– Вот ведь сукин сын…
Булатов припарковался за углом дома, так, чтобы видеть и голубую машину Ники, и темную, припарковавшуюся в другом конце двора. Матвеев и Ника скрылись в подъезде, а Булатов огляделся, вышел из машины и уж совсем было решил подойти и разглядеть неизвестный «хвост» или хотя бы пройти мимо и приглядеться к водителю, но вдруг подумал: если «хвост» и раньше следил за Максом, то и его, Булатова, может знать в лицо. Оглядевшись, он увидел слева ряд гаражей и, вздохнув, направился туда – с общественными туалетами и здесь был напряг. Он сам не верил, что ввязался в такую авантюру, это было совсем на него не похоже, но вот он следит за Никой и своим другом, и еще за кем-то, отливает за гаражами в чужом дворе, понятия не имея, что станет делать дальше, – и при этом чувствует себя живым, до последней клетки – живым!
– Марек прав, она умеет сбивать людей с пути, – Булатов ухмыльнулся. – Вот чудо гороховое… Ладно.
Что именно «ладно», он и сам толком не знает – то, что командовать Никой он не сможет, ему давно уже ясно. Да и не хочет он ею командовать. А хочет только, чтобы она была с ним. И пусть не выйдет из нее уютной домохозяйки, неважно – главное, чтобы она была рядом. А ведь она может даже не догадываться о его чувствах, вот в чем проблема.
– Ладно, поглядим…
Он снова решил, что пора объясниться с Никой, и вообще это просто детский сад, такие вот круги на полях, что он нарезает, – он, солидный и опытный, даже слегка пресыщенный мужик.
Но тут Ника с Матвеевым вышли из дома, сели в машину, и их соглядатай тоже тронулся с места. Булатов, немного обождав, развернул свой внедорожник, спеша их догнать и боясь потерять из виду. То, что они едут из города, стало ему понятно минут через двадцать.
– Ну вот и хорошо.
Булатов увеличил расстояние – его не должен заметить тот, в темной машине, а он вполне может, потому что трасса – открытое место. Хорошо, что уже темнеет… но так и потерять их недолго. Хоть снега нет.
Булатов нажал на газ, дорога рванулась из-под колес, но догнать их не так-то просто – темнеет быстро и уже не видно ни голубой «Хонды», ни ее преследователя, но деться им с этой дороги некуда.
Булатов заметил, что свет фар отчего-то виден на боковой дороге, он в толк взять не мог, зачем Матвееву понадобилось съезжать с трассы… но только свет метался, и Булатов понял, что-то там происходит, и выжал газ, свернул в сторону от главной дороги – строят объездную, вот и получился аппендикс, но дальше пути нет, и Булатов затормозил и выключил фары. Взяв из боковушки гвоздодер, он вышел из машины и пошел туда, где мечутся огни, – как раз, чтобы увидеть, как голубая «Хонда», мигнув габаритными огнями, нырнула носом с обрыва. Через минуту раздался удар и потом взрыв. Булатов замер в ужасе, у него задрожали руки, и он едва не выронил свое импровизированное оружие. Но тут послышался голос:
– Это я. Сделано. Да, чисто. Оба, он и она. Договорились.
В темноте виден силуэт высокого мужчины, он подошел к обрыву и взглянул вниз.
– Вот так-то. Сами облегчили мне задачу.
Больше Булатов слушать не стал. Размахнувшись, он огрел мужика по черепу гвоздодером, тот упал, как кегля, не издав ни звука. Булатов перетащил его к своей машине, достал из багажника скотч и добросовестно обмотал тело, уделив особое внимание конечностям и рту.
– Олешко тебе язык развяжет, погоди.
Нащупав пульс на шее нового знакомца, Булатов переместил его в багажник и прикрыл пледом – чтоб не видно было, и только после этого пошел к обрыву. Каждый его шаг был тяжелее предыдущего, а в груди разрасталась боль – мысль о том, что Ника только что погибла, еще не совсем им была осознана, но непоправимость произошедшего – вполне. Минута, и не стало Ники и Макса. И что теперь делать, как это пережить, как вообще быть, он не знал. Внизу догорала машина, и в ней два тела, которые хоронить будут в закрытых гробах.
– Как же я детям скажу?
Он не хочет об этом думать. Его ноги подломились, он упал на четвереньки, дышать совершенно нечем. И жить больше незачем. И не жить он права не имеет – из-за Марека, которого он не бросит никогда, с этого дня и до самой смерти.
– Да это Леха!
Знакомый голос звучит немного приглушенно откуда-то снизу, но это, несомненно, голос человека, а не призрака.
– Леха, что ты там завис? Дай Нике руку, я ее подтолкну.
Не веря в происходящее, Алексей протянул руку, и горячая ладошка оказалась в его руках моментально.
– Тяни осторожно.
У Ники нет сил выбираться самой, но Булатов перехватил ее удобнее и вытащил на снег, потом подал руку Матвееву.
– Макс, ты тянись… тяжелый, черт!
Внезапно что-то с треском сломалось, и Матвеев тяжело повис в его руке, и Алексей упал на снег и двумя руками ухватил руку Макса.
– Нет, Макс, тянись, дай мне другую руку!
– Она сломана, похоже.
Вторая пара рук ухватила Матвеева – это Ника, сняв полушубок, плюхнулась на снег рядом с Булатовым и ухватила брата за куртку.
– Давай, Макс, не вздумай упасть! Давай, матьтвоюпоперек, держись!
Вместе они подтянули его достаточно для того, чтобы Булатов перехватил Макса под руки и вытащил на снег.
