– Тогда мы будем сами стараться беременеть.
– Не подскажете, сколько вы уже стараетесь сами забеременеть?
– 5 лет… Хорошо! Давайте биопсию.
Светлана Анатольевна согласилась на биопсию. Напомню, что УЗИ-датчика у меня не было на работе. Да и если бы был, он бы нам сильно не помог.
В этом деле мне помог фломастер. Я посмотрела на маммографический снимок, пальпаторно определила участок груди, и отметила это место кружочком. Вообще это неправильно, но других вариантов не было. Есть шанс попасть в опухоль, значит, будем пытаться попадать.
– Светлана Анатольевна, сейчас вы услышите щелчок.
Щелк.
– Терпимо?
– Вообще нормально, берите еще.
Я открываю иглу и понимаю, что я попала. И что бы там ни было, но это точно что‐то, из‐за чего беременеть не получится.
Перевязка. Даны рекомендации. Ожидание результатов гистологического заключения.
Биопсия не из‐за подозрения на рак, а потому, что врач очень переживает.
– Светлана Анатольевна, я ищу ваши результаты исследований. Пока я это делаю, не могли бы вы рассказать, как прошла биопсия? Нет ли кровоподтека?
– Анна Андреевна, все хорошо. У меня, кстати, новость для вас. Я беремена! Я сделала тест. – Она достает его из сумки и кладет мне на стол. Несмотря на то что тест в ее моче и он теперь лежит у меня на столе, в мою голову пришла «одобряющая» мысль: «Беременность, скорее всего, внематочная».
– Оу… а вы делали УЗИ малого таза?
– А зачем?
– Чтобы узнать, какая у вас беременность. Маточная или внематочная.
– Господи, когда мне было 16 лет, таких заморочек не было. А сейчас анализы сдавай, УЗИ иди делай. Не даете насладиться процессом.
– Не каждая девушка в 16 лет рожает здорового ребенка. Вам очень повезло!
– Да понятно, – она махнула рукой. – Не берите на свой счет.
– Хорошо.
Пока мы с ней разговаривали, я краем глаза увидела ответ гистологического заключения. Было написано немного, однако суть была ясна.
– Светлана Анатольевна, у вас, по данным биопсии, подозрение на рак молочной железы. Стоит вопрос о выполнении экономной операции, чтобы данный участок удалить.
– Что? – она вскочила со стула. – ЧТО? Какая операция? Я же беременная!
– Да, я поняла вас. Но если это рак молочной железы, то быть беременной и рожать проблематично. Нужно понять, что делать. Я не говорю, что вам надо прерывать беременность!
– А что вы говорите?
– Но нужно понять, что делать. Я говорю, что вам показано оперативное лечение с целью иссечения подозрительного участка. Теоретически его можно делать под местной анестезией.
– Светлана Анатольевна, я вашу позицию поняла. Вот вам мои рекомендации. Здесь указано, что вам необходимо выполнить УЗИ органов малого таза и решать вопрос с хирургами‐онкологами, чтобы они прооперировали вас. Вот вам и талоны на запись.
Я ей протянула свое заключение и талоны с записью.
Она их взяла, и мне показалось, что она хочет их выкинуть мне в лицо.
Но что‐то ее задержало.
Она отвернулась.
Обиженно ушла, обиженно хлопнула дверью.
Прошел месяц. УЗИ органов малого таза показало, что у Светланы Анатольевны трубная беременность. Ее госпитализировали в отделение и под одним наркозом провели две операции. Удалили трубу и выполнили секторальную резекцию груди. Она пришла ко мне с букетом цветов и со своей восемнадцатилетней дочкой.
– Анна Андреевна, извините меня.
– Спасибо за цветы, но я, конечно же, вас не прощу. Вы очень рисковали своим здоровьем! И своим будущим! У вас уже есть прекрасная доченька…
Дочь звали Наташей. Наташа полностью узнала историю от мамы, когда та позвонила ей уже после операции. Наташа приехала к ней, чтобы помочь ей восстановиться. Но Наташа пришла и ко мне.
– Анна Андреевна, нужно ли мне выполнять исследование на мутацию генов BRCA1/2? – Наташа и Светлана Анатольевна подошли к этому вопросу очень основательно.
– Сначала сдает мама, и если у нее находим мутации, то сдают родственники первой линии родства.
У Светланы Анатольевны была выявлена мутация, а у Наташи – нет.
Что думает онколог?
Надо же, если бы Светлана Анатольевна решилась рожать первого ребенка в 30–35 лет, то высоки риски, что мы выявили бы эту опухоль намного раньше. Хорошо, что она родила в 16 лет.
Что думали родственники Светланы?
Со слов пациентки, никто ее не поддерживал в решении родить ребенка в 16 лет. Родители не разговаривали с ней, муж убежал, и только бабушка мужа поддержала ее. Бабушка сидела с Наташей, а Светлана училась и пошла на работу.
Бабушка, кстати, до сих пор жива.
В связи с наличием мутации генов BRCA1/2, Светлане Анатольевне была рекомендована двусторонняя подкожная мастэктомия (удаление обеих грудей) и овариэктомия (удаление обоих яичников). На что она согласилась.
Канун Нового года. Ульяна присылает мне фото с подписью: «А вот моя новогодняя гирлянда».
