Найти и вспомнить или Трон на двоих — страница 20 из 51

— Домой! — сказал вслух. И свернула во двор к родному подъезду.

В старой уютной квартире Марина, отогревшись горячим чаем, задремала на диване, в обнимку с плюшевым мишкой, пахнувшим пылью и древними мамиными духами «Красная Москва». Её разбудил звонок в дверь.

Глава 13О визите Рудольфа Карловича и о том, как Марина находит дверь в детство

Марина посмотрела в дверной глазок — незнакомый мужчина, немолодой. Вот и всё, что видно. А какие ещё подробности можно увидеть в древний мутный окуляр, ввинченный в деревянную входную дверь? Вздохнув, она повернула задвижку замка.

Действительно, на пороге стоял мужчина лет шестидесяти. Среднего роста, средней упитанности, густые волосы с проседью, аккуратно подстриженные усы и бородка, гладко выбритые скулы. Костюм из добротной ткани, явно сшитый на заказ; галстук. Интеллигентный такой дядечка, чем-то на постаревшего де Тревиля похож, каким его Дюма описывал..

— Марина Петровна? — Незнакомец церемонно склонил голову в полупоклоне. — Позвольте представиться: Рудольф Карлович. Мы с вашей сестрой были…в какой-то степени коллеги… до некоторых пор.

— Я в курсе, — довольно сухо ответила Марина, всё же распахивая дверь пошире. — Проходите. Чем обязана столь позднему визиту?

«Надо же, выражения-то какие напыщенные! — подумала она. — Так теперь, наверное, только Кот изъясняется, особенно, когда чем-то аристократически недоволен».

Рудольф Карлович неспешно вытер ноги о коврик у порога, задумчиво посмотрел на свои безукоризненно вычищенные туфли и сделал пару шагов по направлению к комнате. Марина подавила вылезший совершенно некстати инстинктивный порыв рачительной домохозяйки. Как такой пожилой джентльмен разуваться будет? И что ему предложить — старые, чуть ли не отцовские ещё шлёпанцы?

— Просто так, решил вот зайти, познакомиться в неофициальной, так сказать, обстановке. Вы не против?

Марина, сделав рукой пригласительный жест, заперла дверь в квартиру. «Он похож на шнауцера. Да, на старого такого, грустного шнауцера, масти „перец с солью“. Породистого и ухоженного, но всё равно — грустного».

— Чай, кофе? К сожалению, ничего более занимательного предложить к столу не могу. Я ещё не совсем обжилась здесь…

— Не беспокойтесь, Марина Петровна. Чашечка кофе вполне устроит старика. И вас не обременит излишними хлопотами.

— Тогда располагайтесь, а я отлучусь на пару минут, — Марина вышла на кухню.

«Кокетничает, — подумала она. — Ишь ты, „старик“! Он вовсе не старый, прикидывается просто. Зачем пришёл, интересно? Просто познакомиться — чушь собачья! Что-то хочет разнюхать, хитрый рыжий Карла». Она нарочито громко стучала чашками и брякала кофеваркой, — пусть гость понимает, что она не прислушивается к тому, чем он там занят. На мгновение в её голове проявилась яркая и абсолютно дурацкая картинка — Рудольф Карлович, хищно скалясь, торопливо выстукивает стены в поисках только ему и ведомого тайника. Вслед за этой картинкой, как из безумного комикса вывалился ворох других — от тайного впускания в дом доверчивой дамочкой небритых грабителей, до превращения гостя в вампира. Вампир подозрительно смахивал на графа Дракулу — плащ с пламенеющей изнанкой, прилизанные жидкие волосы и блестящие от слюны клыки.

Марина невольно взглянула на стену, где на крючках красовался набор кухонных ножей. Эти ножи когда-то подарили Ирине на работе — ещё на комбинате в цехе отковывали — по сию пору, как бритва. Но тут, наконец, по квартире поплыл аромат свежесваренного кофе. Наполнив две чашечки, Марина поставила их на поднос рядом с сахарницей и вазочкой с маленькими печенюшками, упрямо прошептала: «Принцессы ничего не боятся!» — и гордо понесла в комнату, стараясь держать спину прямо.

Гость, совсем не страшный, стоял возле серванта, заложив руки за спину, и с интересом разглядывал книги на полке за стеклом.

— Мне кажется, что книжек у Ирины Петровны имелось, всё-таки, поболее, — Рудольф не отрывал взгляд от старых, потрёпанных корешков. — Правда и было-то это давно. Вы знаете, я гостил пару раз в этом доме, когда мы только затевали общее дело. Думаю, Ирина Петровна вряд ли вам рассказывала об этих визитах ввиду незначительности события.

— Сестра перевела большую часть родительской библиотеки в электронный вид и хранила на дисках, — ответила Марина, тактично умолчав о «незначительности». Если уж на то пошло, то Ирина действительно не упоминала о каких-то подробностях своей деловой жизни. — Сейчас, знаете ли, почти все издания можно в Интернете скачать. Оставила только самые любимые, приобретённые ещё мамой и папой. А всё остальное просто отдала в городскую библиотеку.

— Да, да, да… до некоторых пор библиотеки ещё принимали книги в дар. А сейчас и это никому не нужно, — Карла задумчиво смешно почмокал губами и почесал правую бровь. — Любимые оставила, говорите? Ну да… о, темпора, о, морес. Впрочем, — спохватился он, — Ирина Петровна всегда обладала тонким и изысканным вкусом. Это видно и по сохранившейся части её библиотеки.

