Но в ее квартире толпятся какие-то люди, что-то пишут, фотографируют.
– Мама!
Мать поднимает на нее измученный пустой взгляд.
– Если бы я сразу поехала домой, а не стала перебирать барахло…
– То здесь бы было на один труп больше. – Олешко входит в прихожую и останавливается у порога. – Да, грязно сделано.
Лужи крови – там, где лежали охранники, и два силуэта, обведенные мелом.
– Два? – Ника смотрит на Олешко. – Их же…
– Третий еще жив. Вы, тетя Стефа, разминулись с ними минут на десять, судя по всему. А это хорошо, потому что мы знаем время похищения, их сразу же стали искать. А еще вы остались живы, и третий охранник, возможно, тоже выживет – благодаря вам. Ника, ты столкнула с лестницы офицера полиции.
– Ну его… Где наши дети?
Мать заплакала – горько, безутешно. Смерть Евгении стала для нее ударом, но она знала, что переживет это – Евгения стала ей совсем чужой в последнее время. Просто тот факт, что кто-то так зверски убил ее и мужа тоже, потряс ее. Но то, что случилось здесь… И взгляд у Ники неживой, пустой – мать знает, что, если что-то случится с внуком, хоронить ей придется двоих. Ника не сможет пережить, для нее нет середины.
– Похитители вошли, открыв дверь ключом – он у них был. – Олешко рассматривает дверь. – Замок не взломан. Потому охранники не среагировали – они думали, вероятно, что вернулся кто-то из нас. У кого еще были ключи?
– У Евгении, – Ника вздыхает. – Отец потребовал, чтобы… в общем, была у нее связка, но только один подходил к двери – от замка, на который мы запирались, когда все находились дома.
– Ну а большего и не потребовалось. – Олешко сжимает губы. – Самая страшная вещь – привычка, автоматизм. Пришли и автоматически заперли дверь на привычный замок. Тетя Стефа, вам отдали вещи Евгении и мужа?
– Его борсетка была на заднем сиденье, она практически сгорела, а сумку Жени нашли на ближайшей помойке.
– Что в ней было?
– Косметика, блокнот, паспорт…
– Ключи?
– Нет, ключей не было…
– Ну вот вам и отгадка. Тот, кто убил Евгению, забрал ключи. Значит, нужно искать…
– Она мне говорила, что дала показания в прокуратуре против своего сожителя, – мать сжимает ладони, стараясь унять дрожь. – Сказала, что за это ее выпустили под подписку о невыезде.
– Как звали сожителя?
– Борис Трофимов.
Олешко присвистнул.
– Что? Паша, что?
Ника смотрит на него такими отчаянными глазами, что он отводит взгляд. Нет, не вышло бы из нее секретного агента – слишком сильные чувства обуревают ее, если любит, то любит, если ненавидит, то насмерть. Этого ни один секретный агент не может себе позволить.
– Он темная лошадка. Но я знаю кое-кого, с кем он связан. Трофимов сейчас в бегах. Его видели в тот день, когда погибла Евгения, в этом дворе – думаю, он и убил ее и отца. Возможно, похищение – его рук дело. Но вот кто стоит за ним, я не знаю.
– Надо его найти!
– Я найду. Ты поговори с полицией и жди моего звонка. Ника, я обещаю: я его покромсаю на атомы, но вырежу из него правду.
– Тогда иди и сделай это.
Ника повернулась к полицейскому, он спросил:
– Вы хозяйка квартиры?
– Вы же знаете, что я.
– Так положено. Нужно, чтобы вы ответили на несколько вопросов.
Ника отворачивается и идет к Мареку в комнату. Там беспорядок, белье с кровати сорвано, подушки разбросаны. Ника поднимает подушку сына и утыкается в нее лицом – она пахнет ее ребенком. Где он сейчас? Почему его ищет чужой человек, а она, мать, ничего не может сделать? А если его пытают? Убивают? Или уже убили? А если она больше никогда его не увидит? Зачем тогда все?
Буч прыгает ей на колени, он рад, что его человек снова с ним. Она машинально гладит его.
– Ника…
– Не трогай меня сейчас, Леша. – Она поднимает на Булатова пустой взгляд. – Не трогай, я сейчас… не могу. Ты иди… там мама, Макс. А я хочу побыть одна. Понимаешь? Мне надо. Возьми Буча, пожалуйста, он испуган.
Ей нужно остаться одной и подумать.
Кому понадобилось похищать детей? Кому она перешла дорогу?
Есть только один человек, который хочет ее смерти. Почему – не имеет значения, ей это неинтересно. Но он заплатил киллеру, чтобы тот убил их с Максом, а поскольку они живы, еще ничего не закончилось. И то, что он сидит очень высоко, значит только одно: при падении он разобьется насмерть.
Ника села в угол комнаты и уткнулась в подушку Марека. Она подождет новостей от Олешко, а потом решит, как поступить. Но сейчас нужно ждать, и на это нужны силы, и она их сохранит.
Дорога на Остров потерялась, и Буч мяукает в тумане.
– Марек, что теперь будет? – Ирка прижимается к названому брату. – Димка, иди сюда.
– Нет, надо обследовать это место. – Димкин голос звучит откуда-то справа. – Может, есть выход.
– Нет выхода… – Ирка плачет. – Мы умрем здесь…
– Не умрем. Мать найдет меня. – Марк обнимает ее. – Она всегда меня находила, когда мы играли в прятки.
– Сравнил тоже.
