— Вы на девять утра? — спросила она сиплым грубым фальцетом.
— Да, я…
— Имени не называй, крошка, — прерывала ее женщина. — Твое мне знать ни к чему, и своего не скажу. Деньги принесла?
— Да, все здесь, как вы сказали. — Джессика порылась в сумочке и достала конверт.
Женщина выхватила конверт у нее из рук, открыла его и увидела стопку больших белых пятифунтовых банкнот. Она медленно их пересчитала, довольно покачивая головой. Пепел так и не упал. Свернув банкноты в трубочку, женщина отнюдь не эротичным движением задрала юбку и заткнула деньги за подвязку.
— Что ж, крошка, пойдем со мной и покончим с твоей бедой.
Она повернулась и заковыляла по коридору. Этот поворот тела стал последней каплей: полоска пепла отвалилась и, кружась, упала на пол, оставляя за собой серый след, как от сгоревшей кометы.
Медленно, на деревянных ногах, Джессика пошла за женщиной навстречу неминуемому.
А через четыре дня, заходя в лавку на своей улице, Джессика упала на тротуаре. Добрые люди отвезли ее в больницу; она была без сознания и истекала кровью. Осложнения после неудачного аборта были столь серьезными, что врачи долго не знали, выживет ли она.
Через четыре недели ей разрешили выписаться. Перед выпиской у нее состоялся весьма неудобный разговор с лечащим гинекологом.
— Что ж, девушка, — сурово сказал он, — вам очень повезло. Могли бы и умереть. Вам также повезло, что о случившемся не доложили в полицию. Полагаю, у вас была веская причина пойти на такое отчаянное дело. — Врач выставил ладонь, когда она попыталась объясниться. — Только ничего мне не рассказывайте; я не хочу знать. Боюсь, вам не повезло в одном. Мясник, который вам «помог», — уничтожающим тоном проговорил доктор, — причинил столько вреда вашим внутренним органам, что вы вряд ли когда-нибудь сможете иметь детей. Я мог бы потребовать сообщить имя и адрес того, кто совершил столь преступное действие, но, полагаю, вы будете молчать как рыба. Поэтому ступайте и впредь постарайтесь бережнее относиться к своему храму, телу, которое дано вам Господом. — Он коротко кивнул, показывая, что разговор окончен.
Пристыженная и обиженная, Джессика медленно повернулась и вышла из кабинета.
После выхода из больницы Джессика более двух месяцев просидела, запершись в квартире. Она не принимала гостей и не выходила, кроме как за самым необходимым, например за продуктами. Иногда по несколько дней подряд лежала в кровати и даже не одевалась. Ее обуревали ужасные скачки настроения, приводившие ее в недоумение; она не понимала, что ее организм по-прежнему думал, что она беременна. Постепенно ее здоровье шло на поправку, и Джессика начала задумываться о будущем. Ее отношение к жизни изменилось, и это приводило ее в растерянность. Похоже, необузданная, избалованная, богатая и беспечная девчонка, какой она прежде была, после случившегося куда-то делась. Она знала, что ей нужно новое направление в жизни, цель помимо бесконечной погони за удовольствиями. Единственная жажда, терзавшая ее теперь, была жаждой перемен; единственная тяга — тяга к новым горизонтам.
Наступил 1935 год, и Джессика начала претворять свои планы в жизнь. Она выставила на продажу свою квартиру и стала подыскивать подходящее жилье в Лондоне. Вскоре нашла то, и сделала последние приготовления перед началом новой жизни. Накануне отъезда из Брэдфорда она никому не сообщила о своем решении, кроме бывшего опекуна Майкла Хэйга. Несмотря на ссору с Конни, Джессика была благодарна им с Майклом за то, что те приютили ее и пустили в семью после смерти матери.
Майкл, который всегда симпатизировал Джессике, одобрил ее план с одной оговоркой.
— Но чем ты планируешь заниматься в Лондоне? Ты очень богатая молодая женщина; не хочется, чтобы ты растратила свою жизнь и промотала деньги.
К изумлению Майкла, Джессика ответила:
— Я планирую продолжить образование. Я поступила в платный колледж. А когда закончу его, найду работу. Как знать, может, я еще устроюсь к вам секретаршей, — в шутку добавила она.
Майкл улыбнулся.
— Джессика, можешь начинать работать хоть завтра.
Они рассмеялись. Все еще улыбаясь, Джессика вышла из конторы на Мэнор-роу и направилась на станцию.
Глава двадцать первая
Джонсы наконец вернулись в Брэдфорд, и жизнь пошла своим чередом. Саймон вышел на работу, дети вернулись в школу, Джошуа уехал в Шотландию бродить по горам с приятелями из колледжа, а Наоми засела в постирочной, где ее ждала куча стирки и глажки, накопившейся после долгих каникул. Этим она и занималась, когда в дверь позвонили. На пороге стоял мужчина примерно ее возраста, высокий, благородной наружности.
— Миссис Джонс? — спросил он.
Наоми кивнула.
— Добрый день, миссис Джонс. Меня зовут Идрит Пойнтон. Я работаю на правительство ее величества. Думаю, вы можете нам помочь.
Наоми ощутила легкую тревогу.
— Не понимаю, чем могу быть полезна.
— Давайте не на пороге. Дело конфиденциальное. На самом деле нам можете быть полезны не столько вы, сколько ваш необыкновенно одаренный сын.
— Джош? — растерянно спросила Наоми. — Но как он может помочь правительству?
