивались, чтобы закрыть образовавшуюся брешь в кольце. Однако Дробот все-таки добежал до опушки, мгновенно оказался под прикрытием широкого ствола дуба, передернул затвор и дал в сторону темных фигур отчаянную очередь.
Стрелял веером. Палил не прицельно, всего лишь показывая зубы и пытаясь хоть как-то убедить охотников, что загнанная дичь еще опасна. Опустошив таким образом магазин шмайсера, Роман сменил его на второй, последний, сбил на затылок чудом державшийся на голове картуз, перевел дыхание. Каратели слаженно стреляли в ответ, но кто-то из партизан уже также прорвался в образовавшуюся брешь под прикрытие леса, слева и справа тоже ударили короткие, экономные автоматные очереди и одиночные винтовочные выстрелы.
Пот градом катился по лицу. Утерев его рукавом, Дробот прыжком сменил позицию, укрывшись за соседним стволом. Похоже, Фомин, или кто там сейчас принял командование, тоже увидели реальную возможность для прорыва облавы. Кольцо карателей так и не сомкнулось. Значит, быстро прикинул Роман, с левого фланга, там, со стороны разбомбленного объекта, где до сих пор гремит бой, есть шанс отойти, пусть неорганизованно, с огромными потерями. Интересно, понял ли это Родимцев… да и жив ли он…
Стараясь не думать сейчас об этом, Дробот поискал взглядом кого-нибудь из тех, кому удалось прорваться. До этого момента партизаны бежали в панике, отстреливаясь по большей части хаотично и никак не контактируя между собой. То есть, совсем не координируя свои действия. Ничуть не считая себя командиром, Роман все-таки решил – именно сейчас остатки отряда спасет хладнокровное решение. Заключающееся в том, чтобы пытаться, собрав в единый кулак всех уцелевших, двигаться на соединение с группой, которая ушла с Родимцевым и до настоящего момента считалась основной. Если отчаянный маневр удастся, те, кто уцелел, образуют пусть небольшую, но все-таки действенную ударную силу.
Кто знает – может, это единственный шанс вырваться из кольца.
Цепь карателей приближалась. Теперь с той стороны более отчетливо слышались крики, и Роман смог различить среди коротких отрывистых приказов по-немецки ругань на русском и украинском языках. Ясно, в облаве участвуют полицаи, все-таки не зря, как сообщила отрядная разведка, их стягивали под Охримовку чуть не со всего района. Вот только не для усиленной охраны лагеря и секретного объекта в лесу, а совсем для других целей.
Сволочи.
– Сволочи! Гады! – не сдержался Роман, дал очередь по голосам, затем снова сменил позицию. Слева от него, метрах в двадцати, его примеру последовал кто-то еще, кого Дробот не смог разглядеть. Не важно, это ведь свой. Прикинув более точное расстояние между собой и неузнанным пока товарищем, Роман собрался уже окликнуть его, даже набрал в легкие воздуха.
Но в этот момент сзади, у него за спиной, обозначилось движение. Хрустнула сломанная ветка, зашуршали кусты. Кто-то подкрадывался сзади… но как-то уж слишком громко, не скрываясь. А может, и не нужно прятаться, кольцо-то сомкнулось, и прямо сейчас…
– Стой! – рявкнул Дробот, развернувшись на шорох, вжав спину в ствол и выставив перед собой дуло автомата. – Стоять! Убью сразу!
– Не стреляй! – донеслось откуда-то из темноты, и этот голос Роман узнал сразу.
Даже не научившись как следует различать голоса людей, когда вокруг идет бой, Дробот был точно уверен: кричит женщина. А другой женщины, кроме Полины, здесь оказаться просто не могло.
Командир ведь велел отрядной радистке оставаться в тылу.
Потому девушка до сих пор и жива.
– Поля! – выкрикнул Дробот, опустив автомат. – Поля, свои! Спокойно!
– Куда спокойно, дурак! Какое спокойно, не видишь!
– Стой где стоишь, я сказал!
Обернувшись налево, Роман уже не увидел бойца. Тот или скрылся в лесу, или его достала пуля. Взглянул назад. Каратели надвигались уверенно, и, если помешкать еще немного, они с Полиной станут для них прекрасной мишенью даже в темноте. Их просто расстреляют в упор – пленных, видимо, здесь приказано не брать, отряд старательно зачищали.
– Тихо! – велел он и тут же повторил, уже приглушив голос: – Отходи назад, я за тобой.
– А наши…
– Вперед, сказал тебе! Это приказ!
Теперь двигаться предстояло по возможности тихо и незаметно, никак и ничем не привлекая к себе внимания. Дробот даже не думал, как могут расценить принятое им в тот момент решение. Он спасал свою жизнь, спасал Полину, и больше ничего не мог сделать во всей этой ночной бойне.
Пули свистели уже совсем близко. Команды окружать и не оставлять живых слышались четко и звучали рядом. Еще несколько минут, и останется лишь выйти врукопашную против не меньше десятка карателей. О таких подвигах былинных богатырей Роман Дробот часто читал в сказках, очень давно, в другой жизни, когда был ребенком и ни о чем плохом не думал, надеясь жить долго и счастливо в самой лучшей стране на планете.