– Ты не понимаешь. Мать… она как кошка, всегда найдет путь. Туда, где другие и не подумают искать, она обязательно заглянет.
– Я пить хочу…
– Ир, постарайся просто сидеть и ждать. – Марек гладит девочку по голове. – Димка, иди к нам, хватит в темноте рыскать.
– Каменный мешок какой-то.
Димкина рука теплая и крепенькая, они садятся на какие-то тряпки, прижимаются друг к другу и погружаются в ожидание. Их будут искать и найдут – потому что их любят, без них ничего не делается.
– Мой папа сейчас ищет меня. Всех нас.
– Да. Мать тоже. Ничего, ребята, прорвемся. Вот отдохнем, отдышимся – и потихоньку обследуем здесь все, чтобы понять, куда мы угодили.
В квартире все случилось так быстро, что они толком и понять ничего не успели. Какие-то люди вдруг появились в комнате, раздались негромкие хлопки, котенок кубарем скатился с коленей и спрятался за диван, а их уже тащили к выходу мимо лежащих в крови охранников.
И теперь они здесь – этот каменный мешок где-то в Александровске, потому что везли их недолго.
– Здесь не холодно – значит, рядом проходят трубы парового отопления. – Марк принюхивается. – Пахнет канализацией, но это, возможно, откуда-то извне. Если нас сюда бросили, значит, дверь имеется.
– Скорее люк. – Димка-Торквемада шмыгнул носом. – Я, когда меня толкали, успел потрогать – проем металлический, закругленный. Так что это не дверь, а люк.
– Что это может быть?
– Кочегарка, например. В старых домах есть бомбоубежища – может, это одно из них. Надо ощупать стены, возможно, есть другой выход, – говорит Димка.
– Тоже дело. – Марк отстраняет Ирку. – Ты посиди, а мы с Димкой…
– Я боюсь одна. С вами пойду.
Они медленно двигаются вдоль стены.
– Не может быть, чтоб ни одной щели…
– Возможно, еще ночь. Ир, не волнуйся, мы выберемся.
– Как же…
Они нащупывают трубы, оказавшиеся теплыми, и идут вдоль них. Стена обрывается, они уткнулись в другую – медленно пошли вдоль нее. Ощупывая каждый сантиметр, они ищут слабое место. Темнота такая кромешная, что Марку начинает казаться, что он ослеп.
– Стена стала ниже, потолок нависает. – Марк трогает рукой потолок. – Что это такое, кто бы мне сказал?
– Похоже, это какие-то коммуникации все-таки. – Димка нюхает воздух. – Канализацией воняет. Мы под землей.
– Ребята, дверь!
Ирка нащупала створку и не верит своему счастью. Значит, есть выход.
– Заперто…
Ирка прижимается к створке и плачет.
– Ир…
– Марек, мы умрем здесь.
– Это не та дверь, через которую нас сюда впихнули, – говорит Димка. – Там был металл, а здесь дерево. Нужно поднажать…
– Подожди. Давай послушаем, что там.
– Марек, да что там может быть? Нужно выбираться и откуда-то позвонить родителям. – Димка повел носом. – Тут канализацией не пахнет, но заметно прохладнее.
– Ой, а как же мы на улице?.. – Ирка вдруг понимает, что на них, кроме домашних спортивных костюмов и тапок, ничего нет. – Там мороз, а мы…
– Ир, главное сейчас – выбраться отсюда, а там разберемся. – Марк нажимает плечом на дверь. – Ну-ка, Димыч, пособи…
Втроем они навалились на дверь – она подается, медленно, но подается! В щель уже видны ступеньки, освещенные каким-то призрачным светом, – на дворе, похоже, все-таки ночь.
– Когда они к нам ввалились, было шесть вечера. – Димка ведет подсчет. – Ну где-то полчаса везли нас. Ну пусть в семь мы оказались здесь. Часа полтора мы тут торчим… ну два. Сейчас девять – начало десятого. Нас должны искать.
– Если знают, что случилось. – Ирка вздыхает. – Я с мамой тогда только поговорила, так что она моего звонка не ждет. Разве что Ника или дядя Макс будут звонить и не достанут вас по телефону…
– Мать, скорее всего, мчится сюда на всех парах. Она у меня такая… гоняет, как Шумахер. Вечно в истории влипает…
Марек думает о матери – о том, как страшно ему было, когда он решил, что потерял ее. А ведь он практически взрослый – ему совсем скоро, чуть больше чем через год, будет восемнадцать. И сидеть вот так и ждать, когда мать вытащит его… Да дело даже не в том, ведь люди, похитившие их, могут вернуться – и кто знает, с какими намерениями. Хотя вряд ли с хорошими.
– Давайте поднажмем еще.
Они наваливаются на дверь, и образуется щель, пригодная для того, чтобы в нее протиснуться. Димка проскользнул первым – вскрикнул и отскочил в ужасе.
– Что там, Димыч?
– Трупы… скелеты. Много.
Они по очереди протискиваются в щель – за ней узкая длинная комната, в зарешеченное окошко видна луна, вверх ведут ступеньки, а справа в углу громоздится бесформенная куча, из которой торчат кости, рядом верхняя одежда.
– Четверо… нет, пятеро. – Ирка в ужасе прячется за Марка. – Марек, холодно-то как…
– Ты хочешь вернуться обратно?
– Нет, но…
– Тогда терпи.
Ирка с Димкой согласно кивнули. Нужно выбираться, иначе все может обернуться очень плохо.