И тут я был обнаружен. На какой-то миг они застыли от неожиданности, разглядывая меня как орангутанга в зоопарке, а потом, одновременно ткнув пальцами куда-то в направлении моего живота, бросились ко мне, что-то выкрикивая в мой адрес, явно не слишком лестное. Я, конечно, не знаток японского языка, но проследить за направлением их указательных пальцев у меня ума хватило. Меч! Так вот зачем они явились сюда! Тут у меня в голове что-то щелкнуло, и вместо того, чтобы, запустив в них мечом, скрыться в тоннеле, я совершил непростительную ошибку. Нет, в тоннеле я, как раз, скрылся, но… Пока мои босые пятки выстукивали по гладкому камню "Танец с саблями", руки до боли сжимали чудесно обретенный меч, лишая потомков самураев в сущности принадлежащего им трофея. Только у кромки воды я опомнился. У меня нет никаких прав на это оружие, а у них наверняка есть, и если я не хочу нарваться на неприятности, то лучшим выходом будет оставить меч здесь, а самому переместиться в водную стихию. Прошло уже достаточно времени, чтобы касатка убралась подальше от укрывшей меня расселины. И, клянусь, что я уже нагнулся для того, чтобы положить клинок на гранит, как в это самое мгновение раздался выстрел, и пуля лихо свистнула у меня над ухом. Па-ба-ба-бам.
После такого веского аргумента прилетевшего с японской стороны, я как стоял в позе, скажем так, некоего членистоногого, так и рухнул в воду, подняв кучу брызг. И только, преодолев половину пути до выхода, осознал, что пальцы правой руки до сих пор крепко сжимают меч, из-за которого чуть не и разгорелся вооруженный международный конфликт. Но, если я не хочу стать в этом противостоянии первой жертвой, то придется поторопиться. К счастью, кислород в моих легких еще не закончился, когда я мощными гребками приблизился к выходу из расселины. Высунувшись из нее, как улитка из раковины, я энергично завертел головой в поисках опасности. И в тот момент, когда уже уверился в отсутствии таковой, с замиранием сердца, вновь увидел черно-белое тело нетерпеливо поджидающей меня касатки. Вот ведь упрямая скотина, и чем это я ей так приглянулся? Может, мне просто гидрокостюм идет?
В руках у меня был отличный почти метровый клинок, но рядом с такой махиной, выглядел он не опаснее зубочистки. Первый же мой удар станет последним, после такой наглой агрессии разъяренная касатка меня, не жуя, проглотит. Вместе с мечом. Так что пришлось разворачиваться и ускоренным темпом плыть обратно в пещеру, – уж лучше пуля, чем зубы. Мне удалось преодолеть всего лишь треть пути до пещеры, когда последние молекулы кислорода покинули мои легкие. Опять двадцать пять! Видимо, кому суждено утонуть, того не повесят.
С трудом пресекая собственные рефлекторные попытки вдохнуть морскую воду и автоматически подсчитывая белые вспышки замелькавшие перед глазами, я не сразу сообразил, что две яркие точки, почему-то ведут себя странно: не мельтешат, как рекламные ролики, а медленно, но верно увеличиваются в размерах. Отравленному углекислотой мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы опознать в них приближающиеся фонари. Стало быть, японцы, обнаружив брошенный акваланг, решили последовать за коварным похитителем национального достояния (хотелось верить, что никак не меньше), справедливо полагая, что если у меня хватит дыхания для преодоления водной преграды, то и им это будет по плечу. Сейчас они увидят меня и… Им даже делать ничего особенного не придется. Потому что через полминуты они спокойно смогут вынуть меч из моей остывающей руки. Хренушки! Не видать им меча, как своих Северных территорий.
Я рванулся к стене (подальше от электрических лучей) сжигая в крови остатки кислорода, и неожиданно обнаружил там рассекающую ее щель, достаточно широкую, что бы я мог в нее протиснуться. Что я и сделал. Забившись в щель, насколько позволяла ее глубина, я еще успел позлорадствовать, глядя на проплывающие мимо расплывчатые фигуры, и не без основания решив, что пора сказать пару теплых слов Господу богу, возвел очи горе.
Сначала, мне показалось, что это предсмертный бред. Потом, – что обман зрения, а потом… А потом я изо всех сил заработал конечностями, чтобы через несколько самых длинных в моей жизни секунд всплыть в небольшой каменной полости, в которой было достаточно света для того, чтобы я заметил его, втиснувшись в щель, но недостаточно, чтобы заметили проплывающие по тоннелю японцы.
Вцепившись в каменный край, я долго и с наслаждением дышал. Не двигался, не думал, просто дышал, постепенно приходя в себя. И когда пришел, обнаружил, что меч по-прежнему находится в моей правой руке. Н-д-а-а… А я ведь даже не подозревал в себе такой сильной тяги к чужому имуществу. У меня едва хватило сил взобраться на узкий каменный карниз, прилепившийся к стене примерно на полуметровой высоте от поверхности воды. Этот подвиг едва не стоил мне жизни, потому, что проклятый меч, словно мстя за одному ему ведомые обиды, постоянно выскальзывал из дрожащих от напряжения рук. И выскальзывал так, чтобы оказаться поближе к моей сонной артерии. Оборони царица небесная.
