— Куда спешить, — ответил Патрик, — давай поговорим, когда тебе исполнится восемнадцать.
Люк слегка покраснел, но ничего не ответил. Встал и пошел в дом. Луиза взглянула на мужа; тот пожал плечами.
— А какое сегодня число? — спросила Луиза.
Патрик ответил.
— О боже! — в ужасе воскликнула она. — Сегодня у Люка день рождения, ему восемнадцать, а все об этом забыли! Мы думали только о Финлее и наших проблемах и даже не поздравили Люка с днем рождения. А мы стольким ему обязаны! Вот неблагодарные. — Мучимые угрызениями совести, они поспешили в дом исправлять ситуацию.
В следующий понедельник Люк начал работать в «Фишер-Спрингз», учиться бизнесу и его законам. Через четыре дня вернулся из командировки его брат Филип. Он ничего не знал о случившемся дома, но первая же газета сообщила ему все — с передовицы на него смотрело лицо брата. Шумиха, окружившая Люка в связи со спасением маленького Финлея, странно подействовала на Филипа. Тот понимал, что должен гордиться младшим братом, но вместо гордости испытывал обиду. Мало того, во многих газетных заметках припоминали пожар в доме Фишеров, и Филип, зная, что обязан Люку жизнью, чувствовал себя виноватым, что завидовал ему. А когда вернулся домой и обнаружил, что Люк теперь работает в «Фишер-Спрингз», обида и зависть всколыхнулись в нем с новой силой.
Не считая внешнего сходства, у братьев почти не было ничего общего. Филип отличался усердием, молчаливостью и осторожностью, граничившей с робостью, любил все планировать и действовать осмотрительно. Люк, напротив, был экстравертом, смелым и решительным; его было легко развеселить и трудно разозлить, и он отличался внутренней устойчивостью и непоколебимостью. Поскольку братья были полной противоположностью друг другу, смелость Люка, его решительная и деятельная натура раздражали Филипа, что привело к ряду стычек между ними. И хотя Люк был на шесть лет младше Филипа и должен был уважать его как младший брат старшего, слепое уважение противоречило его природе.
Патрик Финнеган однажды заметил:
— Иногда я чувствую себя судьей боксерского матча, который пытается разнять боксеров. Это нелегко; у Люка много хороших идей, но Филип упорно не хочет их замечать. Отрицает все, что придумано Люком. Беда в том, что я не могу во всем поддерживать Люка; тогда Фил будет думать, что я делаю это из благодарности, и обидится.
— Уверена, со временем они успокоятся, — спокойно отвечала Луиза.
Обычно Луиза Финнеган верно оценивала человеческое поведение, но в этот раз, увы, ошиблась.
Часть третья: 1935–1937
Посмотри, как застыл,
побелел тот влюбленный!
Это пляшет луна
над долиною мертвых.
Глава двадцать пятая
Джошуа Джонса не понадобилось долго уговаривать и убеждать присоединиться к небольшой группе зарубежных агентов Идрита Пойнтона. Он ощущал себя глубоко несчастным, в университет возвращаться не хотел и с радостью взялся за новое интересное дело. Его беспокойная неудовлетворенная душа жаждала приключений. Пойнтону понадобилось лишь слегка пустить в ход обаяние и дар убеждения, и Джош сам поверил, что работа на правительство ее величества в Европе поможет воплотить его смутные нереализованные амбиции.
Ранее Идрит успокоил опасения Саймона и Наоми, которые боялись возможных последствий ее прошлого.
— Когда Джош начнет работать на отдел, — сказал Пойнтон, — дипломатическая защита также распространится на его семью. Сведения о Хильдегард Кабриновой-Шварц и о том, чем она занималась много лет назад, будут похоронены в наших архивах. Даже если какому-нибудь исследователю хватит ума и везения обнаружить правду или ее часть, он столкнется с препятствием в виде закона о государственной тайне — самого мощного инструмента в нашем распоряжении. Иными словами, — Идрит улыбнулся Наоми, — отныне вы находитесь под столь же надежной защитой, как его величество король Великобритании, премьер-министр и любой член правительства.
В начале 1935 года Джош поехал в Лондон и посетил небольшую контору, где располагался отдел Пойнтона, для завершения «нескольких скучных, но необходимых формальностей».
Впервые увидев это здание, Джош совершенно не впечатлился. Его воображение рисовало большое нарядное современное строение, а контора располагалась в двухэтажном викторианском доме в не фешенебельном районе, и вид ее на первый взгляд разочаровывал. Обшарпанная, можно даже сказать, запущенная, контора выглядела одинаково неприглядно и снаружи, и внутри. Невзрачный кроличий садок безликих кабинетов, где некоторые были едва ли больше клетушек, не поразил воображение нового сотрудника. Пойнтон, с молчаливой усмешкой наблюдавший за слегка опешившим Джошем, поспешил объясниться, тем самым преподав юношу первый урок искусства шпионажа.
