Когда Шарлотта и Джессика Танниклифф вернулись в Англию после долгого путешествия, Саутгемптон встретил их совсем другой погодой, чем когда-то Патрика и Луизу Финнеган. На пристани в гавани искрился утренний иней, а в пенном следе, оставленном величественным лайнером, сверкали солнечные блики.
В Лондоне мать с дочерью остановились на три дня, а после сели на поезд и отправились на север, в Йоркшир. Тяжелые чемоданы унесли в багажное отделение сопровождавшие поезд носильщики, но мать и дочь все равно были обвешаны рождественскими покупками: два дня активных походов по магазинам на Оксфорд-стрит не прошли даром.
В поезде свободных мест не оказалось даже в первом классе, и Шарлотте пришлось делить купе с соседом. На вид тому было около сорока, может, чуть меньше, а может, чуть больше. Когда Шарлотта открыла дверь и зашла, мужчина отложил газету и тут же вскочил, взял у дам самые тяжелые свертки и убрал на верхние багажные полки. Когда пассажиры расположились в купе, Шарлотта поблагодарила незнакомца; тот кивнул и вернулся к чтению.
Путешествия на поезде бывают быстрыми и веселыми, а бывают медленными и скучными. Эта поездка относилась к последней категории. Хотя у Шарлотты и Джессики было с собой достаточно книг и журналов, чтобы скоротать время в пути, поезд тащился еле-еле и, казалось, останавливался на каждом светофоре и станции, постоянно отвлекая дам от чтения. А когда кондуктор мрачно и монотонно объявил, что вагон-ресторан и буфет работать не будут, они и вовсе приуныли.
Спутника Шарлотты и Джессики звали Квентин Айвенго Дюрант[7]. Он был не виноват, что его отец был фанатом сочинений Вальтера Скотта, но порядком намучился от эксцентричности родителя (третьим именем Квентина Айвенго было Макгрегор[8], но об этом он предпочитал помалкивать). В школе его сразу прозвали «Дюрантом-дурындой», но те дни давно ушли, и теперь Квентин Айвенго представлял себя как Айво.
Прочитав все интересные заметки, Айво отложил газету. Оглядел купе, и взгляд его упал на Шарлотту. Он улыбнулся, признав в ней человека, так же страдающего от скуки.
— Ужасно долго едем, — сказал Айво, — вам еще далеко?
— До Йоркшира, до конечной, увы, — ответила Шарлотта. — А вам?
— Туда же; мы с вами товарищи по несчастью. Меня зовут Айво Дюрант. — Он снова улыбнулся, на этот раз более теплой улыбкой, и протянул руку.
— Шарлотта Танниклифф, — представилась Шарлотта и пожала протянутую руку. — А это моя дочь Джессика.
Айво задержал руку Шарлотты в своей чуть дольше, чем позволяли приличия, и рукопожатие оказалось весьма заряженным. Шарлотту пробрала знакомая дрожь.
Поезд неспешно шел на север, а Шарлотта с Айво тем временем пересказали друг другу свои биографии. Точнее, вымышленные биографии, но достаточно похожие на правду, чтобы выдержать не слишком дотошную проверку. Так, Айво поведал о своей блистательной карьере офицера окружного полка (чистая правда), нескольких наградах за храбрость (тоже правда) и карьере в страховании (почти правда). Добавил, что после смерти отца его ждало большое наследство (ложь), которое должно было существенно увеличить его и без того немалое состояние, унаследованное от других родственников (вопиющая ложь). Он также сказал, что не женат и не связан никакими обязательствами (тут он слегка приврал), а его семье принадлежит недвижимость в Йоркшире, Лестершире и Лондоне (полное вранье).
А правда заключалась в том, что Айво работал в страховании, но был младшим клерком и зарабатывал копейки, а отец мог оставить ему в наследство разве что неоплаченные счета и разваливающийся особняк в Йоркшир-Дейлз, сто раз заложенный и перезаложенный. Если бы Айво говорил правду, то сказал бы, что унаследованные им деньги осели на банковских счетах букмекеров и ушли на содержание многочисленных любовниц и двух жен, одна из которых была незаконной, так как он сочетался с ней браком, не разводясь с предыдущей. Он мог бы добавить, что дома в Лестершире и Лондоне давно проданы, чтобы уплатить долги отца, который вел столь же разорительный образ жизни, а благородная военная карьера Айво закончилась совсем не благородно — таинственной пропажей армейских фондов. Однако, чтобы во всем этом признаться, Квентину Айвенго пришлось бы не врать, а он давно перестал различать правду и вымысел.
Мы так и не узнаем, поверила ли Шарлотта Танниклифф рассказу Айво, но, если его история и вызвала у нее сомнения, сама она врала не хуже. Шарлотта с упоением принялась рассказывать легенду о женихе — герое войны, изо всех сил давя на жалость. Айво умел не только плести враки, но и слушать и хлопал ушами, пока Шарлотта вела свое жалостливое повествование. Таким образом у них завязалась приятная беседа, которую двенадцатилетняя Джессика, тертый калач, слушала с циничной усмешкой.