Полина уже стояла рядом. Не удержалась – прижалась к нему дрожащим телом. Левая рука держала что-то на весу.
– Какого черта…
– Рация… Связь же…
– Сдурела совсем! Бросай, уходим! Брось, я сказал!
Плотный мешок с квадратным увесистым приемником внутри Дроботу пришлось вытаскивать у девушки из цепких пальцев силком. Кинул подальше, слишком поздно поняв – шуму ведь наделает. Обошлось, вокруг еще стрекотали выстрелы, никто не слушал тишину.
А затем, крепко схватив Полину за руку, а другой намертво сжав автомат, Роман быстро увлек ее за собой вглубь ночного леса, под спасительную сень деревьев.
Куда идти, Дробот пока не знал.
Для него важнее было увести девушку подальше от опасного места. Некоторое время они передвигались быстро, не оборачиваясь. На бегу Роман отпустил ее руку, такая связка сковывала движения. Полина старалась не отставать, держать темп, и, к чести радистки, это ей поначалу удавалось. Но вскоре стала задыхаться, отставать, и Дробот перешел на шаг, давая девушке возможность передохнуть.
Сколько они прошли и как далеко отошли, он пока не представлял. В чем был уверен – так это в том, что лес их не закружил, как это часто бывает. Детское увлечение лесными прогулками в который раз выручало: Роман уверенно направлялся в сторону Охримовки, так же, как и в тот темный и сырой мартовский вечер, когда бежал подальше от лагеря. А ведь тогда он даже не видел карты местности, Кондаков просто на словах объяснил ему направление, даже попытался нарисовать что-то похожее на план палкой на земле. Однако Дроботу хватило указаний двигаться на северо-восток от лагеря. К тому же, хоть сельские хаты не маячили за лагерным периметром, Роман все-таки отметил, откуда, с какой стороны к бывшей ферме приходили сердобольные бабы. Ему просто нужно было сделать достаточно большой и глубокий крюк лесом, чтобы обогнуть село и выйти к противоположной околице.
Сейчас Дробот держал курс в том же направлении. Только в саму Охримовку пробираться не собирался. Если отряд попал в засаду, сейчас село кишит немцами и полицаями. Для Романа это просто был ориентир: если взять западнее от сельской окраины, а затем держаться строго на восток, можно вернуться туда, откуда отряд выдвинулся еще этим утром: к базе. Конечно, он допускал – партизанская стоянка тоже может быть известна, и там их также могут поджидать. Но, поразмыслив немного, откинул эту мысль, хотя и сделал поправку на такую возможность.
Возвращение на базу имело больше плюсов, чем таило в себе опасностей. При любом раскладе, прикинул Роман, идти придется всю ночь, более того – нужно будет выбрать место, остановиться и хоть немного отдохнуть. Значит, к оставленному лагерю они доберутся при дневном свете, и он всегда сможет разведать, есть ли там засада. Так что теперь в ловушку они с Полиной не попадутся. К тому же, допустил Дробот, из четырех ударных групп, на которые перед Охримовкой разделился отряд, кому-то еще наверняка удастся прорвать кольцо карателей. И, очень возможно, уцелевшие партизаны также не найдут для себя другого пути, кроме как вернуться на базу. Стало быть, пробираться нужно именно туда.
Даже если это не так, даже если расчет ошибочный – они все делают правильно, мысленно подытожил Дробот. После всего случившегося у них должна быть цель, определенность в планах и действиях. Бежать в панике куда глаза глядят – намного хуже, это подавляет, деморализует, лишает ориентиров, выбивает почву из-под ног. Такой слабости Роман допустить сейчас не мог. И не только потому, что в свое время отец-профессор приучил его строить планы и соблюдать им же придуманные правила.
Рядом шла Полина. Теперь Дробот отвечал и за жизнь девушки. Нельзя выглядеть в ее глазах паникером, не знающим, что делать и как быть.
Конечно, Роман не собирался обсуждать с нею план ближайших действий. Поля, похоже, также не желала разговаривать, хотя бы сейчас, доверившись Дроботу полностью и послушно следуя за ним. Так, молча, они шли еще какое-то время, пока вокруг полностью не воцарилась ночная тишина. Только тогда Дробот остановился, предусмотрительно сделав девушке рукой знак, и она замерла. Не видя, но каким-то непостижимым образом чувствуя ее полный вопросов взгляд, Роман жестом позволил ей присесть. Полина подчинилась, села, прижавшись спиной к ближайшему дереву. А Дробот, чуть прищурившись, сосредоточился.
Когда он прятался в погребе у однорукого дяди Кузи, тот на досуге обмолвился – удачно, мол, добрался беглец, мог бы с непривычки в болото забрести, тогда уж точно каюк. Так Роман узнал, что в лесу тенится болотная гряда, которую знающие люди предпочитают обходить. Позже, показывая командиру отряда на карте место расположения лагеря и загадочного объекта в лесу, он заодно убедился: упомянутое дядей Кузей болото действительно обозначено. Сейчас, постаравшись восстановить карту хотя бы мысленно, надеясь лишь на собственную зрительную память, Дробот, допустив, конечно же, некую погрешность, определил, где они с Полиной находятся теперь по отношению к селу. Даже подвигал в воздухе руками, будто объясняя самому себе, куда идти нужно, а куда – не стоит.