плохого не видела. И все, уехал, больше его не видела и не знаю, кто он сейчас, что делает, но что он – сын своего отца, мне ясно, а этого достаточно, чтобы не желать больше с ним встречаться.
– Надо Панфилову позвонить.
Матвеев включает телефон и набирает знакомый номер. Долгие гудки удивляют его, и он звонит Олешко – уж этот точно знает, куда запропал Александр.
– Олешко.
– Паш, это Матвеев. Где Сашка, отчего трубу не берет?
Олешко что-то говорит, и Матвеев поднимается – руки его сжимают сотовый, пальцы побелели.
– Скоро буду. – Он смотрит на сестер потерянным взглядом. – В Панфилова стреляли. Ника, Сашка в больнице. Семеныч добр и ласков, говорят… но лучше ему не звонить.
Ника знает, что это значит. Если Семеныч не рычит на звонящих, Саша, скорее всего, не выживет.
– Там у Пашки есть зацепка, надо ехать.
– Едем. Марина, спасибо тебе. В другой раз, может…
– Телефон мой запишите и свои координаты мне оставьте, теперь уж я не позволю вам потеряться. И буду ждать звонка. Пусть ваш друг будет жив и здоров, я помолюсь о нем.
– Спасибо. Сдается мне, ему сейчас нужны все молитвы, какие только есть, до единой. – Матвеев пожал Марине руку, обнял ее и прижал к себе. – Мы… встретимся еще, вот только разгребем все.
– Будьте осторожны. А я буду молиться о вас. Как всю жизнь молилась. – Марина закрывает дверь, прислушивается к торопливым шагам на лестнице.
– Мам, кто это был? – спрашивает дочь.
– Долгая история. Подожди, вот все соберемся, я расскажу.
Накинув платок и шубку, Марина бежит вниз по лестнице, потом знакомой дорожкой – к старой церкви. Там пусто, полумрак, но Марина знает, к кому пришла. Зажгла свечу, поставила в песок, а сама подняла глаза – спокойный лик Матроны Московской всегда вселял надежду.
– Тебе, Матронушка, помолюсь… за рабов божьих Нику и Максима, Доминику и Сергея… уж ты разберешься. И за раба божьего Александра. Помоги им, Матронушка, помоги, как мне помогала всегда. Им нужна помощь сейчас, спаси и заступись.
Ника лежит на заднем сиденье, голову разрывает тупая боль. Матвеев ведет машину, уже темнеет, но что это значит, если где-то там его друг Сашка Панфилов умирает, а Семеныч добрый и вежливый? Нет, так не должно быть. И думать о плохом не надо.
Что-то ударило сзади машину, ее завертело, развернуло посреди полосы, Матвеев попытался вырулить, но не смог, скользко. И обрыв – обледеневший, крутой, машина накренилась и заскрипела, наклоняясь в темноту. Ника испуганно вскрикнула, а Матвеев подумал, что здесь, похоже, кошачья тропа и заканчивается. Что-то снова толкнуло машину, и она нырнула в обрыв.
14
Булатов не понимал, как могло случиться, что его жизнь, расписанная по минутам, превратилась в безумную сумятицу. Он спал на раскладушке в чужой квартире, ел завтраки и ужины, приготовленные Стефанией Романовной, которая потребовала, чтоб он называл ее, как и все, тетя Стефа. Он ехал на работу, но все мысли его были заняты бледной задумчивой женщиной, что лежала в спальне, глядя в окно на падающий снег, – иногда ему казалось, что она отсутствует в своем теле, потому что взгляд ее синих глаз был далеким и отстраненным, словно видела она какие-то другие берега, а сюда погостить заглянула. И котенок на подушке рядом с ней – заметно подросший, толстый, мордатенький, – он смотрел на Булатова лениво и иронично. Он точно знал, где бродит его хозяйка.
Когда ему позвонила встревоженная Валерия, он какую-то минуту не мог взять в толк, о чем она ему говорит. Куда могла уехать Ника, которую мучили головные боли, а с лица всего сутки назад окончательно сняли повязку? Да еще вот так, никому ничего не сказав. И Макс тоже хорош…
– Как – уехали?
– Дядя Леша, в этом вся мать. Что-то прострелило, взяла и сделала. У Максима и шансов не было, она умеет людей с пути сбивать. – Марек горестно вдохнул. – Где теперь их искать? Шутка ли – Новгород, это большой город, иголку в стоге сена и то проще найти, у нее ведь нет такого количества всяких идей.
– Так-то оно так, а делать что?
– Думаю, нужно все-таки поехать за ними, глядишь, найдем… Но только Валерия еще не выходит никуда, а клуб…
– Вот ты и останешься в клубе, а я поеду. Возьму на работе отпуск, три года не брал, и поеду за ними. Может, не лишней будет им моя помощь. Выеду сейчас, к утру буду там.
Он боялся признаться себе, что едет за Никой, потому что ему невыносимо находиться далеко от нее, невыносимо не видеть ее, а мысль о том, что следующее приключение, в которое она ввяжется, может оказаться последним, заставляла его увеличивать скорость. Его серый внедорожник был приспособлен к езде по плохим дорогам, и Булатов только надеялся, что не повалит снег.
