зве что мельком, да и то подосадовав, что выбор невелик – вперед и никаких. Но на моем третьем глубоком вдохе оказалось, что они к Голицыну и его людям не имеют никакого отношения, поскольку те, что были ближе ко мне, стали оглядываться на них с явной досадой, взирая как на случайную помеху.
Крепыш даже прикусил губу, затем хмуро кивнул своим людям, подступавшим ко мне с противоположной стороны, чтобы освободили дорогу, после чего эта пятерка беспрепятственно просочилась в образовавшийся проход, но дальше не пошла.
Более того, шедший одним из первых невысокий мужичонка, облаченный в показавшийся мне до удивления знакомым куцый зипунок – ну точно, вон и клок торчит из левого плеча,– рывком содрал с головы надвинутый чуть ли не на глаза треух и завопил во все горло, обращаясь ко мне:
– Сказывал же тебе, княж Феликс, что встречу, вот и встретил! А енто все мои дружки, с коими я обещалси тебя ознакомить. Вона Ивашка Бревно,– ткнул он пальцем в здоровяка, шедшего по правую руку от Косого,– и Плетень,– еще один небрежный кивок, влево, где смущенно улыбался самый длинный из всех, долговязый мужик,– и Вторак...
Сомнений не было. Игнашка Косой и впрямь ухитрился в рекордно короткие сроки собрать «своих» людей.
– Встретились? – оборвал его перечисления крепыш из первой ватаги.– Вот и славно. А таперь и нам дай с купчишкой приобняться.
– С купчишкой цалуйся невозбранно, а коль табе хотца пресветлаго князя к груди прижать, то надобно для начала его соизволения спросить,– весело ухмыляясь, поправил его Игнашка.– Ежели дозволит, то отчего ж не приобнять, а ежели...
– Дозволит, дозволит,– неуверенно буркнул крепыш, старательно всматриваясь в мое лицо.– А что, он в точности князь?
– Да ты у царевича поспрошай, он тока что его князем величал, егда освободить повелел по случаю Прощенаго воскресения,– ухмыльнулся Игнашка и посоветовал: – Еще успеешь поезд его нагнать – я его возок перед Кремлем видал.
Крепыш растерянно оглянулся на сгрудившихся за его спиной парней, но те продолжали молчать, понимая в произошедших метаморфозах еще меньше.
– А енто, стало быть, не купчишка Федот? – осведомился он.
– Как жа он будет Федотом, коли тебе сказывают, что царевич только что его княж... Феликсом величал, вон у кого хошь спроси,– с запинкой, но верно произнес Косой мое «новое» имя, и рот его расползся в улыбке еще сильнее.
Но крепыш оказался куда предусмотрительнее.
– Тады...– принял он решение,– пущай княже с нами прокатится до подворья боярина мово. С него не убудет небось, а путь недолог. Ну и коль промашку дали, чтоб простил он нас, довезем куда скажет.
– Не замай! – с угрозой произнес Игнашка.– С нами он пойдет.
– Вота как,– протянул крепыш.– Не хотишь, стало быть...– И махнул двум своим ватагам, которые снова стали угрожающе сходиться с двух сторон.
– А я ведь тебя знаю,– опознал старшего Игнашка.– Ты Аконит из ратных холопов голицынских. И зазноба твоя в Китай-городе проживает. Мыслишь выслужиться пред боярином, дабы он тебе жениться дозволил?
– И я тебя знаю,– в тон ему ответил крепыш.– И где зазноба твоя проживает, тож ведаю.
– Во как! – изумился Игнашка.– Мне невдомек, а он ведает! И где же?
– Близ Лобного места,– ответил крепыш.– Вервь ее имя.– И с угрозой произнес: – А ентого отдай по-доброму. Мы его хошь живого, хошь мертвого, но с собой заберем.
Замечание насчет веревки Игнашке явно не понравилось. Отбросив показное дружелюбие и мирный тон, он грубо заметил:
– Да какой ты Аконит? Прогадала твоя матерь. Тебя надобно было Алтеем[66] прозвать, оно тебе поболе личит[67].– И, повернувшись ко мне, предупредил: – А теперича держись, княже. Кажись, чичас начнется. Эх,– посетовал,– жаль часов ты мне мало отпустил, не поспел я всех собрать.
Я прикинул силы. Выходило не ахти – один против пяти. Плюс оружие, которое откуда ни возьмись появилось в руках у голицынских людей. А задать стрекача теперь уже не выйдет. Мужики пришли меня защищать, а я в бега?
Нет уж, будь что будет.
– Гляди в оба,– предупредил Игнашка.– Знаю я голицынских, народец поганый.
Мы скучились возле забора, заняв полукруговую оборону и ожидая нападения, и тут из-за поворота с громкими криками «Пади! Пади!» выскочил десяток всадников.
Обе ватаги, в том числе и Игнашкина, бросилась врассыпную, кто куда. Сам Игнашка метнулся куда-то вбок, успев толкнуть и меня. Не ожидавший этого, я кубарем покатился в сугроб, вылезая из которого услышал звонкий мальчишеский смех. Он раздавался из нарядной кареты, запряженной четверкой лошадей и остановившейся прямо возле меня.
Голос принадлежал царевичу.
Оказывается, Квентина не успокоило, а, скорее напротив, еще больше насторожило мое недоумение по поводу неожиданной задержки. Вот почему на полпути, да что там, уже близ кремлевских стен поезд царевича развернулся и вновь двинулся по направлению к объезжей избе.
