— И в чем проблема?
— При заключении повторного брака прежде состоявшие в браке граждане должны предоставить биографические сведения. По словам Наоми Флеминг, ее девичья фамилия — Кроули, первого мужа звали Гарольд Флеминг, а отца — Ричард Кроули. Ричард Кроули был художником-литографом; мать Наоми звали Сюзанна Кроули, в девичестве Бэтти.
— Вроде ничего подозрительного. — Пойнтон был в недоумении.
— Да, сэр, за исключением одной небольшой детали.
— Какой? — Пойнтон сгорал от любопытства.
— Ни Наоми Флеминг, в девичестве Кроули, ни ее якобы мужа Гарольда Флеминга, ни отца Ричарда Кроули, ни матери Сюзанны Кроули, в девичестве Бэтти, никогда не существовало на самом деле. Нет ни свидетельств об их рождении, ни брачных свидетельств, ни свидетельств о смерти. И это еще не все.
Пойнтон разглядывал отчет, пытаясь осмыслить услышанное.
— Продолжай, — пробормотал он.
— Свидетельство о рождении Джошуа Джонса, или Джошуа Флеминга, тоже отсутствует.
— Но тогда кто они? — спросил Пойнтон.
— Понятия не имею, сэр.
— Что ж, надо выяснить. Если мы собираемся предложить работу юному Джонсу, никаких загадок быть не должно. Думаю, вам надо отправиться в Брэдфорд и провести расследование на месте. Я бы поручил это особому отделу, но у них еще меньше людей, чем у нас; да и ни к чему местным ищейкам знать о нашем интересе.
Ассистент Пойнтона отсутствовал больше месяца. И вернувшись, не пошел сразу к Идриту, а несколько дней рылся в старых пыльных архивах в хранилище. Наконец представ перед начальником, он сообщил ему много нового.
— Наоми Флеминг объявилась в 1914 году, — начал он. — До этого ее словно не существовало. Никаких признаков. Она явилась из ниоткуда, сняла маленький коттедж — убогий домишко в переулке в центре Брэдфорда. Едва сводила концы с концами, шила на дому и зарабатывала гроши. В начале 1915 года родила мальчика и устроилась на работу на ближайшую текстильную фабрику. С ребенком сидели соседки. Раздобыть сведения оказалось легко: любителей посплетничать в тех краях хоть отбавляй; куда сложнее было заставить их говорить по делу. Я говорил с соседями, работницами фабрики, бригадиром — это у них вроде наблюдающего, управляющим фабрики и, наконец, владельцем свадебного салона, где Наоми работала перед свадьбой. И кое-кто из опрошенных намекнул, что она не была англичанкой, несмотря на английское имя. Она всем говорила, что выросла в Австралии, но владельцу магазина, например, казалось, что у нее скорее европейский акцент. Тогда никто не стал допытываться; рабочих рук не хватало, шла война. А потом я разговорился с одной из женщин с фабрики, и мне повезло. К ним на фабрику приходил какой-то местный чиновник, благодарил за работу для военно-промышленного комплекса. Их с Наоми сфотографировали: работница фабрики пожимала чиновнику руку. Снимок сделали в рекламных целях, и у этой женщины сохранился экземпляр. — Ассистент достал лист бумаги из папки и протянул Пойнтону. — Вот это, — он указал на одну из фигур на фотографии, — Наоми Флеминг в 1916 году.
Идрит долго рассматривал фотографию.
— А когда именно в 1914 году Наоми Флеминг появилась в Брэдфорде? — пробормотал он.
Его помощник улыбнулся.
— Тут мне снова повезло, — ответил он. — Я разговорился с ее бывшей соседкой, а ту хлебом не корми, дай посплетничать. И она вспомнила, что Наоми сняла коттедж двадцать пятого августа.
Идрит удивленно вскинул голову.
— Как она так точно запомнила?
— Это был день рождения ее ненаглядного сына. Она также сказала, что Наоми уже была беременна и ужасно чего-то боялась. Через несколько дней после того, как она въехала в дом, соседка решила заглянуть в гости. Она постучала, но никто не ответил, хотя она знала, что Наоми была дома. Соседка пошла к себе и увидела ее через окно; Наоми притаилась в углу комнаты на первом этаже. По словам старушки, она была вся бледная и тряслась от страха.
— Так-так, — подытожил Пойнтон, — значит, таинственная женщина, вероятно европейка, внезапно появляется в Брэдфорде в 1914 году, в самом начале войны, беременная и дрожащая от страха. И чего же она боялась, интересно?
Помощник снова улыбнулся.
— Кажется, я знаю ответ на ваш вопрос, — уверенно проговорил он.
— Ты знаешь, чего она боялась? — изумился Идрит. — Откуда такие сведения?
— Мало того что я знаю, чего она боялась, я знаю, кем на самом деле является загадочная Наоми Флеминг. — Помощнику явно нравилось происходящее.
— Хорошо, объясни, — в нетерпении произнес Пойнтон.
— Многое выяснилось благодаря чистому везению или совпадению. Я начал с архивов отдела за 1913 год; тогда наше беспокойство вызывали события в Европе, и, как выяснилось, не зря. У нас действовала хорошая сеть агентов во всех европейских столицах — сотрудники посольств, которые должны были докладывать обо всем и обо всех, кто мог оказаться полезным. Я собирал эти отчеты. Особенным усердием отличался наш агент в Вене, и вот этот отчет… — ассистент порылся в папке и достал другой листок бумаги, — я нашел в архивах. Дата — конец июля 1914 года, накануне объявления войны.
