Стоит ли беспокоиться, каким образом лошадка добиралась к своему полю и ручью? Все казалось настолько нелепым… что могло быть правдой. Если бы там не было Гарриэт, то что произошло бы тогда. За несколько часов прилив скрыл бы труп. Здесь стоп! Если Велдон убийца, ему нельзя было, чтобы труп пропал. Ему было нужно, чтобы мать знала, что Алексиса нет в живых. Да, при таких обстоятельствах труп скорее всего объявился бы. Стоял резкий юго-западный ветер, море было неспокойно и благодаря 300 соверенам, зашитым в поясе, труп довольно долго скрывался под водой. Но даже несмотря на это, труп нашли. Что ж. Если бы Гарриэт не обнаружила труп тогда, когда обнаружила его, то ничего не показало бы, что смерть произошла раньше, скажем, к примеру, между 11 и 11.30, то есть в тот период, на который и приходилось алиби. Фактическое прибытие жертвы в тот ранний час на полустанок Дарли заставляет подумать, что все произошло намного раньше. Зачем заманивать жертву в уединенное место к 11.30, а потом два с половиной часа ждать, прежде чем расправиться с ней? Если только не для того, чтобы создать впечатление, что убийство произошло раньше по времени? И еще: также имелась эта неприветливая парочка — Поллок и его внук, с их неохотно представленными показаниями, что они видели Алексиса, „лежащим“ на Утюге в 1.45. Это должно означать, что убийство выглядело так, словно произошло утром — и вот почему имел место такой странный упор на это алиби и на поездку в Уилверкомб. „Всегда подозревай человека с железным алиби“ — разве это не первейшая аксиома в книге детективных правил? И оно было — это железное алиби, которое и в самом деле было железным; это означало, что его надо тщательнейшим образом проверить; это означало, что надо устроить любую проверку, правда ли это? Выглядит оно подозрительным потому, что не должно выглядеть подозрительно. Это алиби существовало единственно для того, чтобы отвлечь внимание от критического времени — двух часов дня. И если бы Гарриэт не подошла к покойному, до чего же успешно завершился бы этот план!!! Но Гарриэт, как назло, оказалась там, и все это сооружение рухнуло, подточенное ее показаниями. Конечно, это должно быть ударом. Не удивительно, что Велдон делал все возможное, чтобы дискредитировать эти показания, которые касались времени смерти. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что смерть в два часа не доказывает самоубийства, что бы там ни считало коронерское жюри. Он был далеко не дурак; он прикидывался дураком и делал это чертовски здорово.
Уимси смутно осознавал, что Велдон не попрощается ни под тем, ни под другим предлогом. Он охотно даст ему уйти. Ему необходимо обдумать это дело…
Немного поразмышляв в одиночестве в своей комнате, Уимси подошел к точке, откуда он мог начать работу дальше и уже с некоторой уверенностью. Первоначальный план Велдона был напрочь разбит показаниями Гарриэт. Что же будет делать Велдон дальше?
Он мог ничего не делать. Это могло оказаться самым безопасным изо всех путей. Он мог просто положиться на вердикт коронера и надеяться на то, что полиция, Уимси и Гарриэт тоже примут его. Но хватит ли ему такого стойкого мужества на это? Да, он мог ничего не делать, если бы не знал о шифрованном письме, в котором могло находиться подтверждение, что самоубийство было убийством. Если дело обстоит так, или если Велдон потеряет голову, то тогда ему придется прибегнуть ко второму пути. Но если он будет, то какой? Несомненно, это будет алиби на два часа дня, то есть подлинное время убийства.
Что же он говорил по этому поводу? Уимси заглянул в свои записи, которых у него значительно прибавилось за последнее время. Велдон смутно упоминал о возможном свидетеле — неизвестном, который проходил через Дарли и спросил у него время.
Конечно, Уимси уже подозревал этого свидетеля, человека, спрашивающего время — таков уж основной характер детективной литературы. Уимси рассмеялся. Теперь он почувствовал себя уверенным. Все было предусмотрено, и этот способ в случае необходимости устранял опасность свидетельских показаний Гарриэт. Сейчас не хватало алиби на то утро, а оно было нужно для того, чтобы вызвать на себя огонь противника. Алиби на два часа должно быть налицо. Только ведь в действительности не это время будет железным алиби. Это, вероятно, будет фальшивкой. И вполне надежной фальшивкой, однако — несомненной фальшивкой. И тогда к мистеру Генри Велдону начнет зловеще и угрожающе приближаться сумрак темницы.
„Если окажется, что это было совершено тогда, когда совершено, — значит убийца Генри Велдон“, — сказал милорд сам себе. — Если я прав, тогда свидетель на два часа дня объявится быстро.
А если он объявится, я узнаю, что прав».
И это было логичным после действий Велдона.
