Он надел злосчастные сапоги и переместился в гостиную. Выглянул в окно и недовольно прищурился; ослепительно-яркое солнце ударило в его многострадальные глаза. Сфокусировав взгляд, Дэнни заметил большую, на вид дорогую машину, припаркованную около забора, которым был огорожен их крошечный садик. У машины стоял мужчина, которого Дэнни прежде никогда не видел.
Дэнни с потрясением и яростью смотрел, как незнакомец обнимал Дотти, а той, казалось, это нравилось. Дэнни не верил своим глазам. Гнев заклокотал внутри; пульсирующая головная боль усилилась. Значит, у Дотти был любовник, и они обнимались прямо на пороге его, Дэнни, дома, у всех на виду! Дэнни распахнул входную дверь и вылетел на дорогу — типичный разъяренный муж.
— Ах ты грязная потаскуха! Ты чем это занимаешься? — заорал он.
Не успели Дотти или незнакомец ответить, как Дэнни открыл калитку и дернул Дотти за руку. Он оттащил ее в сторону и, со всей силы замахнувшись, ударил по лицу. На щеке осталась красная отметина.
— Прекрати, — велел незнакомец тоном жестким, как сталь.
Дэнни был не в настроении слушать приказы, тем более от человека, которого считал любовником Дотти.
— Да иди ты, — закричал он и приготовился ударить ублюдка по лицу, чтобы тот впредь не путался с чужими женами. — Убирайся вон с моей земли, а не то устрою тебе такую взбучку, что до конца дней будешь меня припоминать, — проревел он.
Вместо ответа незнакомец отвесил Дэнни превосходный хук справа. Удар пришелся по носу и оказался таким сильным, что Дэнни повалился навзничь. Голова с отвратительным треском ударилась о забор. Он сел, привалившись к забору; из сломанного носа хлестала кровь. Незнакомец же схватил его за грудки, заставил встать и прижал к ограде. Вскоре Дэнни перестал бояться за свое здоровье и начал опасаться за свою жизнь: игнорируя мольбы Дотти, незнакомец избивал Дэнни так беспощадно, как последний никогда не бил жену. В конце концов он сжалился, и Дэнни сполз на землю, скуля от боли и страха. Под глазами красовались фингалы, разбитые губы опухли, а ребра покрылись такими синяками, что лишь через несколько недель он смог вздохнуть без боли.
Незнакомец бросил на Дэнни полный отвращения взгляд и пнул его мыском ботинка.
— Я Люк Фишер, старший брат Дотти, — добавил он в качестве объяснения, — и я ее забираю. — Мэллой, находившийся в полуобмороке, почти не разбирал его слов. — И это, — он снова пнул его ботинком, — лишь малая часть того, что ты получишь, если еще раз приблизишься к Дотти. Если дорожишь своей шкурой, даже не думай ее искать.
Люк повернулся к Дотти, и его голос вновь стал спокойным и ласковым:
— Иди собери вещи.
Дотти заплакала.
— Не плачь о нем, милая. Он того не стоит. Беги и собирайся.
Дотти улыбнулась сквозь слезы.
— Ты назвал меня «милая». Меня папа так всегда называл.
Люк улыбнулся.
— Беги и собирайся, — повторил он.
— А Дэнни? — Дотти по-прежнему волновалась.
Люк глянул на полуобморочную фигуру у своих ног.
— Черт с ним, с Дэнни, — беззаботно ответил он.
Патрик и Луиза Финнеган сидели на веранде. Патрик уснул; газета, которую он читал, лежала без дела на коленях. Луиза и сама с трудом пыталась сосредоточиться на чтении: в ее руках был классический роман Маргарет Митчелл «Унесенные ветром». Звук приближающегося автомобиля отвлек ее от страстей, разгоревшихся между Реттом Батлером и Скарлетт О’Хара. Луиза с любопытством наблюдала, как машина свернула на дорожку, ведущую к их дому, и остановилась рядом с автомобилем Патрика. Луиза удивленно заморгала: Дотти открыла дверцу с пассажирской стороны, вышла и подождала водителя. Луиза поправила очки. Пригляделась. И через миг бросила книжку, вскочила и воскликнула:
— Патрик, проснись! Люк вернулся! — Она сбежала по крыльцу и бросилась навстречу Люку по лужайке.
— Что? — сонно отвечал Патрик. Он с трудом поднялся на ноги и посмотрел вслед жене. Хотел было пойти за ней, но не успел сделать и двух шагов, как дверь дома распахнулась и наружу вылетела его дочь Белла, промчавшись мимо, как экспресс. Отец удивленно заморгал, встряхнул головой, прогоняя остатки сна, и встревоженно взглянул на дверь дома — не дай бог еще кто-то оттуда выбежит. Затем он проследовал за женой и дочерью, желая посмотреть, почему те внезапно сошли с ума.
В тот день на столе не было откормленного теленка[30], но блудный сын получил прием, о котором мог только мечтать. Финнеганы чуть не подрались, споря, кто сядет ближе к Люку. Спор разрешила Луиза.
— Белла, садись рядом с Люком; Дотти, ты садись с другой стороны, а остальные займите обычные места. — Дотти улыбнулась, младшие дети насупились, а Белла чуть не лопнула от счастья.