Пойнтон жестом показал, что хотел бы зайти в дом. Наоми впустила его, а легкая тревога сменилась сильной.
Она проводила его в гостиную и пригласила сесть, а после повторила свой вопрос:
— И как же Джош может вам помочь?
— Мой отдел, — пояснил Идрит, осторожно подбирая слова, — отвечает за сбор и анализ зарубежных данных, в особенности данных из Европы. Мы ищем хороших осведомителей, тех, кто мог бы смешаться с местным населением, не вызывая подозрений. Увы, среди англичан нечасто встречаются люди, владеющие иностранными языками на нужном нам уровне, поэтому человек со способностями юного Джошуа стал бы для нас бесценным приобретением. Не вдаваясь в подробности, миссис Джонс, я надеюсь, что вы используете свой дар убеждения и сумеете уговорить юного Джошуа выполнить для нас несколько небольших поручений в Европе.
Тут тревога Наоми сменилась леденящим страхом. Пытаясь говорить спокойным тоном, она спросила:
— А почему вы думаете, что я захочу использовать свой, как вы его называете, «дар убеждения»? Джош сам решает, чем ему заниматься.
— Безусловно, но вы как мать могли бы повлиять на него, вам не кажется? — Под внешней любезностью Пойнтона чувствовалась стальная твердость.
— Пожалуй. Но зачем это мне? — не унималась Наоми.
— Скажем так: это в наших общих интересах. — Пойнтон говорил нейтральным тоном, его слова были безобидны, но в каждом слоге ощущалась скрытая угроза. — Мой отдел получит в свое распоряжение одаренного и чрезвычайно умного молодого сотрудника. У Джошуа будет интересная высокооплачиваемая работа, он сможет путешествовать по Европе и практиковаться в языках, которыми и так прекрасно владеет. Разве не об этом мечтает юноша, пока не связанный никакими обязательствами? Что до вас, миссис Джонс… — Пойнтон сделал паузу.
— Да-да, — встряла Наоми, — что до меня? Мне-то что с этого?
— Вы избавитесь от страха, который довлел над вами последние двадцать лет, миссис Джонс. Или стоит называть вас Хильдегард? — Акцентируя последние слова, Пойнтон наклонился вперед. — Позвольте объясниться: я вам не угрожаю. Мы так не работаем; кроме того, я даже не знаю, чем вам можно пригрозить. Насколько я понимаю, в нашей стране вы не совершили никакого преступления, кроме небольшого мошенничества с вашей поддельной личностью. Поддельные документы — не преступление, так, ерунда. Да, если все раскроется, последует неприятная шумиха, но, поверьте, никто ничего не узнает. Лишь два человека в курсе, кто вы на самом деле, — я и мой помощник, а мы никому ничего не скажем. — Пойнтон улыбнулся. — Наша работа — хранить тайны, а не выбалтывать их.
Тут к разговору присоединился Саймон, прибежавший домой с работы после того, как жена успела позвонить ему на грани истерики.
— Значит, вы шпион? — спросил он Пойнтона.
Тот недовольно поморщился.
— Мне больше нравится описывать наш род деятельности фразой «разведывательный сбор данных». Мы собираем и анализируем информацию; в соответствии с этим формируется государственная стратегия. Мы не делаем ничего из того, что сочиняют падкие на сенсации газетчики или авторы шпионских романов. Наши агенты не нарушают законы стран, где работают, не подкупают и не шантажируют местных чиновников. Хотите — верьте, хотите — нет, но наша работа по большей части — скучный, унылый, рутинный сбор статистики.
Саймон и Наоми вдруг поняли, что симпатизируют Пойнтону, хотя тот должен был вызывать у них страх и ненависть. Под действием его обаяния и заверений они расслабились и прониклись к нему доверием. Что еще раз доказывало, каким хорошим актером и превосходным лжецом был Пойнтон.
— От вас мне нужно лишь одно, — продолжал он, — помогите убедить Джошуа, что карьера в нашем отделе ему подходит. Как я уже говорил, работа неплохо оплачивается; гораздо лучше, чем работа в любой индустрии. Он сможет путешествовать, а ребята его возраста отдали бы правую руку за такой шанс; отдел оплатит все его дорожные и личные расходы. Что скажете?
Сомнения Наоми отобразились на ее лице.
Но Идрит Пойнтон недаром считался лучшим в своей профессии.
— Понимаю, как сложно вам будет расстаться с Джошуа, особенно после многолетних тягот, когда вы с ним были совсем одни, и учитывая, что раньше вы никогда не разлучались.
Наоми смягчилась, решив, что Пойнтон ее понимает. Он словно озвучил ее мысли. Она согласно кивнула.
— Уверяю вас, за рубежом Джошуа будет устроен лучше большинства молодых людей, работающих за границей; у него будет дипломатическая неприкосновенность, то есть, случись любая неприятность, правительство Великобритании возьмет его под защиту.
— Почему вы так хотите, чтобы именно Джош на вас работал? — спросил Саймон.
— Хороший вопрос, — ответил Пойнтон. — В силу нашей деятельности мы не можем набирать сотрудников в открытую, по объявлению, как большинство обычных компаний в других отраслях набирают людей других профессий. На бумаге нашего отдела вообще не существует. Мы не учтены в статистике, и нас, естественно, нет в телефонной книге. — Он горько улыбнулся. — Поскольку обычные методы найма нам закрыты, приходится полагаться на личные рекомендации.