Глава 22Свидетельствует манекенщица
Суббота, 27 июня
Воскресенье, 28 июня
В комнате покойного Поля Алексиса Гарриэт Вэйн чувствовала себя вполне удобно. Вежливое письмо от ее литературного агента, в котором спрашивалось, «будет ли осенью готова ее книга для публикации», возвратило ее к проблеме городских часов, но
Гарриэт обнаружила, что отдает этому вопросу слишком много внимания, которое приходится делить с удивительной неразберихой в деле Алексиса, по сравнению с этим делом, интрига в романе Гарриэт казалась ей слабой и слишком очевидной; особенно, когда ее обезьяноподобный Роберт Темплтон начинал проявлять склонность к скучным разговорам, как лорд Питер Уимси. Гарриэт заметила, что откладывает работу в сторону — чтобы как бы «прояснить» ее (хотя в действительности это делалось ради чашечки кофе). Писатели-романисты, наталкивающиеся на препятствия при детальной разработке интриги, быстрее справляются с проблемой «прояснения» влияния и действия подсознания. К несчастью, подсознание Гарриэт приготовило ей еще один кофе, чтобы за ним снова рассеять сомнения и довольно решительно отказаться заниматься вопросом, касающимся городских часов. При подобных обстоятельствах, по общему признанию, бесполезно требовать от своего подсознания каких-либо дальнейших шагов. Вместо того чтобы писать, Гарриэт поудобнее устраивалась в кресле и читала книгу, взятую с полки Поля Алексиса, и единственной ее мыслью было освободиться от подсознания, необходимого для ее работы. На сей раз ее сознание поглощало огромное количество всевозможных сведений о Русском Императорском Дворе и еще более удивительное количество романтических рассказов о любви и войнах в Руританских Государствах. Поля Алексиса, очевидно, привлекал вполне определенный сорт художественной литературы. Ему нравились повести о ловких сильных молодых людях изумительной красоты, которые превращались в безукоризненных джентльменов несмотря на самое отвратительное окружение и впоследствии оказывалось, что они были наследниками монархов, и наконец, в последней главе успешно руководили восстаниями преданных верноподданных, побеждая козни злобных министров, и потом появлялись на балконах, одетые в сине-серебристую форму, чтобы принять овации своего радостного, освобожденного народа. Иногда им помогали храбрые, прекрасные английские или американские наследницы, отдающие свои богатства в распоряжение партии верноподданных; иногда эти молодые люди пребывали в состоянии искреннего искушения презреть невест своей национальности, но в самый последний момент спасали их от неравных браков со зловещими премьер-министрами или еще более зловещими советниками; снова и снова им помогали молодые англичанки, ирландки или американки с точеными профилями и сверхизобилием энергии; и в каждом случае с героями происходило множество ужасающих побегов и приключений на суше, в море и в воздухе. Зловещие президенты ни о чем не думали, кроме добывания денег любыми грязными каналами, чтобы обеспечивать себе политическую карьеру. Они пользовались для своих омерзительных целей любыми интригами; а Величайшие Европейские
Державы или Лига Наций даже ничего не говорили по этому поводу. Взлет и падения правительства, казалось, происходят по частной договоренности, спокойно обсуждаемой в глуши какой-нибудь маленькой Балканской страны, неопределенно расположенной и не признающей никаких связей за пределами своего внутреннего круга. Такая литература как нельзя лучше подходила для высвобождения подсознания; однако оно упорно отказывалось работать. Гарриэт собралась с духом и обратилась к кроссвордам при помощи Чамберского Словаря[65] — этой Библии для фанатиков кроссвордов. Его она нашла втиснутым между какой-то русской книжкой в бумажной обложке и «Претендентством на трон».
Лорд Питер Уимси тоже нашел, что читать, и это чтение приятно занимало и его сознание и его подсознание. Это было письмо, пришедшее из Леамхорста в Хантингтоншире и в нем говорилось следующее:
МИЛОРД,
в соответствии с инструкциями Вашей Светлости я поселился здесь на несколько дней, ожидая починки моего магнето. Я завел дружбу с человеком по фамилии Хогбен, который владеет жатками и сноповязками, а также хорошо познакомился с местными наиболее уважаемыми фермерами и их соседями.
Со слов Хогбена я понял, что дела мистера Генри Велдона находятся в довольно плачевном состоянии и что его ферма («Четыре дороги») заложена и перезаложена. В течение года или двух, что общеизвестно, он значительно увеличивал займы местного масштаба, на основании того, что ожидает крупное наследство из состояния своей матери, однако, принимая во внимание то обстоятельство, что миссис Велдон за последнее время не посещала его и что их отношения, по слухам, стали натянутыми, появилась некоторая тревога, касающаяся этой гарантии.
В настоящее время управление фермой находится в руках некоего Уолтера Моррисона, опытного хлебороба, человека, добившегося некоторых достижений, больших, чем у обыкновенного работника, ибо он имеет значительный опыт в своей специальности. Считается странным, что мистер Велдон оставил ферму в такое напряженное время. Принимая во внимание телеграмму Вашей Светлости, которая пришла вечером в прошлую среду, где вы сообщили об отождествлении мистера Генри Велдона с мистером Хэвилендом Мартином, мне не нужно рассказывать Вашей Светлости о том, что мистер Велдон уехал из дома в воскресенье, 14-го, возвратившись в воскресенье 21-го, только для того, чтобы снова уехать рано утром на следующий день. За последнее время здесь были трудности и отсрочки с выплатой жалованья работникам и частично остались некоторые долги по этой же причине. Поэтому у Моррисона проблемы с уборкой сена.