– Охтыжгребаныйнафиг!
Ника с трудом поднимается и, отряхнув полушубок от снега, надевает его.
– Нет, вы видели? Моя машинка! И сумочка! И игрушечная коровка! – и она выругалась.
Булатов потрясенно смотрит на Нику – он и предположить не мог, что этот ангельский голос может произносить такое.
– Привыкай, брат. Она иногда ругается – от полноты чувств.
Пусть ругается – хотел сказать Булатов, но не смог, в горле застрял ком. Пусть ругается, пусть дерется, пусть влипает в авантюры, сбивает с пути граждан, рисует кошек и принцесс и тискает Буча. Пусть делает, что хочет, – лишь бы она была. Вот такая, как есть – несуразная, невозможная, наивная, хитрая, ужасная, самая желанная в мире. И никто ему не нужен больше. Пусть она его даже не любит – лишь бы просто была где-то под небом. И все, остальное купят.
– Леш, ты-то здесь как?
– А я за вами, дураками, ехал – заметил, что следят, стал сам осторожно следить. Едва не опоздал. Но как?..
– Это же старая дорога – хотели строить объездную, а здесь нужен мост, но грунты такие, что мост должен быть не такой, как мы привыкли… в общем, неважно. Арматуру заложили в двух метрах от поверхности, чтобы посмотреть, как она окисляется, и стройку законсервировали. Вот на арматуру я и встал, и Нику держал. Машина сначала в эту самую арматуру носом уперлась, я в фарах рассмотрел, мы вылезли, машина нырнула, а нас в темноте не видно. Днем-то такой трюк не вышел бы, счастье, что ночь.
– Везучие вы, черти!
– Ну, это все знают. Ника!
Они услышали тихие всхлипывания, Булатов подошел к ней – Ника смотрела на горящую «Хонду» и плакала, слезы катились по ее щекам, застывая на морозе.
– Она же такая хорошая была, понимаешь? Она была со мной пять лет, такая славная, голубенькая, юркая! А теперь она горит…
– Я куплю тебе новую, обещаю. Вот сегодня же куплю… нет, сегодня поздно, а завтра – точно такую же!
– Нет, это все равно будет другая…
Булатов прижал ее к себе, уткнувшись в волосы, пахнущие какими-то духами и немного – гарью. Все перестало существовать для него в этот момент, потому что он впервые обнимал женщину, которая ему нужнее всего на свете.
– А я уж решила, что совсем тебя не интересую.
– Интересуешь. – Булатов взял ее заплаканное лицо в ладони. – Ты права, такая же машина не нужна. Куплю тебе другую. Завтра же.
– Я и сама могу…
– Можешь, конечно. Но я решил, что моя женщина не должна сама себе покупать машины.
– Ну, если все довольны, может, поднимете меня? – Матвеев изрядно замерз на снегу. – Нога, похоже, ранена, а рука сломана. Хорошо, что левая.
– Ой, Макс, ты же простудишься!
Вдвоем они подняли Матвеева и усадили на заднее сиденье внедорожника.
– Леш, что ты ищешь?
– Этот сукин сын телефон выронил, хочу его найти.
– Какой сукин сын?!
Черт подери, он забыл им сказать.
– Да тот гад, что спихнул вас. Я его гвоздодером угостил по темени, связал и бросил в багажник. Он телефон выронил, и надо его найти…
– Леш, ты реально крут!
Булатов сделал вид, что не обратил внимания на похвалу, но поймал себя на том, что довольно улыбается. Всегда приятно выглядеть суперменом в глазах любимой женщины, даже если эта женщина изъясняется подростковым сленгом и только что ругалась, как портовый грузчик.
– Да любой бы ругался, случись такое…
Он возвратился к машине и нашарил в боковушке фонарик. Освещая вытоптанный снег, метр за метром исследовал место, и наконец злосчастный сотовый обнаружил.
– Отдам Олешко, пусть развлекается. Макс, я хотел сказать, что…
– Я знаю. Сейчас отдышусь и позвоню Павлу, узнаю, как они там. Но если Сашка…
– Максим, огромное невезение – потерять лучшего друга. – Ника гладит его волосы. – Но вдруг…
– Ладно, дайте мне минуту, и я позвоню Олешко.
– Забей, я сама сейчас позвоню.
Ника выудила сотовый из кармана полушубка – привычка таскать там деньги, сотовый и ключи не раз выручала ее, не подвела и сейчас.
– Ника, вы где? – спросил Олешко.
– Мы… где-то. Паш, как там Саша?
– Пока держится. Ника, Максим с тобой?
– Да. Сейчас дам ему трубку.
Превозмогая нарастающую боль, Матвеев кратко описал произошедшее и примерное свое местонахождение.
– Все, понял. Будьте там, никуда не съезжайте, через час вас оттуда заберут.
Булатов хмыкнул:
– Как же, через час! Да тут ночь ехать. Околеем от холода.
– Если Олешко сказал «через час», так и будет. Подождем.
Боль в сломанной руке стала нестерпимой, ныла раненая нога. Он снова и снова прокручивал в уме случившееся: удар, машина слетела с трассы, и еще удар, завертевший «Хонду» на скользком месте, крен – и понимание, что машина уперлась носом во что-то, что вполне может и не выдержать. Рывок к двери, треск кости – тяжело оперся на запястье, стальные пруты арматуры под ногами – и обрыв внизу. И машина летит вниз, взрыв. Спокойный голос, деловито отчитывающийся кому-то, что, дескать, да – оба, облегчили ему задачу. Матвеев поежился – ему сейчас очень пригодился бы Никин жуткий горлодер, но если бы знать…