Если прежде у Луизы и оставались сомнения насчет того, влюблена ли в Люка ее старшая дочь, теперь они развеялись. Во-первых, Белла почти не проявляла интерес к другим мальчикам. Настаивала, что именно она должна сообщить Люку о смерти Цисси. Именно тогда Луиза почти перестала сомневаться, но не знала, была ли это влюбленность, которой суждено было пройти, или настоящее чувство. В первом случае Луиза доверяла Люку и знала, что тот не обидит Беллу. Если же чувства ее окажутся долговечнее девичьей влюбленности, Луиза не представляла более удачного исхода для дочери. Белла была резкой и прямолинейной, говорила, что думала, и не отличалась тактом, но Луиза знала, что в увлечениях она упорна и непоколебима.
Что до Люка, тот столкнулся с интересной дилеммой. Он вернулся домой, преследуя три цели: побывать на могиле Цисси, решить проблемы Дотти и охладить пыл Беллы. Фотографии, которые она прислала, порядком его смутили. А когда он увидел ее около дома, его благородное намерение дрогнуло. Он понял, что фотографии не передавали ее красоты. Тут от благородства Люка не осталось и следа. Чтобы скрыть смущение, за ужином Люк говорил почти без умолку. Рассказывал семье, где побывал, какие видел достопримечательности, с кем познакомился. Правда, из уважения к чувствам Беллы не стал упоминать о своих романтических победах.
Он сказал, что на следующий день планирует сходить на кладбище, но задерживаться не станет. Он хотел взять Дотти с собой в Мельбурн, купить дом и поселить ее там, чтобы сестра вела хозяйство.
После ужина Люк сказал, что хочет прогуляться к особняку Фишеров. Он решил пойти один.
Из уважения к его чувствам Луиза велела остальным остаться дома и помочь с мытьем посуды и другими делами.
Вечер выдался чудесный; именно такие вечера Люк с тоской вспоминал, когда был далеко от дома. Он лег животом на прохладную траву и пристроил голову на сложенные руки. Услышал тихие шаги и улыбнулся. Не переставая смотреть на почерневший остов дома, произнес:
— Ну привет, мисс Изабелла Финнеган.
— Привет, Люк Фишер, — ответила Изабелла и легла рядом. — Как же ты догадался, что я пойду следом?
— Я вернулся из-за Цисси, из-за Дотти, — он замолчал и взглянул на девушку, — и из-за тебя. Хотел сказать, чтобы ты забыла о своей глупой влюбленности и нашла себе другого.
Белле вдруг стало холодно; ее рука задрожала. Люк накрыл ее руку своей ладонью и улыбнулся. Эту улыбку она так хорошо знала; так по ней тосковала.
— Беда в том, что я не знаю, хочу ли, чтобы ты забыла обо мне и нашла кого-то еще. Я эгоист, я не думаю о других, в моем возрасте я не должен быть столь неосторожным, но… я не могу.
— Люк, мне почти пятнадцать, а тебе только двадцать один. Еще несколько лет ничего не изменят — для меня. Возможно, то, что я говорю, кажется слишком смелым, слишком откровенным, но я не похожа на других девушек. Я иначе все воспринимаю. Я всегда знаю, чего хочу от жизни, так что привыкай.
Люк вдруг понял, как поступить.
— А как тебе такой план: завтра я поговорю с твоей мамой и попрошу, чтобы она разрешила нам переписываться, пока я буду в отъезде. Что скажешь?
— Хороший план, кроме того, что ты уедешь. Но пообещай мне кое-что.
— Что?
— Что будешь рассказывать мне обо всем, не только о прошедшем цензуру, как за ужином. И если я узнаю, что ты был с другой, то отрежу тебе яйца.
— Белла! — в ужасе воскликнул Люк.
— Привыкай, Люк, — беззаботно ответила она. — Я не тихая овечка, нет. Я говорю и делаю, что думаю, и, если кому-то не нравится, пусть идет к черту.
— Охотно верю, — изумленно произнес Люк. — Какие еще сюрпризы ты мне приготовила?
— Больше никаких. Став твоей, я стану твоей спутницей во всем. В том числе в том, о чем ты сейчас думаешь. Надеюсь, к тому моменту у тебя еще останутся силы.
Люк рассмеялся, не в силах поверить в ее дерзость.
— Думаю, я справлюсь, — пробормотал он, — что-то еще?
— Да, — велела она. — Поцелуй меня.
Их первый поцелуй — ее первый поцелуй — вполне ожидаемо оказался сладким, лишь с легкой примесью страсти. Когда он выпустил ее из объятий, она внимательно посмотрела на него.
— Очень мило, — саркастически произнесла она, — а теперь поцелуй меня по-настоящему.
Люк схватил ее, прижал к себе и поцеловал яростно, а она ответила таким же пылом. Он ощутил горевший в ней огонь, и пламя в его сердце вспыхнуло в ответ. Когда он наконец ее отпустил, лицо Беллы было довольным.
— Так-то лучше, — сказала она.
— Да, Белла. — Так Люк Фишер, смелый и решительный делец, дважды герой всей Австралии, человек, защитивший сестру от побоев мужа, понял, что встретил себе ровню.
Перед отъездом Люка и Дотти в Мельбурн у Люка с Луизой случился разговор о делах любовных.
— Я пришел просить вас о большом одолжении, — сказал Люк, — но сперва расскажу, в чем дело.
— Видимо, это касается моей безрассудной сумасбродки-дочери, — тихо ответила Луиза.
Люк зарделся и кивнул.
— Да, дело касается Беллы, точнее, — поправился он, — Беллы и меня. Хочу попросить, чтобы вы разрешили нам переписываться после моего отъезда.