Пойнтон с интересом прочел документ. В нем содержались сведения о возможных членах террористической группировки «Черная рука», ответственных за убийство эрцгерцога Франца Фердинанда. Помощник Идрита указал на одно из имен в списке — единственное женское. «Хильдегард Кабринова-Шварц, рост пять футов шесть дюймов, волосы светлые, глаза голубые, чрезвычайно привлекательна. Вероятно, участвовала в поставке оружия, из которого убили эрцгерцога. Владеет большинством европейских языков и превосходно говорит на французском, немецком, сербскохорватском и английском», — говорилось в документе.
— Может быть, это и не она, — засомневался Пойнтон.
— Переверните лист, — сказал помощник.
— «Тайная полиция Австрии, — зачитал Пойнтон, — арестовала и удерживает под стражей владельца типографии, подозреваемого в связях с „Черной рукой“. При обыске в типографии обнаружили копии фальшивых документов, изготовленных им для участников группировки».
Внимание Пойнтона привлекло одно имя в самом низу страницы.
— Миссис Наоми Флеминг, — прочел он вслух. — Попалась, — выдохнул он. — Неудивительно, что вы тряслись от страха, миссис Флеминг.
Глава девятнадцатая
Финансовое положение Саймона Джонса и его семьи позволяло не экономить на отпуске. Каждое лето на долгие школьные каникулы семейство отправлялось на побережье. Хотя пару раз они ездили в западный пригород Моркама, любимым местом отдыха все-таки оставался Скарборо. Каждый год они отправлялись туда в середине июля и останавливались в комфортабельной гостинице на противоположном от дома Каугиллов конце мыса Полумесяца. В начале сентября Саймон оплачивал счет и сразу же бронировал гостиницу на тот же период в следующем году.
В эти кажущиеся бесконечными жаркие солнечные летние недели семья наслаждалась многочисленными курортными радостями. Больше всего им нравилось целые дни проводить на пляже. Сколько счастливых часов они провели на широком и гладком песчаном берегу Южного залива в компании Рэйчел Каугилл и ее детей!
Билли Каугилл проявлял недюжинные способности в крикете. Он был талантливым бэтсменом и в этом отношении грозился переплюнуть своего брата Марка и даже отца, о чьих прежних рекордах в Скарборо до сих пор ходили легенды. Билли же отличался особым талантом, каким не могли похвастаться другие члены его семьи: высокий, с длинными тонкими пальцами, цепко державшими продолговатый крикетный мяч с продольным швом, он превосходно бросал крученые мячи.
К семейным матчам нередко присоединялись другие отдыхающие, которых хозяйки гостиниц Скарборо прозвали «недельками». А все потому, что эти туристы из Западного Райдинга в ответ на вопрос, надолго ли они приехали, обычно отвечали: «Да на недельку».
А на выходные семейство выбиралось в более спокойные курортные городки вроде Уитби, Сандсенда, Ранзвик-Бэя, на залив Робина Гуда; тогда Саймон мог их сопровождать. На неделе он и его кузен и коллега Сонни каждый день ездили в брэдфордскую контору на пригородных поездах, которые в народе называли «фабричными».
Летом 1934 года Джонсы отправились в отпуск без Джошуа: тот вынужден был остаться в Брэдфорде. Он сдал выпускные экзамены и закончил университет, но решил поступить в аспирантуру. По мнению его научных руководителей, ему ничего не стоило получить докторскую степень по современным языкам.
— Мне нужно подумать, — сказал Джош Саймону и Наоми, — да и староват я уже для песочных замков.
— Ты просто не хочешь все лето позорно проигрывать кузенам в крикет на пляже, — поддразнил его Саймон.
Джош усмехнулся.
— Ты прав, — признался он, — куда мне до них. Марк — отличный игрок, но Билли еще лучше. У него талант. Уверен, он еще сыграет за сборную Йоркшира, а может, и Англии.
— А ты знал, что Сонни приглашали играть за сборную округа до войны? — спросил Саймон.
— Серьезно? Теперь понятно, откуда у мальчиков талант. Это дядя Сонни тебе сказал?
— Нет, он слишком скромный. Тетя Ханна сказала.
— Ах, материнская гордость, — ответил Джошуа и лукаво взглянул на собственную мать, — страшная вещь! Но на самом деле я хочу остаться потому, что, если все-таки решу вернуться в университет, мне надо готовиться. И даже перспектива быть побежденным двумя превосходными бэтсменами меня не соблазнит.
— Но ты же не будешь учиться все лето? — спросила Наоми.
— Не бойся, мам, — с улыбкой ответил Джош. — Веселью тоже найдется время: меня уже пригласили на несколько шикарных вечеринок. Джонни Картрайт из колледжа устраивает пирушку на целых два дня. Ради такого случая родители даже установили шатер на лужайке и наняли джаз-банд.
— Не понимаю, как вы можете слушать эту ужасную какофонию, — пробурчал Саймон.
— Не все выросли на Гилберте и Салливане и Франце Легаре[14]