– Как она может вот так? Ну, казалось бы: живи как люди…
Он осекся. Он поймал себя на том, что пытается втиснуть Нику в те же рамки, что ее отец, и мерилом является ненавистное ею «как люди». То, чего она не принимала и избегала всеми силами, потому что хотела строить свою жизнь самостоятельно и поступать по своему разумению, а не «как люди». Булатов подумал: а как, собственно, живут эти пресловутые люди? И отчего-то вспомнилась Евгения, которая уж точно вписывалась во все социальные установки, но вот ее человеком назвать сложно. Хотя она и жила всю жизнь как люди, делая пакости и думая: ну а что, ведь и все остальные такие же! И в чем-то она права, конечно, и эта ее правота еще больше раздражала Булатова.
– Нет, малыш, ты только найдись. Крылья тебе резать я не буду, и в клетку не посажу… Но что-нибудь мы придумаем, чтобы ты не вытворяла такое, как сейчас.
То, что Ника с Матвеевым, утешает мало – Макс во многом похож на свою шальную сестрицу.
– Как я не заметил их сходства? Ведь они очень похожи, и я это видел, но толковал по-другому… Но кто мог предположить, что все так окажется…
Булатов вспомнил помертвевшее лицо Никиной матери и ее рассказ и внутренне содрогнулся. У него двое детей, от каждой жены по одному. И хотя в итоге росли они не с ним, он принимал участие в их жизни, помогал им и любил их – и они любили его. Он сумел сохранить добрые отношения с обеими супругами, и дети дружили между собой, несомненно признавая свое близкое родство. И хотя они уже взрослые, Булатов представить себе не мог, что с ним будет, если кто-нибудь из них… нет, даже подумать страшно. Родители не должны переживать своих детей. И то, что случилось с маленькой девочкой на мостике в далеком Торбине, было несчастным случаем, но то, что случилось потом, было чем-то запредельным. Он нажимал на педаль газа, потому что надо быстро найти Матвеева. И Нику. И наконец сказать ей о своих чувствах и намерениях, что за детский сад – поглядывать украдкой!
Утро застало его в пригороде – он решил искать отель, на стоянке которого стоит голубая «Хонда». Алексей включил навигатор и начал методично прочесывать улицы – от одного отеля к другому, пока на стоянке за гостиницей «Прага» не обнаружилась знакомая машина.
– Ну, вот вы где! – Булатов удовлетворенно хмыкнул. – Ладно, подожду.
Ему даже удалось задремать, но когда знакомо пискнула сигнализация, он открыл глаза и увидел Матвеева и Нику, садящихся в машину. Он совсем уж было собрался окликнуть их, но замешкался, «Хонда» отъехала, и Булатов решил догонять, но тут заметил нечто странное, чего раньше не замечал: темная машина с заляпанными грязью номерами, ранее мирно стоящая позади «Хонды», тронулась за ней. Булатов завел мотор и поехал следом. Пары кварталов ему хватило, чтобы понять, что за Матвеевым и Никой ведется слежка – достаточно профессиональная.
– Вот дьявол…
Булатов не мог найти сотовый, чтобы позвонить кому-нибудь из двух простофиль, едущих в «Хонде», но телефон сам вдруг зазвонил в недрах карманов, но где? Съехав на обочину, он успел нажать кнопку приема звонка.
– Алеша, это Лера.
Голос у Валерии какой-то неживой, и Булатов понимает, что случилась беда, но с кем? С детьми?
– Лера, что?..
– Только что звонил Олешко. В Сашу Панфилова стреляли. – Она старается говорить спокойно, но получается плохо. – Я полечу в вертолете санавиации вместе с Семенычем, хоть он и против. Надежды мало, и…
– И Матвеев ничего не знает!
– Да, его телефон до сих пор выключен, и Никин тоже. Алеша, ты… найди их. Что-то нехорошее происходит, в общем, вот так. Я позвоню. Найди их живыми и невредимыми.
Валерия отключилась прежде, чем он смог ей ответить. Историю с покушением на Макса он знал, они вместе думали, кому это могло понадобиться, но так и не придумали. А теперь новая беда – стреляли в Панфилова. Булатов совсем недолго был знаком с Валерией, но она произвела на него впечатление своей уравновешенностью и ироничным отношением к жизни и людям. Казалось, ничто на свете не выведет из равновесия эту женщину, но это все-таки случилось.
Булатов вздохнул – когда беда происходит с другом, это всегда тяжело. За долгие годы упорной работы он практически растерял друзей: кто-то остался в низу социальной лестницы, кто-то, как и он, очень занят. И поэтому общность, которая возникла у него с Матвеевым и Панфиловым, и даже с Мареком – ему очень дорога. И Ника…
Булатов едва не потерял из виду голубую машину, но на одном из светофоров ему удалось подъехать достаточно близко, чтобы рассмотреть Макса за рулем и бледную, краше в гроб кладут, Нику. В темной машине, что притаилась за ними, был скорее всего мужчина, но рассмотреть его получше сквозь тонированные стекла не представлялось возможным. Он вдруг вспомнил фильм «Собака Баскервилей», очень любимый им до сих пор, и подумал: а ничего не меняется. Все это было когда-то, и сейчас есть, и будет. Глупость какая-то, если вдуматься.
Он не стал подходить к ним около управления полиции, хотя нужно было сообщить о Панфилове, но Булатов рассудил, что часом раньше, часом позже, это ничего не изменит. Он хотел знать, что предпримет следящий, который не обращал на него никакого внимания, – похоже, был уверен, что никто не знает о его присутствии. С величайшими предосторожностями Булатов следовал за двумя машинами. Ему хотелось есть, нестерпимо хотелось в туалет, но выйти он не мог, и только думал – а как же справляется с этими проблемами тот, в темной машине?