Но вот я, балансируя на узком карнизе, выпрямился во весь рост, и осторожно двинулся по нему навстречу путеводному свету. Мне пришлось оставить позади не меньше тридцати метров, когда карниз резко расширился, и я оказался в небольшой, хорошо освещенной пещерке. Прямо надо мной, метрах в трех, уходила вверх каменная труба, в которую приветливо заглядывало невозможно голубое небо. Я опустился на камень, и, стараясь унять пробегающую по телу дрожь, только сейчас признался себе, что в жизни не испытывал столько страха, сколько выпало на мою долю в этом проклятом отпуске. Старею, наверное.
В том, что старею, я убедился еще раз, когда попытался взобраться по почти вертикальной стене пещеры, чтобы втиснуться в узкое отверстие ведущей к свободе трубы. Но если быть откровенным, то старость тут почти не причем. Во всем была виновата жадность. Ну, ни в какую не желал я бросить доставшейся мне такими муками самурайский меч. И, наверное, не меньше получаса потратил на безрезультатные попытки подняться к трубе с помощью только одной руки (вторая намертво вцепилась в рукоять меча и категорически отказывалась ее выпускать). Однако, мне все же пришлось сдаться и начать внимательно оглядывать пещеру в поисках укромной ухоронки для моего почти боевого трофея. Но ничего подходящего не находилось и я двинулся в обратный путь по узкому карнизу, пока не разглядел в сгущающейся тьме на уровне моей поднятой руки россыпь нешироких щелей. Встав на цыпочки, я с большим трепетом пристроил клинок в одном из таких углублений, предварительно запомнив кое-какие ориентиры по которым, впоследствии собирался его отыскать. В том, что мне предстоит вернуться, никаких сомнений не было. Вот только в лагерь сбегаю за веревкой, и – сюда. Чтобы от такого сокровища отказаться, нужно быть либо идиотом, либо пофигистом, а мне всегда хотелось надеяться, что я не подхожу ни под одно из этих определений. И потому, еще раз зафиксировав в памяти свой тайник, я вернулся к лучу света в темном царстве, чтобы, истратив почти все оставшиеся силы на подъем, выбраться из каменной ловушки.
Мне еще пришлось приходить в себя, лежа рядом с отверстием, через которое выбрался, и наблюдая за плавным движением вспененных ветром облаков. Но позволить себе роскошь потратить много времени на это весьма приятное занятие, я не мог. Нужно вставать, бежать и предупреждать. Всех. И пограничников, и смотрителей маяка, и… И Витьку с Ольгой, черт побери! Мало ли, что может произойти, повстречайся они с японскими "черными следопытами" на узенькой тропинке.
Я с сожалением поднялся с нагретого солнцем камня и осторожно двинулся в сторону лагеря. А к пограничникам пусть потом Витька бежит. В отместку. К тому же в этом случае у меня появится время на неизбежный разговор Ольгой. Должны ведь мы, в конце концов, расставить все точки над "i". Хотя, чего их ставить, и так все уже ясно… А неясно только одно: как я дальше жить буду? Не сопьюсь, ненароком? Хренушки, я такую карьеру сделаю! Она еще пожалеет… И он пожалеет, потому что я ему все равно морду набью! Вот только килограмм двадцать мышц накачаю, и обязательно набью… Жаль только, что мне от этого легче не станет… И т. д. и т. п.
Чтобы отвлечься от не вовремя посетившей меня мировой скорби, пришлось значительно ускорить шаг; тут уж все мое внимание было поглощено тем, чтобы удержаться на наклонных плоскостях и не порезать босые ноги об острые грани скал. Наверное, поэтому я прозевал тихий шелест каменной осыпи за спиной. И только фонтан искр взметнулся перед глазами, когда обломок скалы, пущенный тренированной рукой врезался мне в затылок. А потом наступила тьма.
В себя я приходил долго: то всплывая со дна чернильного небытия, то погружаясь в него вновь. И первой мыслью посетившей меня после возвращения из глубин беспамятства стала следующая: "Хвала второму по важности резиновому изделию (гидрокостюму то есть) за то, что смягчил удар и мой затылок остался не проломленным! Тому, кто решил сыграть со мной в "камушки", крупно повезло: еще немного и я бы унес тайну местонахождения самурайского меча с собой в могилу". В том, что именно из-за этого куска старого железа, я влип в очень неприятную историю, никаких сомнений у меня не было.
Когда, глаза мои, наконец, открылись, передо мной замаячил смутный рассеянный свет, и я мгновенно понял, что опять нахожусь в пещере-складе времен Второй мировой войны. Только теперь у меня нет ни единого шанса выбраться отсюда. Не для того потомки самураев ловили негодяя, похитившего национальное сокровище, и тащили сюда, чтобы просто так отпустить. Если я все правильно понял и их интересует приватизированный мною меч, то, как только они его получат – моя песенка будет однозначно спета. Спета она будет и в том случае, если я, вдруг набравшись ослиного упрямства, не пожелаю отдать в их руки вожделенное оружие; тогда оставшаяся часть моей жизни будет более длинной, но очень, очень болезненной. Па-ба-ба-бам.
Ведро морской воды, выплеснутое прямо в лицо, заставило меня зайтись надсадным кашлем. Тело непроизвольно дернулось, но с каким-то очень необычным лязгом, и я запоздало сообразил, что связан ржавыми цепями по рукам и ногам. Увидев, что я подаю такие активные признаки жизни, обрадованные японцы, окружившие меня, что-то загомонили и вытолкнули вперед абсолютно седого пожилого японца.