го разрушения, даже мне больно думать о последствиях применения этого оружия. К счастью, проект пока на начальной стадии, и до завершения еще несколько лет, но, судя по документам, которые владелец фабрики забыл на столе, ученые только что совершили прорыв в исследованиях, и то, что было всего лишь интересной концепцией, превратилось в реальную угрозу. Если они смогут стабилизировать то, над чем работают, появится бомба размером меньше этого стола и весом вполовину меньше обычного артиллерийского заряда, но одна эта маленькая бомба за долю секунды сможет стереть с лица земли город вроде Зальцбурга. Мало того, ударная волна превратит здания в пепел и щебень и отравит почву на несколько десятков лет, а то и больше. — Он замолчал и посмотрел на Астрид. Ее лицо выражало недоумение, ужас и потрясение. — Вот кто такой Йорген Шмидт. Я — агент британской разведки; мое настоящее имя — Джошуа Джонс, и теперь моя жизнь и смерть зависят от тебя.
Повисло долгое молчание, и, казалось, прошла вечность, прежде чем Астрид заговорила.
— Мне нравится имя Джошуа, — спокойно произнесла она. — Намного приятнее, чем Йорген.
Джош взглянул на нее с удивлением и надеждой.
— Значит, ты меня не сдашь?
— Конечно, нет. — Голос Астрид был таким спокойным, словно она принимала заказ в ресторане. — Я люблю тебя, Джошуа Джонс. Любила, даже когда считала, что ты принадлежишь к презираемым мной представителям «высшей расы». Но я рада, что это не так. Твой рассказ многое объясняет. Я давно ломаю голову, почему ты сразу показался мне приятнее большинства немцев. — Она улыбнулась, и при виде ее чудесной улыбки его сердце сделало кувырок. — Но я буду молчать при одном условии.
— Каком? — спросил Джош. Он все еще немного нервничал.
Она потянулась через стол и почти шепотом озвучила свое условие.
Джош выслушал ее и улыбнулся.
— Это не составит труда. Как только вернусь, все сделаю. Я должен поехать в Лондон. После этого мне полагается отпуск; я приеду первым же поездом. Весь путь туда и обратно займет не больше десяти дней. Сегодня двадцать шестое августа… если я отправлюсь сегодня, то вернусь самое позднее пятого сентября. А пока… — Он замолчал.
Астрид снова наклонилась вперед, полы ее халата распахнулись, обнажив ее прекрасное тело.
— Да? — почти неслышно спросила она. — Что «пока», дорогой?
Завтрак они не доели.
Позже в тот же день они в слезах попрощались на вокзале. Поезд тронулся; Джош высунулся из окна вагона и сказал:
— Я люблю тебя, Астрид. И хочу провести остаток жизни с тобой. Обещаю, как только я вернусь, я выполню твое условие. Мы сразу поженимся.
Он прибыл в Лондон и отчитался перед Идритом Пойнтоном тридцать первого августа. На следующий день Германия вторглась в Польшу.
Несмотря на все мольбы, Идрит категорически запретил Джошуа возвращаться в Европу. Положение усугублялось столь стремительно, что всем оперативникам отдела отдали приказ немедленно ехать в Англию. Джош даже попытался позвонить Астрид и один раз дозвонился, но никто не подошел к телефону. Джош был не виноват, и оператор не виноват; он же не знал, что Астрид войдет в квартиру через несколько секунд после того, как оператор скажет Джошу, что номер не отвечает. Не знал, что она снимет трубку и услышит длинный гудок.
Оставалось лишь ждать развития событий. И долго ждать не пришлось: всего через два дня после возвращения Джош с тяжелым сердцем узнал о решении британского и французского правительств поддержать Польшу и выдвинуть ультиматум Германии.
Воскресным утром третьего сентября 1939 года охваты радиостанций побили все рекорды: в Британии и за ее пределами люди слушали новости о нарастающем кризисе. В церквях в тот день, напротив, недосчитались прихожан: даже самые набожные остались дома и сидели в гостиных у радиоприемников.
В доме на мысе Полумесяц Сонни возился с переключателем и наконец нашел канал «Би-би-си». Четыре поколения Каугиллов слушали передачу, хотя представитель младшего из них пока не понимал ее смысл.
В Брэдфорде новости слушали Саймон и Наоми Джонс; в Бейлдоне — Майкл и Конни Хэйг. Джесси Баркер, по-прежнему не получивший весточки от дочери, сидел у радиоприемника на другом конце Брэдфорда. А где-то в Англии на базе ВВС, уже переведенной в режим боевой готовности, ту же программу слушал Люк Фишер.
В Австралии обитатели дома Финнеганов встретили известия с потрясением и испугом; Белла, мучимая тревогой за своего возлюбленного Люка Фишера, даже не чертыхнулась, а горестно заплакала. Дотти Мэллой неожиданно забеспокоилась за мужа, скитальца Дэнни, несмотря на их размолвку. Дэнни тоже слушал радио в тренировочном лагере с другими солдатами своего батальона. Известия напугали и Филипа и Амелию Фишер; их приемник потрескивал, передача шла с помехами, но ее содержание от этого не становилось менее серьезным.
