е место, убирайся вон!
Виктор Аркадьевич попятился было, но потом, неожиданно для себя самого, плюнул на чудовищные старушечьи лапы.
Дикий визг наполнил лестницу. Морщинистые руки покрылись черными пятнами ожогов, будто не слюна, а жгучая кислота попала на дряблую кожу.
— Аспид! — голосила старуха. — Аспид! Тень! Маньяк!
Вопль был так силен, что должен был бы перебудить весь дом, но ни за одной дверью не раздалось шагов, люди спали.
Виктор Аркадьевич проскочил мимо дергающихся лап, заторопился наверх. Мог бы, то и побежал.
Очутившись на крыше, остановился, поставил вертолетик, вздрагивающий не то от пережитого ужаса, не то от желания лететь.
В чердачных дверях показались корявые обожженные лапы. Сосиски пальцев тянулись к нему.
— Маньяк, ты не человек, ты тень! Ты ничего не можешь.
Виктор Аркадьевич собрал, сколько оставалось слюны в пересохшем рту, и снова плюнул.
Раздалось шипение, мерзко завоняло горелой тухлятиной, и лапы исчезли.
— Маньяк, — затихая, донеслось с лестницы. — Тень! Аспид!
Ну и пусть — аспид. Пусть даже тень, но тень чего-то большого и настоящего.
Виктор Аркадьевич поднял вертолет к небу, движением пальца запустил винт, отпустив машину в полет.
— Лети! Ты знаешь куда.