— Так мы сможем рассказать друзьям, где побывали, и нам останется память, — сказал Патрик.
Но поездка состояла не только из удовольствий. Патрик Финнеган проводил немало времени, совещаясь с новыми директорами «Фишер-Спрингз Ю-Кей». Майкл, Саймон и Сонни показались ему умными, способными, трудолюбивыми и прямолинейными людьми — одним словом, обладали теми качествами, которые нравились австралийцам и дельцам. Патрик снова поразился способности Джеймса Фишера привлекать к работе в компании самых одаренных управляющих. Директора познакомили Финнегана со всеми аспектами своего предприятия: за шесть недель Патрик узнал о текстильной индустрии больше, чем некоторые ее работники узнавали за всю жизнь.
Слияние двух текстильных гигантов омрачила большая забастовка 1926 года. Некоторое время директора тревожились, как бы это событие не нанесло компании долгосрочный вред. К счастью, забастовка долго не продлилась.
Хотя «Фишер-Спрингз Ю-Кей» почти не ощутила на себе последствий забастовки, влияние той на нацию оказалось настолько сильным, что обернулось серьезными потрясениями. По стране прокатились акции протеста с целью добиться более справедливых условий труда для шахтеров, страдавших от низкой заработной платы, длительного рабочего дня и отсутствия техники безопасности. Но бастующих шахтеров не поддержали представители других отраслей промышленности, и забастовку разогнали через несколько недель. Шахтеры затаили обиду, чувствуя, что их предали.
Главным же результатом забастовки стал охвативший страну страх. Британцы впервые воочию увидели, что такое солидарность рабочего класса — людей, придерживавшихся левых взглядов.
Хэррогейт так очаровал Патрика и Луизу, что, когда им предложили поехать куда-то еще в оставшееся время, они отказались. Они много где побывали, не упустив возможность изъездить страну вдоль и поперек, но курортный городок все время оставался их опорным пунктом. Лишь однажды они сделали исключение — отправились в Скарборо на выходные. Патрик попросил Сонни посоветовать хороший отель, и тот с лукавой улыбкой сказал:
— Дом номер один на мысе Полумесяц. Лучший отель, в котором я бывал.
Финнеган знал адрес Сонни, но не подал виду.
— А это точно отель, а не дом?
— Это дом, — признался Сонни. — В Скарборо можете остановиться у нас. — Он выставил перед собой ладони, отметая возможные возражения. — Все решено, — не допускающим возражения тоном произнес Сонни. — Если я приду домой и скажу маме и Рэйчел, что вы решили остановиться где-то еще, не сносить мне головы.
Финнеган смирился с неизбежным.
— Видимо, мне предстоит знакомство с двумя грозными женщинами, — испуганно произнес Патрик.
Выходные прошли замечательно. Патрик Финнеган очаровал Ханну и Рэйчел, а те, в свою очередь, оказали ему и Луизе самый теплый прием. Рэйчел и Луиза сразу друг другу понравились; вскоре стало очевидно, что их знакомство станет началом крепкой дружбы. Луиза же была очарована малышом Уильямом и даже думала похитить его, взять с собой в Австралию и называть его Билли в честь знаменитого игрока в крикет Билли Мердока[5]. Услышав об этом, Рэйчел ответила:
— Только в обмен на Изабеллу.
Марку — он только недавно полностью выздоровел — понравилось имя «Билли», и с тех пор он называл братишку только так. Марк стал любимчиком гостей, хотя его дотошные вопросы об австралийском крикете ставили Патрика в тупик и вынудили вспомнить все, что тот знал об этом спорте. Самым ярким событием выходных стал ужин в субботу вечером. За большим столом в тот вечер не осталось свободного места: приехали Майкл с Конни и Саймон с Наоми. За ужином Финнегану пришлось следить за собой, ведь Майкл решил, что самое время выяснить побольше о владельце «Фишер-Спрингз». Патрик выдержал все его расспросы и четко следовал легенде, придуманной Джеймсом и Элис. В перерыве, когда Майкл отвлекся на другую беседу, сидевший рядом с Ханной Патрик повернулся к ней и прошептал:
— У меня все получается, миссис К?
Ханна рассмеялась и ответила:
— Идеально, мистер Ф; можно подумать, ваше начальство написало вам легенду и вы работаете четко по сценарию!
Финнеган расхохотался, но не объяснил причину своего внезапного веселья.
В последний день Патрик Финнеган отклонил приглашение Сонни съездить в Брэдфорд.
— Хочу прогуляться по Скарборо с Луизой и Изабеллой. Твоя мама хотела показать нам город. А Рэйчел не мешает отдохнуть. Какой у нее срок?
— До родов четыре недели, — ответил Сонни. — Скорей бы. Не терпится заполнить «бентли».
— Удачи, — улыбнулся Финнеган.
Понедельник выдался погожим; Патрик надеялся провести день спокойно, но его надежды не оправдались. Поддавшись минутной слабости, он согласился пойти вечером на пляж и поиграть в крикет с Марком и Сонни; после они несколько часов гуляли по берегу двух заливов с Луизой, Ханной и Изабеллой. Когда они наконец зашли в отель «Павильон» на чаепитие, все были без задних ног. Чаепитие затянулось: Луиза стала показывать Ханне фотографии, которые Элис поручила ей передать. В ответ Ханна дала ей новые снимки Майкла, Сонни и Рэйчел с Марком и Уильямом. На обороте последнего Ханна написала: «Когда ты получишь этот снимок, их уже станет больше!» Луиза подозрительно долго смеялась над шуткой, а почему — Ханна поняла лишь следующим утром, когда Финнеганы собрались уезжать.