В Англии Джессика Танниклифф в кои-то веки взяла выходной. Она лежала в кровати в лондонской квартире, когда зазвонил телефон. Идрит Пойнтон велел немедленно явиться в отдел после объявления по «Би-би-си».
— Послушай, и все поймешь. Первым делом собери своих умников. Пусть немедленно приступают.
Джессика повесила трубку и перевернулась на другой бок.
— Теперь ты работаешь на правительство, — сообщила она Роберту. — Семь дней в неделю без выходных и праздников.
— Значит, война. — Он окинул взглядом ее стройное обнаженное тело. — А ты, значит, мой связной? — Джессика кивнула. Он начал ее ласкать. — Хорошо, тогда давай вступим в связь.
По пути в коридор Джессика прошла через гостиную. На каминной полке так и лежал нераспечатанный конверт с письмом от Майкла Хэйга, в котором тот сообщал, что отец Джессики нашелся. Лежал забытый и незамеченный.
Трансляцию «Би-би-си» слушали во всем мире, даже в Зальцбурге. Астрид Эриксон, отчаявшаяся увидеть Джошуа и получить от него весточку, в глубокой печали слушала речь премьер-министра Британии Невилла Чемберлена, произнесенную размеренным и четким менторским тоном:
Я обращаюсь к вам из кабинета министров в доме номер десять на Даунинг-стрит. Сегодня утром британский посол в Берлине вручил правительству Германии официальную ноту, в которой говорится, что, если к одиннадцати часам Германия не сообщит о готовности немедленно вывести войска из Польши, между нашими государствами будет объявлена война. Вынужден доложить, что сообщение не было получено, следовательно, с этого момента наше государство находится в состоянии войны с Германией.
Накануне рокового обращения Невилла Чемберлена по всей Британии начали готовиться к войне. Окна заклеивали лентами коричневой бумаги, чтобы стекла при попадании снаряда в дом не разлетелись во все стороны; со стороны казалось, что вся нация соревновалась в игре в крестики-нолики. Гражданам выдали противогазы и велели в случае авианалета отправляться в ближайшее бомбоубежище. Потом выяснилось, что от бомб, сброшенных с большой высоты, те уберечь не могли, но до поры до времени встревоженные и нервные граждане обрели иллюзию защиты.
Грань между готовностью и паникой была очень тонкой. Учебные тревоги оказались чересчур реалистичными, хотя граждан предупреждали заранее. Беженцы и иммигранты автоматически попали в категорию «враждебных иностранцев»; их всех арестовали и заставили предстать перед судебной инспекцией. В ее состав входили местные чиновники; те получили расплывчатые инструкции и не отличались последовательностью в своих решениях. В их цели входило определить, являются ли представшие перед инспекцией люди угрозой национальной безопасности, и в зависимости от степени угрозы распределить их по категориям. Попавших в категорию «А» отправляли в лагеря для интернированных; лица из категории «B» получали запрет на свободу передвижения, а те, кто попал в категорию «С», могли вернуться к нормальной жизни, хотя тогда едва ли кто-то жил нормально.
Война разрушила привычное существование, и это касалось не только иностранцев. Еще до обращения Чемберлена правительство, опасаясь, что бомбардировки перенаселенных крупных городов повлекут большое количество человеческих жертв, приказало эвакуировать более миллиона жителей, в основном детей, в более безопасные районы Англии к родственникам или вовсе чужим людям. Кого-то даже отправили за границу. В итоге враг так и не ступил на британскую землю, но в Англии насчитывалось полтора миллиона эвакуированных.
Тысячи специальных поездов везли драгоценный человеческий груз в долгое, утомительное и подчас бессмысленное путешествие в странные края с незнакомыми названиями и непривычным образом жизни. Большинство переселенцев были детьми, и первым делом требовалось найти им безопасное жилье, успокоить страхи и избавить от смятения. Это не всегда удавалось, а для некоторых детей расставание с родителями стало слишком тяжелым переживанием, и, невзирая на опасность, они бежали обратно в города. А были те, для кого эвакуация и даже мучительная разлука с любимыми обернулись новой дружбой, продлившейся всю жизнь. Увы, чаще всего страх, заставивший правительство пойти на крайние меры и разлучить детей и родителей, оказывался оправданным. Любящие родители отправляли детей подальше от городов ради безопасности. Взрослые, что погибли в последовавшей схватке, оставили после себя огромное число обездоленных и бездомных сирот.
Во всех британских городах, больших и маленьких, уязвимые цели — правительственные здания, полицейские участки, пожарные станции — обкладывали мешками с песком, защищавшими от бомбардировок. С дорог убрали указатели. Поперек проселочных дорог натягивали проволоку, чтобы там не садились вражеские самолеты. Ввели режим отключения света: хозяин каждого дома в Британии следил, чтобы после темноты снаружи не светились окна. Погасло уличное освещение и вывески. Британия погрузилась во тьму.
По всей стране, не ведая, что принесет будущее, люди затаились и ждали.