— По твоему виду ясно, что ты сомневаешься, правильно ли поступил, ввязавшись в эту игру. Ты, верно, ожидал увидеть нечто более впечатляющее. — Выражение на лице Джошуа свидетельствовало о том, что Пойнтон верно угадал его мысли. — Наша главная задача — оставаться незаметными. Бессмысленно пытаться заниматься секретной деятельностью, если все в курсе, где находится наша штаб-квартира. Поэтому мы выбрали это место. Оно достаточно далеко от центра Лондона, а люди привыкли, что правительственные учреждения находятся именно в центре. Случись тебе искать тайный отдел, стал бы ты искать в этом здании?
— Нет, даже не подумал бы, — искренне поразился Джош.
— Вот именно. И мы надеемся, что никто не станет. Возможно, у тебя есть некие стереотипы, связанные с нашей работой; советую забыть о них раз и навсегда. Цель шпионажа — чтобы тебя не раскрыл ни друг, ни враг.
Почти весь первый рабочий день Джон провел наедине с фотографом в мансарде, где располагалась фотостудия. Комната была необычная; все окна здесь заложили кирпичом, а единственными источниками света служили потолочные люки, дополненные двумя рядами софитов наподобие театральных. Фотограф — его представили как мистера Смита — коротко объяснил эту любопытную конструкцию: «Если нам не видно улицу, значит, с улицы не видно нас». Тем самым он преподал Джошу второй урок шпионажа.
Последующие несколько часов Джош сидел, стоял и полулежал в различных позах, как велел ему Смит. Его сфотографировали без шляпы, в фетровой шляпе, в шляпе с узкими полями, в кепи и в ошеломляющей коллекции разнообразных костюмов. Спортивные куртки, повседневные пальто и костюмы, теплые пальто, джемперы и рубашки с расстегнутым воротом; на некоторых снимках он был в галстуке, на других — в шейном платке или шарфе, а иногда и вовсе без воротничка и галстука. Он переодевался из строгих брюк в повседневные, укороченные и бриджи для верховой езды с сапогами, а на двух фотографиях даже щеголял в смокинге и цилиндре.
Одежду Джош брал из большого гардероба, занимавшего всю заднюю стену студии. Все рубашки, пиджаки и брюки спереди выглядели как обычно; то ли дело сзади. Там имелся вертикальный разрез по всей длине; две половинки соединялись лентами, которые Смит завязал, прежде чем приступить к съемке.
— Зато не нужно иметь кучу одежды разных размеров, — объяснил он. — На заднюю обложку паспорта тоже никто никогда не смотрит. Внешность обманчива.
Третий урок шпионажа, подумал Джош.
Фотограф порхал между тремя камерами, расположенными между рядами софитов, и сделал несколько сотен снимков Джоша. Наконец он велел ему надеть одежду, в которой он пришел, тем самым показав, что фотосессия окончена. Бросив взгляд на гору сброшенной одежды, он пробормотал:
— Твои вещи где-то там.
Пока Джош одевался, в дверях возник Идрит.
— Проголодался? Перекусим, а потом у меня для тебя еще пара заданий, и пойдем.
— Пойдем? Куда? — удивленно спросил Джош.
— Потом скажу.
Почти весь день Джош провел за столь же странным занятием, что и утро: он писал. Писал свое имя и другие имена разноцветными чернилами самыми разными ручками с разной толщиной пера. Наконец до него дошло, чем он занимается, и он догадался, что, хотя Джошуа Джонс по-прежнему существует, за эти несколько часов он оброс многочисленными дополнительными личностями, причем большинство из них, что любопытно, англичанами не были.
Наконец Пойнтон положил перед ним толстую стопку юридических бумаг.
— Здесь надо подписаться своим настоящим именем. Подписывая эти бумаги, ты связываешь себя законом о государственной тайне и клянешься не разглашать сведения о деятельности этого отдела или правительства ее величества. Даже скрепка, соединяющая эти страницы, — государственная тайна. И подписание этого договора накладывает более серьезные обязательства, чем даже брачные обеты.
Когда они наконец сели в машину Пойнтона, осенний день подошел к концу и сгущались сумерки. Больше часа они ехали мимо аккуратных рядов пригородных домов, а затем оказались в сельской местности. Маршрут специально пролегал вдали от городов и достопримечательностей.
Они свернули на проселочную дорогу, переходившую в дорожку, усыпанную гравием. Та вела к большому каменному дому эпохи Регентства или ранней Викторианской эпохи; дом напоминал особняк какого-нибудь аристократа.
— На ближайшие два месяца это твой дом, — сказал Пойнтон, когда они вышли из машины. Достали чемодан Джоша из багажника, и в этот момент открылась парадная дверь.
— Добрый вечер, джентльмены.
— Добрый вечер, мистер Смит, — ответил Пойнтон, повернулся и указал на Джошуа. — Это мистер Джонс. Джонс, Смит будет вашим наставником на первом этапе обучения.
Джошу повезло, что он быстро схватывал и запоминал информацию, — в последующие два месяца мистер Смит и трое других наставников провели ему такой интенсивный и подробный инструктаж, что порой кружилась голова. Второго наставника также звали Смит, и тогда-то Джош догадался, что это не просто совпадение.