На снимке головного мозга Ульяны были видны ярко‐оранжевые пятна. 3 больших и какие‐то поменьше. Самый большой очаг был в височной области.
Первые мои мысли состояли из мата.
Вторые мои мысли были пропитаны грустью и страхом, что конец скоро.
Третьи мои мысли были пронизаны иглами агрессии и злости.
Каждый раз я писала сообщение и стирала.
Я думала, что бы такое написать, чтобы ей стало легче.
Мои мысли явно не помощники.
– Уля, все решаемо. С завтрашнего дня начнем искать людей.
Ульяна – сильный человек. Личность.
Но ее поддерживала ее семья, друзья, подписчики.
Я знала, что ее родственники будут искать варианты лечения.
Ее друзья будут серфить по ИНТЕРНЕТУ в поисках поддерживающих подарков.
А подписчики будут писать ей комментарии и поддерживающие слова в личные сообщения.
Глава 9Хотел выпить «Виагру», а в итоге сдал тест на ПСА
На приеме мужчина 52 лет. Когда он зашел в кабинет, то переставил стул к моему столу еще ближе, развернул его и сел передом к спинке стула, раздвинув ноги. Сложно было понять, кто у кого на приеме. У онколога он впервые, поскольку считал, что ему еще рано думать об этом. Недавно он женился на молодой женщине, у них появился сын. На работе все шло своим чередом, дети от первого брака уже помогают в семейном бизнесе, вроде бы все хорошо. Все хорошо, но вот только:
– Андреевна, хрен не стоит.
– Извините? – к такому откровению я не была готова.
– Член не стоит! Пенис… у меня жена моложе, чем вы! И я вот должен как бы…
Меня удивляет культура нашего общества. Человек может спокойно тебе нахамить, но так, что ты не понимаешь: то ли он действительно тебе нахамил, то ли это ты такой сверхчувствительный.
– Подождите, Константин Константинович. Я бы хотела акцентировать ваше внимание на нашем приеме. Я онколог, мы с вами встретились чуть по другому поводу.
– Понимаете, я не знаю, зачем я у вас. Меня больше беспокоит моя половая дисфункция. А это к урологу! А уролог направляет к вам на биопсию. Какая биопсия? Мне она не нужна. Я хочу получить от вас бумагу, где написано, что мне не нужна биопсия. Я отказываюсь от нее.
Пару месяцев назад Константин Константинович бесконтрольно стал употреблять «Виагру». Сначала это нравилось и ему, и супруге, потом только ему, потом только супруге. В один из таких моментов у Константина Константиновича «схватило сердце». Вызов бригады скорой медицинской помощи. Подозрение на гипертонический криз. Далее дообследование. Впервые консультация уролога, впервые сдает кровь на ПСА и впервые результат ПСА: 20 нг/мл, при норме 0–4 нг/мл. Далее выполнение МРТ органов малого таза с внутривенным контрастированием, врач описывает увеличенную простату, выставляет категорию PIRADS4. Пациенту показано выполнение трепан‐биопсии простаты. Однако пациент отказывается от процедуры, и его направляют ко мне.
Вы спросите: «Зачем?»
Отвечу: «Сама не знаю».
Судя по описанию результатов МРТ и данным ПСА, у пациента имеется подозрение на рак простаты. Однако, как мы с вами помним, чтобы выставить диагноз «рак», необходима его верификация. А это значит, что нужно выполнить биопсию простаты. И после пациенту показана консультация онколога.
На данный момент у него имеется лишь подозрение на рак простаты, но не более того.
– Вас ко мне направил наш онкоуролог Иван Анатольевич. Вы не могли бы уточнить, с какой целью?
– Дело в том, Анна Андреевна, что я не хочу выполнять трепан‐биопсию простаты. Иван Анатольевич сказал, что вы обладаете даром убеждения и уговорите меня сделать трепан‐биопсию простаты.
– Я вас поняла, Константин Константинович. Что ж, Иван Анатольевич явно преувеличивает мои таланты, но приятно, конечно, слышать такое. В любом случае могу ли я у вас уточнить, почему вы не хотите выполнять трепан‐биопсию?
– Так это больно!
– Поняла Вас. А еще что‐то?
– Мне не нравится перспектива, что мне в задний проход всунут УЗИ-датчик, потом туда же иглу и там будут ковыряться.
– Поняла Вас. Кстати, Вы знаете, что такую процедуру выполняют на гинекологическом кресле.
– Да вы что? Но ужас же!!!
– Согласна. Знаете, раньше я тоже выполняла трепан‐биопсии простаты, но потом отказалась от этого дела.
– Почему? – он стал улыбаться. Не прошло и 5 минут нашего приема, и мужчина – влиятельный бизнесмен – начинает улыбаться мне. Хотя я и старше его жены, но заинтересовать его мне удалось.
– Мне больно вместе с пациентом. Так не должно быть. У меня нет простаты, и я периодически оказываюсь на гинекологическом кресле, и примерно представляю, что может испытывать человек в таком положении, так еще и если ковыряются там. – Я открыла ящик, чтобы достать бумагу об отказе на манипуляцию.
– И что вы думаете, мне не делать трепан‐биопсию? – Он сел ко мне поближе, он хочет договориться со мной. Думает, что если он со мной договорится, то сможет договориться и со своим диагнозом.