— Ты хочешь поехать с нами? — спросила Конни.
Джессика пожала плечами и снова уставилась в грязное окно. Майкл и Конни в отчаянии переглянулись. Конни шагнула вперед и обняла девушку за плечи. Почувствовала, как Джессика напряглась, но через секунду броня ее рухнула, и она повернулась и прильнула к Конни, залившись слезами.
— Не бойся, — прошептала Конни, — все будет хорошо.
Хотя в Бейлдоне Джессику окружили теплом, вскоре включили во все семейные дела и впервые в жизни она ощутила себя почти частью семьи, над ее восприятием жизни навсегда нависла мрачная пелена, не желавшая рассеиваться.
Хуже всего было чувство вины Джессики из-за самоубийства матери, так как она ощущала себя его причиной. Но была и другая проблема, сперва показавшаяся девушке лишь праздной мыслью, которую легко было не замечать; тем не менее шло время, и чувство вновь и вновь давало о себе знать — та же безудержная тяга, которую она уже испытывала прежде. Причина ее была очевидной, хотя Джессика долго этого не понимала.
Дочь Майкла и Конни Маргарита была замужем и жила в коттедже на краю деревни. Она сказала родителям, что могла бы подружиться с Джессикой, если, по их мнению, это помогло бы девушке. Старшему сыну Хэйгов Эдварду исполнилось двадцать лет, когда Джессика стала жить в их доме; младший сын, Джордж, был на три года его моложе. Мальчики не проявляли ни малейшего желания пойти по стопам отца и заниматься текстильным бизнесом. Эдвард учился на инженера, а Джордж планировал поступить в университет. Вообще-то он мечтал вступить в Королевские военно-воздушные силы, но в период сокращений и разоружения его мечтам, скорее всего, не суждено было осуществиться. Братья, настолько похожие внешне и по характеру, что их можно было принять за близнецов, в свободное время любили приударить за девчонками и тратили на это почти все свои карманные деньги. Появление в доме чрезвычайно привлекательной юной девушки, казавшейся им еще более интересной из-за окружавшей ее драмы, было подобно разливу бензина вблизи открытого огня. Взрыв был неминуем; это должно было случиться рано или поздно.
В первые дни опекунства над Джессикой Майкл изучил ее финансовое положение, что привело его в крайнее уныние. Дом на Мэннингем-лейн пришлось продать, но вырученных денег не хватило, чтобы заплатить по всем долгам Шарлотты. Чтобы Джессике осталось хоть немного средств, Майкл показал инвестиционный портфель Шарлотты своему другу, биржевому брокеру. Тот его не обнадежил: почти все акции обесценились, и, к сожалению, в будущем это уже было не исправить. Некоторые компании, акционером которых Шарлотта являлась, уже обанкротились; для других это было лишь вопросом времени.
— А как же австралийские золотые прииски? — спросил Майкл.
Брокер презрительно фыркнул:
— Можете использовать эти акции для розжига камина. Так от них будет больше пользы.
Но Майкл не стал прибегать к столь экстремальным мерам: у него возникла идея получше. Он отправил телеграмму Патрику Финнегану, обратившись к тому за советом.
Через шесть месяцев Хэйгу перезвонил брокер. Он запыхался, как будто бежал.
— Вы продали акции золотодобывающей компании? — спросил он.
— Нет, а что? — ответил Хэйг.
— Слава богу, что вы этого не сделали! Сегодня утром телетайп сошел с ума! На этом прииске нашли золото. Много золота. Вчера акции продавали по три пенса, и желающих купить их не было; сегодня цена взлетела до шести фунтов за штуку. Сколько их у вас?
— Когда мы с вами говорили, у моей подопечной было полмиллиона, но я не послушал вашего совета: знакомый австралиец сказал, что на том участке может быть золото. И я прикупил еще немного акций себе, — беззаботно проговорил Майкл.
— В таком случае ваша подопечная стала очень богатой юной леди, — ответил брокер. — А себе вы сколько купили, чисто из интереса?
Хэйг улыбнулся.
— Еще полмиллиона, — ответил он потрясенному биржевому эксперту.
Тот на миг забыл, что говорит с клиентом.
— Будь я проклят, — ахнул он, оправился и добавил: — Пока не продавайте. Цена будет расти.
Часть вторая: 1930–1934
Вот, наступает семь лет великого изобилия во всей земле Египетской; после них настанут семь лет голода, и забудется всё то изобилие в земле Египетской, и истощит голод землю, и неприметно будет прежнее изобилие на земле, по причине голода, который последует, ибо он будет очень тяжел.
Глава пятнадцатая
Три года назад Патрик и Луиза Финнеган построили дом с видом на реку менее чем в полумиле от роскошного особняка Джеймса и Элис Фишер. Патрик спал чутко, и однажды в пятнадцать минут третьего ночи его разбудил далекий звон колокола. Он встал и подошел к окну, раздвинул занавески и увидел вдали тусклое оранжевое марево. Сон как рукой сняло. Пожар; другого объяснения быть не могло. Потом он понял, чей дом горит.
— Луиза, проснись! — воскликнул он. — Горит дом Фишеров!