Патрик пожал руку Рэйчел и пожелал ей благополучных родов. Повернулся к Сонни и сказал:
— Не останавливайся. Луиза предложила и мне купить «бентли».
Поездка в Скарборо ознаменовала конец путешествия Финнеганов; через четыре дня Патрик и Луиза стояли на палубе океанского лайнера, выходившего из Солента[6] в Ла-Манш. В честь их отплытия Саутгемптон мог бы проявить милосердие и порадовать их солнышком, но нет — снова шел дождь.
Через три дня после отплытия Луиза заметила:
— Джеймс был прав, сказав, что мы будем тосковать по Йоркширу. Я даже не из Англии, а уже скучаю.
— А по чему скучаешь больше? По долинам, старинным городкам, уютным деревушкам, пустошам или морскому берегу?
— По всему этому, но не только, — ответила она. — Больше всего я скучаю по людям. Честным, искренним, гостеприимным. Йоркширцы говорят, что думают, но рядом с ними так тепло.
— Прямо как с австралийцами.
— Точно. Как с австралийцами.
— Я чувствую то же самое, — ответил Финнеган. — Мы с Сонни на днях разговорились, и он сказал: «Теперь вы побывали здесь, и частичка Йоркшира навек останется в ваших сердцах».
— Красивые слова. Частичка Йоркшира действительно всегда будет с нами. — Луиза улыбнулась и нежно положила руку Патрика на свой растущий живот.
Глава девятая
Тем временем на борту другого лайнера, плывущего на запад, Джессика Танниклифф праздновала свой день рождения, хотя до него оставалось еще несколько дней. Глядя на растворяющиеся в сумраке мерцающие огни Саутгемптона, Джессика думала, многим ли девочкам дарили на двенадцатилетие роскошный круиз в Америку. Не у всех имелись средства на такой подарок, но мать Джессики Шарлотта Танниклифф была одной из богатейших женщин Брэдфорда. Когда-то Шарлотта была замужем за Майклом Хэйгом, но изменяла ему, и их брак закончился склочным разводом. После Майкл женился на Конни Каугилл.
Умная не по годам, Джессика прокручивала в голове сценарии разговоров, которые ее мать будет вести на борту. Должно быть, Шарлотта вновь выберет легенду о «невесте героя войны». Легенда была хорошая и позволяла убить сразу нескольких зайцев: объясняла отсутствие отца Джессики, отметая вопросы по поводу ее незаконного происхождения, и окружала Шарлотту ореолом загадочности и трагедии. Обман был настолько искусным, что девочка почти слышала голос матери: «Ах, если бы отец бедняжки Джессики остался в живых, все сложилось бы совсем иначе».
Во всех материнских историях Джессика всегда была «бедняжкой». Долгое время это приводило ее в недоумение, ведь она совсем не считала себя таковой. Наконец девочка поняла, что это было частью игры. За «бедняжкой Джессикой» обычно следовало «женщине в этом мире так сложно одной». Это тоже казалось Джессике странным. В чем заключались сложности? Они с матерью купались в деньгах.
Затем Шарлотта ждала ответного жеста — поднятая бровь; вопросительный взгляд. По опыту Джессика знала, что собеседник почти всегда смотрел на средний палец левой руки матери, где должно было быть обручальное кольцо. Оно там и было, но Шарлотта ни за что не призналась бы, что купила его, чтобы ее легенда казалась более достоверной. Подобно опытному филдеру в крикете, она перехватывала взгляд собеседника и объясняла: «Жених погиб в первые месяцы войны».
При достаточном везении и восприимчивой аудитории Шарлотте удавалось приукрасить свою историю и вызвать сочувствие слушателя. Обычно рассказ звучал так: «Мы должны были пожениться весной 1915 года; я ждала его в увольнительную, но его убили (иногда мать добавляла: застрелил снайпер) в канун Рождества, всего за пару часов (иногда минут) до рождественского перемирия».
Разумеется, мать все это выдумала, и Джессике было об этом хорошо известно. Во-первых, она родилась в сентябре 1914 года, задолго до «свадьбы весной». Во-вторых, Джессика знала, что мать не догадывалась, что на самом деле случилось с ее отцом. Два года назад, когда ей исполнилось десять, мать рассказала ей правду. Так Джессика узнала, что муж Шарлотты — тот, чью фамилию носила Джессика, — на самом деле не приходился ей отцом. Айзек Танниклифф, о котором мать отзывалась с презрением и называла его не иначе как «счетовод», умер за год до зачатия. «Несчастный случай дома» — так мать объясняла его кончину, умолчав, что Айзек упал с лестницы, подглядывая за Шарлоттой, пока та развлекалась с любовником.
О настоящем отце Джессики — Джесси Баркере — Шарлотта рассказала все, что знала. Джесси и его брат-близнец Ифрам были младшими братьями Кларенса, и оба считались погибшими на войне.