Марина и Рудольф Карлович прихлёбывали кофе. Гость брал из вазочки печенье и окунал его в чашечку, потом быстро откусывал промокший краешек и запивал глотком напитка. Получалось это у него очень уютно, по-домашнему. Но молчание, тем не менее, становилось тягостным. Марина поставила свою чашку на столик и негромко покашляла. Гость, словно очнувшись, с видимым сожалением прервал увлекательное кофепитие. «Сидел бы дома и лакомился в своё удовольствие!» — подавляя невольное раздражение, невольно подумала Марина.

— Ну, а как вы устроились здесь на новом месте, Марина Петровна? — чуть дребезжащим голосом спросил Карла.

— А что мне устраиваться? Я же здесь выросла, в этой самой квартире. Вместе с Ириной, с родителями. Здесь и детство прошло, и юность. Так что я дома, — Марина специально не задавала никаких вопросов, надеясь, что гость сам объяснит причину своего визита.

— Ну да, ну да, — Рудольф покивал головой. Внезапно резко встал. Слишком резко для показной манеры пожилого, умудрённого опытом человека. — Это портрет Ирочки! — Он подошел к компьютерному столу.

Марина как раз вчера переставила к компьютеру портрет сестры в рамке, убрав с него траурную ленточку. Ирина с фотографии смотрела строго, только в уголках рта таилась улыбка. Сестра была очень красивая на этом снимке, сделанном за пару лет до её смерти.

— А у меня не осталось даже фотографии Ирины. Ничего не осталось на память… вот только… — Рудольф Карлович напоследок грустно прикоснулся к рамке и сунул руку во внутренний карман пиджака.

«„Омега“ у тебя осталась, — подумала про себя Марина, — жирный кусок от вашего „общего“ дела».

Но вслух она этого не сказала. Карла тем временем достал светлый прямоугольник.

— Посмотрите: похожа, правда?

Марина подошла ближе и посмотрела на фотографию, не беря её в руки. Молодая женщина тускло смотрела с чёрно-белой фотографии. Странно бледная, как будто замёрзшая, с тёмными глазами загнанного маленького зверька. Но, в самом деле, чем-то похожая на Ирину. Ирину безмерно уставшую, никогда не бывшую смелой и гордой принцессой.

— Да, есть что-то общее, — Марина деликатно кивнула головой.

— Это моя супруга, Лизонька, — с трогательной нежностью в голосе пояснил Рудольф Карлович.

«Вообще-то мне это совсем не интересно, — невольно подумала Марина, не зная, что ответить, удивленная этой внезапной нежностью гостя. — Боже мой, не хватало ещё, чтобы он заплакал!»

— Впрочем, я вас задерживаю. Отвлекаю от дел по устройству быта и прочее, — Рудольф внезапно засуетился. — Пойду, пожалуй. Спасибо за кофе, приятно было познакомиться.

Он быстренько переместился из комнаты в коридор. Марина пожала плечами и вышла следом проводить странного Карлу.

И уже на пороге, зачем-то опять вытирая подошвы о коврик, он пробормотал:

— Мне сказали, что мой партнер, Эдуард, вёл себя… э-э-э… несколько некорректно. Вы уж извините его — молодость, понимаете ли, неразумная поспешность, отсутствие должного воспитания, присущая современной молодёжи. Ну да, такие вот дела. Всего хорошего!

Марина молча открыла дверь, по-прежнему не зная что сказать и только неопределенно кивая головой. Гость вышел на площадку и начал медленно спускаться по лестнице, чуть сутуля спину.

— Рудольф Карлович! — окликнула его Марина. — До свидания.

Карла обернулся и первый раз за всё время посмотрел Марине в глаза. Выражение его взгляда Марина так и не поняла.

— Да, да. До свидания, ещё увидимся, Марина Петровна, — и, отвернувшись, он продолжил спуск по лестнице.

«Точно — шнауцер, — подумала Марина, аккуратно захлопывая дверь. — Чего же он всё-таки приходил?»

По-прежнему недоумевая и испытывая смутное, необъяснимое беспокойство, она вернулась в комнату. В чашке Карлы на дне подсыхали размокшие крошки от печенья. Марина выпила свой кофе лишь наполовину. Машинально переставляя на поднос посуду, она неловко наклонила чашку и часть напитка плеснулась через край. Марина не успела даже охнуть, лишь только взглянула на темную жидкость, повисшую между фарфоровым краем и поверхностью столика, как в очень замедленном кино, и вдруг темно-коричневый кофейный «язык» изогнулся самым невероятным образом и снова ловко нырнул обратно. Марина осторожно поставила чашку обратно на стол, выпрямилась и ошеломлённо подумала: «Это я сделала?»

«Хи-хи-хи…» — послышался девчоночий смех из спальни. И словно чья-то тень мелькнула рядом — боковым зрением Марина углядела пушистый полосатый хвост. Сомнамбулой Марина прошла в спальню — бывшую детскую. Она улыбалась, не отдавая себе отчета в этом. Руки её теребили поясок халата. В ушах стоял тихий звон шпор, побрякивающих в такт неторопливым шагам.

Игрушки чинно сидели на кресле и внимательно смотрели на повзрослевшую, почти неузнаваемую хозяйку. Ходики с котом-звездочётом тихо отсчитывали: «Тик-так! Тик-так!»

Опять показалось, что из кладовки доносится возня и приглушённое хихиканье. Марина открыла дверь. С правой стороны ряды длинных полок, на одной из которых стояла коробка с игрушками. Слева — перекладина, на которой всегда висели вешалки-плечики с «несезонной», как говорила мама, «одёжкой», аккуратно укутанной в холщовые чехлы. Под висящей одеждой оставалось прилично свободного пространства. И сёстры, сдвинув в сторону коробки с обувью, прятались между пахнущими нафталином и лавандой чехлами и глухой стеной, оклеенной кусками обоев оставшихся после ремонта.