Особняк, построенный по проекту Джеймса и Элис, имел L-образную форму, чтобы в окна попадало как можно больше солнечного света, которого в Австралии было предостаточно. Будь дом обычной формы, он, несомненно, пострадал бы сильнее. Но пожар есть пожар; он всегда страшен.
Главное крыло — вертикальная перекладина буквы L — стояло на холме, чуть выше перпендикулярного крыла; в главном находились комнаты Джеймса и Элис и их дочерей Мэри и Дотти. Также в то время там жила Изабелла Финнеган. Во втором крыле, находившемся ниже, были комнаты Эллен Фишер и ее братьев Филипа и Люка.
Люку Фишеру тогда было тринадцать лет. Он проснулся чуть позже двух часов ночи, почувствовав, что что-то не так. Учуял запах дыма и понял: что-то случилось. Он мигом вскочил с кровати, надел рубашку, брюки и ботинки и вышел коридор, где дыма было намного больше. Кашляя, он дошел до соседней комнаты, потряс Эллен за плечо, и та проснулась.
— Одевайся, — сказал Люк, — надо уходить. Пойду разбужу Фила.
Люк бросился в комнату брата; дым тем временем сгустился. Он пытался разбудить Фила, но тот не просыпался. Тогда он выбежал в коридор; Эллен как раз выходила из комнаты. Они взялись за простыню, стащили Фила на пол и выволокли его на улицу, а там уложили на лужайку на безопасном расстоянии от дома. Лишь тогда, повернувшись и посмотрев на дом, они осознали всю опасность случившегося. Главное крыло пылало. Вдали звенел пожарный колокол. Люк быстро сориентировался.
— Оставайся здесь, присмотри за Филом, — приказал он Эллен. — Расскажи пожарным, что случилось. Я возвращаюсь.
— Нет! — прокричала Эллен. — Ты погибнешь, зачем?
Но Люк уже бежал.
— Все будет хорошо, — бросил он через плечо.
Эллен сначала показалось, что ее брат лишился разума: он выхватил из-под Фила простыню и бросился не к дому, а от него. В два шага он добежал до реки, нырнул вместе с простыней и вынырнул, насквозь промокший. Тогда Эллен поняла, что он задумал.
Едва Люк успел войти в дом, как прибыли пожарные. Они начали готовить оборудование, а Эллен объяснила, что случилось. Тогда же прибыл Патрик Финнеган; он бежал всю дорогу и запыхался.
— Изабелла? — спросил он, не успев отдышаться. Эллен взглянула на горящий дом; этот взгляд сказал ему все.
Финнеган бросился к дому, и в тот момент раздался страшный рев и треск обрушившихся деревянных перекрытий. Зазубренное пламя взметнулось в ночное небо; крыша пылающего дома обрушилась на главное крыло. В отчаянии Финнеган рухнул на колени; по лужайке бежала его жена. Фонтаны искр разлетались во все стороны и затухали с угрожающим шипением. Луиза прильнула к мужу; ужас и горе отпечатались на ее заплаканном лице.
Даже движения пожарных казались замедленными, словно те понимали бессмысленность своих попыток. Затем один из пожарных вскрикнул; Эллен, Патрик и Луиза повернулись к дому, не веря своим глазам.
Люк Фишер в дымящейся почерневшей одежде являл собой нелепое зрелище. Он стоял на фоне пылающего ада, завернувшийся в сырую простыню; под ней на его плече лежала его сестра Дотти, а под мышкой он нес Изабеллу Финнеган — та была без сознания, но жива.
Патрик Финнеган потратил много часов и перевел бесчисленное количество бумаги, пытаясь написать письмо матери Джеймса, но, как он ни старался, жестокие известия не стали легче оттого, что он переписал их сотни раз.
Он обговорил проблему с Луизой, когда они остались наедине. Филип Фишер, его брат Люк и сестры Эллен и Дороти теперь стали членами их семьи. К счастью, в доме Финнеганов хватило места для всех, но Патрику и Луизе теперь нечасто удавалось побыть вдвоем.
— Как сообщить о случившемся Ханне? Я позаботился, чтобы в компании никто ничего не сболтнул, но не могу подобрать подходящие слова, чтобы смягчить удар. Как сообщить пожилой женщине, что ее сына, невестку и внучку постигла столь страшная смерть?
— Это нелегко, — согласилась Луиза. Некоторое время они сидели молча и раздумывали; наконец Луиза встрепенулась. — Может, просто отправить ей газетные вырезки?
Через несколько дней после пожара один из наиболее ретивых журналистов допросил одного из пожарных, работавших в ту ночь на вызове. Ему удалось раздобыть подробности о том, как Люк Фишер спас сестер, брата и Изабеллу Финнеган. Репортер также поговорил с местными и теми, кто знал Фишеров, наведался в офис «Фишер-Спрингз» и с каждым интервью узнавал все больше и больше. Статья появилась через два дня после тройных похорон; впоследствии ее перепечатали во всех национальных и местных газетах с заголовками, в которых содержался главный факт. «Тринадцатилетний герой»; «Мальчик тринадцати лет спасает четверых от адского пожара»; «Их спас мальчишка»; «Он вернулся в ад: храбрый мальчик спасает четыре жизни».
— Если Ханна узнает о поступке Люка от нас и прочтет заголовки, известия о подвиге внука, возможно, смягчат удар. И мы должны рассказать, чем ему обязаны.