Правда, когда выяснилось, что бумага уже составлена, а сам Федот, то есть Феликс ушел, Квентин успокоился и больше из мальчишеской лихости и желания показать, в каком он нынче почете у царского сына, упросил того двинуться дальше и нагнать отпущенного.
Мол, то-то смеху будет.
Получилось у меня «с корабля на бал», а если совсем точно, то из острога прямиком в царскую мыльню, где спустя всего час я блаженствовал в парилке. Не пожелавший отпускать меня надолго Федор Борисович, возбужденный столь редким приключением, лично распорядился и о баньке, и о том, чтобы княж Феликс, как только намоется, немедля вместе с Квентином к нему.
– А почему Феликс-то? – первым делом поинтересовался я, блаженствуя под умелыми руками дюжих банщиков, у почти невидимого в густых клубах пара Квентина.
– Федот – это не...– последовал авторитетный ответ жалобно постанывавшего Квентина.– У нас нет Федот. Я и помыслил взять сходное. Да и красно[68] звучит – Феликс Мак-Альпин,– заметил он, явно гордясь подобранным для меня звучным именем.
– Ну-у,– неопределенно промычал я, осваиваясь с новым именем.
Вообще-то я и сам собирался его поменять, только как-то все забывал, да к тому же в иностранных именах не силен. Впрочем, выбор Квентина был недурен, имя звучало и впрямь неплохо, особенно в совокупности с фамилией.
– Пришлось немного поведать о себе,– продолжил разрумянившийся Дуглас в предбаннике, наслаждаясь ледяным квасом,– но я сразу сказать царевичу, что пока все это тайна, и он обещал сохранить ее.
– Ты рассказал ему, что являешься старшим сыном короля Якова? – обалдел я.
– Все равно он рано или поздно все узнать,– равнодушно пожал плечами Квентин,– а тут такой случай. Был нужда спасать тебя, и что оставалось делать? Ну и о тебе тоже пришлось...
– Так-так,– насторожился я.– А что ты еще рассказал про меня?
– Кроме того, что ты сам мне поведать, ничего,– заверил меня Дуглас.
– И на том спасибо,– вздохнул я и вдруг вспомнил: – Погоди-погоди, а почему царевич в карете называл меня твоим кузеном?
– Я сказать, что мы – родичи,– весело подмигнул Квентин.– То не есть ложь. Ежели поискать, то у всех наших родов в пращурах непременно сыщутся и... как это по-русски? – нетерпеливо прищелкнул он пальцами.
– Представители других родов,– со вздохом подсказал я.
– Да, да,– кивнул он.– Тогда мы есть родичи.
«Час от часу не легче,– горестно подумал я,– вранье на вранье и враньем погоняет. Да если бы еще хоть врать научился по уму, чтоб никакая проверка не вычислила, а то ж одна несуразность на другой и все, можно сказать, в глаза бросаются. С какого перепуга мы так по-разному путешествуем, если двоюродные братья? Поругались? А чего ж тогда выручать кинулся? Да и в остальном столько вопросов можно задать, что... Ох, Квентин, Квентин...»
– А если дознаются? – уныло спросил я, но больше для порядка – и так понятно, что непременно дознаются.
– Кто? – удивился Квентин.
– Кто угодно,– проворчал я.– Ты хоть понимаешь, что я на вашем языке знаю от силы сотню слов и могу ответить лишь на самые элементарные вопросы, да и то если пойму, о чем именно спрашивают.
– Вот об этом я не думать,– виновато ответил Квентин.
– А надо думать. Ладно, если дальше станут спрашивать, то скажешь так. Мол, ты назвал меня кузеном потому, что... так принято между всеми королями,– нашел я выход. Слабенький, конечно, но хоть какой-то.– А если кому-то подумалось, что мы родичи, то он ошибся. И еще одно,– вовремя вспомнил я,– больше никогда никому ни слова о том, что ты сын английского короля.
– Почему? – опечалился Квентин.
– Потому,– сердито ответил я.– Представь, что будет, если слух об этом дойдет до царя.
– И что? – вновь не понял Квентин.
– Он обязательно захочет это проверить,– пояснил я,– хотя бы уже для одного того, дабы окружить тебя соответствующим почетом. Ну и заодно предупредить Якова, мол, сынок твой у меня гостит, но ты не волнуйся, нужды ему ни в чем нет, и вообще живет он тут как у Христа за пазухой. Понимаешь, что тогда с тобой будет? Да и с фамилией твоей тоже загадочная накладка – ведь он потребует объяснений, почему Яков – Стюарт, а ты – Дуглас. И что ты ответишь?
– Я сказать как есть,– невозмутимо пожал плечами Квентин.– Брак не было по причине смерть мой матери.
Может быть, следовало откровенно сказать ему то, что я услышал от лекаря Арнольда Листелла. Не знаю. Но пойти на такое я не решился – язык не поворачивался. В конце концов, сегодня парень меня здорово выручил, можно сказать, спас от смерти, а я вдруг ляпну эдакое. Да и не поверит он мне – кому охота самолично отказываться от столь радужных иллюзий, да еще замененных на не просто правду, но отвратительную правду.
Но если не говорить ему истины, которая чересчур горька, надлежит топать кружным путем, что я и делал, будучи уверенным на все сто, что, затяни он свою шарманку при старшем Годунове, и дело кончится плохо не только для него, но и для меня тоже.