Последний отрезок путешествия поезд тащился так же медленно, но Айво и Шарлотта были так увлечены разговором, что удивились, когда кондуктор объявил о скором прибытии на вокзал Лидса. Даже Джессика, не принимавшая участия в беседе, а только слушавшая ее, была слегка удивлена, как быстро пролетело время. Трое пассажиров начали собираться, и Айво улучил минутку, чтобы остаться с Шарлоттой наедине.
— Могу я позвонить вам, когда вы отдохнете с дороги? Мне так понравился наш разговор, что я хотел бы снова вас увидеть.
Шарлотта опять ощутила минутную слабость в коленях и волнительную дрожь.
— Мне было бы очень приятно, — ответила она.
Верный своему слову, Айво Дюрант позвонил Шарлотте через неделю после их с Джессикой возвращения в Брэдфорд.
— Завтра я буду в городе. Не слишком ли бестактно напроситься в гости?
— Приходите на чай, — отвечала Шарлотта.
Чаепитие прошло успешно; через неделю за ним последовало еще одно, а потом и ужин при свечах. То ли с возрастом приходит терпение, то ли Айво никуда не торопился, но он заявил о своих намерениях лишь на четвертом свидании. Поздним утром он пришел без приглашения, надеясь, что Шарлотта окажется дома. Джессика ушла в школу, и дома они были одни. Почти все утро Шарлотта думала, чем заняться. Она скучала и не находила себе места, пока не явился Айво. Шарлотта заварила чай; они сели в зимнем саду в глубине дома. Вдруг Айво аккуратно поставил чашку на блюдце и встал. Шарлотта опешила.
— Уже уходишь? — спросила она. — Ты же только что пришел.
— Нет, я не ухожу; по крайней мере, надеюсь, что не придется. Я просто не могу больше ждать.
— Ждать чего? — невинно спросила Шарлотта, надеясь, что Айво не заметил, что голос ее прозвучал на октаву выше.
— Ждать, когда мы пойдем в спальню и займемся любовью, — прямо ответил он.
Он подошел к дивану, потянул ее за руку, Шарлотта встала, и они горячо поцеловались. Он расстегнул пуговку на поясе ее юбки, и та соскользнула на пол.
На лестнице Шарлотта захихикала.
— Что смешного? — спросил Айво.
— Хорошо, что окна зимнего сада не выходят на соседские дома. Если бы соседи увидели, чем мы занимаемся, у них случился бы сердечный приступ.
Айво улыбнулся.
— А может, все-таки зайдем к ним, проверим, все ли у них в порядке?
— Ну нет, — решительно ответила Шарлотта, — у меня на сегодня другие планы.
Глава одиннадцатая
Наступил 1927 год, и на мысе Полумесяц юному Марку Каугиллу пришлось пересмотреть свой режим. Болезнь, едва не забравшая его жизнь, ослабила его организм. В основном это касалось проблем с дыханием; об этом Каугиллам сообщил доктор Каллетон. Рэйчел обсудила это с Сонни.
— Марку нужно укреплять организм, иначе он не сможет противиться инфекции. Тут поможет лишь диета и физические упражнения. Я могу следить за питанием, но у меня на руках Билли и Фрэнсис; я не смогу быть еще и его спортивным тренером.
— Можем нанять для этого медсестру с проживанием. Я уже предлагал, — ответил Сонни.
Рэйчел смерила его испепеляющим взглядом и, не обратив внимания на его слова, продолжала:
— Лучший спорт для него — плавание. Чем больше он будет плавать, тем крепче станут его легкие. Бег тоже полезен.
— Хорошо, что Марк любит спорт, — сказал Сонни. — Я займусь его тренировками. Будем тренироваться вместе; так веселее. И мне будет полезно.
— А время у тебя есть? — спросила Рэйчел.
— Время найдется. Здоровье сына важнее работы. Будем раньше вставать; тогда до завтрака успеем на пробежку, а вечером будем ходить плавать.
Сонни оказался прав: Марк с радостью приступил к новой программе тренировок. Но никто не ожидал реакции Дженнифер, подруги Марка и его главного товарища по играм. В первое утро, когда Марк и Сонни спустились в фойе и готовились выйти на пробежку, к ним подошла Дженнифер.
— Зачем так рано встала, Дженнифер? — удивленно спросил Сонни.
— Хочу бегать с вами, если не возражаете, мистер Каугилл.
Сонни с сомнением оглядел ее тоненькую фигурку.
— А силенок хватит?
— Еще бы. Если Марку хватит, то мне и подавно.
— Разреши ей, пап; все равно она долго не продержится.
После этих слов пробежки стали для Дженнифер делом чести. Она не пропускала ни одной, плавала с Марком в бассейне, а когда пришло лето, в уличном бассейне и в море. Но она не просто бегала с ним за компанию: она соревновалась, бросала вызов и заставляла Марка стараться на пределе сил. В школьные каникулы Марк скучал по урокам, и Дженни придумала свои собственные. Она взяла на себя некоторые домашние обязанности и придумывала упражнения на их основе — например, заставляла его выбивать ковры.
Так они тренировались полтора года, но и после спортивное рвение Марка и Дженни ничуть не утихло. Даже в самую холодную и неприятную погоду они выходили бегать. Иногда им даже приходилось будить Сонни, который отлынивал от утренней пробежки. Как-то Рэйчел даже пожаловалась Ханне:
— Я как будто теперь живу не в доме, а в спортклубе.