Студент: Это невозможно по той причине, что массовые убийства как в самом Освенциме, так и в ряде других «лагерей уничтожения» якобы начались задолго до лета 1942 года. А без приказа об уничтожении не могло быть никаких лагерей уничтожения.
Ф. Брукнер: Вот именно. Как ни крути, признание Р. Гёсса не годится в качестве доказательства Холокоста.
При каких обстоятельствах первый комендант Освенцима дал свои показания, описал английский автор Ричард Батлер в своей вышедшей в 1986 году книге «Легионы смерти». Р. Гёсс после окончания войны ушел в подполье и скрывался под именем Франца Ланга на одном хуторе в Шлезвиг-Гольштейне. В марте 1946 года английский отряд под командой сержанта Бернарда Кларка, еврея, неожиданно ворвался к его жене и, угрожая выдать ее русским, заставил ее указать место пребывания супруга. 11 марта Р. Гёсса схватили. Р. Батлер описывает это так:
«Пленника вытащили из постели и сорвали с него пижаму. Потом его голым бросили на лавку, и Кларк слышал его непрерывные крики и стоны. Наконец присутствовавший при этом врач заставил командира прекратить избиение Гёсса: «Отзовите своих людей, если не хотите получить труп».
На Гёсса набросили одеяло и затащили его в машину Кларка, где сержант вылил ему в глотку фляжку виски. Гёсс закрыл глаза. Кларк поднес свою резиновую дубинку к глазам Гёсса и крикнул ему по-немецки: «Открой свои свинячьи глаза, ты, свинья!» (…) Это длилось три дня, пока Гёсс не дал связные показания. Зато потом он говорил непрерывно» [399].
После того, как англичане представили Р. Гёсса в Нюрнберге в качестве свидетеля, они выдали его полякам, которые, прежде чем казнить его 16 апреля 1947 года, заставили написать «Записки», которые изобилуют описаниями технически невозможных вещей. О некоторых из них мы уже говорили в связи с мнимыми убийствами газом в крематориях II и III. Р. Гёсс писал, в частности, будто в Освенциме пытались избавляться от трупов при помощи взрывов.
Студент: Это привело бы к тому, что руки и ноги мертвецов висели бы на окружающих деревьях. Может быть, Р. Гёсс умышленно вставлял такие невозможные эпизоды в свои «Записки», чтобы намекнуть, что он писал их не добровольно?
Ф. Брукнер: Вполне возможно, но этого мы никогда не узнаем.
Следующий свидетель — врач д-р Иоганнес Пауль Кремер. Он был доцентом медицины университета в Мюнстере, с 30 августа по 18 ноября 1942 года замещал заболевшего лагерного врача Освенцима и вел на протяжении этого времени дневник, который постоянно цитируется в связи с доказательствами убийств в газовых камерах [400]. 2 сентября 1942 года он доверил своему дневнику следующее:
«Впервые в три часа ночи присутствовал на лагерном дворе при специальной акции. По сравнению с этим Дантов ад кажется мне почти что комедией. Не зря Освенцим называют лагерем уничтожения!»
Студент: Вот оно, наконец! Лагерь уничтожения!
Ф. Брукнер: Вот еще два отрывка из этого дневника:
12 октября: «Вторая прививка против тифа; после этого вечером сильная общая реакция (лихорадка). Несмотря на это, ночью опять присутствовал при специальной акции (1600 человек из Голландии). Ужасные сцены перед последним бункером! Это была десятая специальная акция ».
18 октября: «В промозглую погоду сегодня, воскресным утром, присутствовал при одиннадцатой специальной акции (голландцы). Страшные сцены с тремя женщинами, которые нагишом молили оставить их в живых».
Студент: Не может быть сомнений в смысле этой цитаты! Как ревизионисты объясняют эти просто смертельные для них места? Может быть, этот дневник — подделка? А что говорил после войны сам Кремер об этих записях?
Ф. Брукнер: Ни один ревизионист не сомневается в подлинности этого дневника. Теперь о д-р Кремере. В 1947 году он вместе со многими другими некогда служившими в Освенциме эсэсовцами предстал перед судом и подтвердил, что эти записи относятся к массовым убийствам в газовых камерах. Он был приговорен к смерти, но затем помилован и в 1956 году освобожден. На Франкфуртском процессе над персоналом Освенцима он опять предстал перед судом и снова подтвердил факт этих убийств. За содействие в убийствах он получил четыре года тюрьмы, но ему зачли срок, который он уже к тому времени отсидел в Польше.
Студент: Перед лицом этих голых фактов приходится исходить из того, что убийства газом в бункерах действительно имели место. Как вы сами сказали, это нельзя опровергнуть при помощи технических доводов, поскольку этих домов больше нет и не существует их строительных планов. Так что в истории о газовых камерах выкристаллизовывается твердое зерно истины.
Ф. Брукнер: Ваша аргументация вполне логична. Но не кажется ли вам странным, что университетского профессора, которому тогда, кстати, было уже 59 лет, послали всего на десять недель в Освенцим в качестве временного помощника при геноциде, а потом позволили ему вернуться в свой университет, чтобы он там после третьей кружки пива выбалтывал коллегам и студентам, какие дела в Освенциме он помогал проворачивать?
Студент: Конечно, это немного странно, но намеки достаточно ясные, и д-р Кремер на обоих процессах подтвердил, что присутствовал при убийствах в газовых камерах. Возможно, в коммунистической Польше ему угрожали пытками в случае отрицания этого. Но не будете же вы утверждать, что в демократической ФРГ пытали восьмидесятилетнего старика?
Ф. Брукнер: А я этого и не утверждаю. Но, чтобы правильно понять его дневник, надо представить себе обстановку, в которой они возникли. И заслуга Роберта Фориссона в том, что он истолковал эти записи в связи с тогдашней убийственной эпидемией сыпного тифа [401].
С 15 по 31 августа эпидемия унесла 5700 жизней. 1 сентября умерли 367 заключенных, 2 сентября (это дата первой записи в дневнике) — 431 человек. В этих условиях Освенцим действительно был, как писал д-р Кремер, «лагерем уничтожения», только людей убивали микробы сыпного тифа, а не Циклон-Б.
Студентка: Продолжали ли прибывать в Освенцим во время эпидемии составы с людьми?
Ф. Брукнер: Да, но большая часть новоприбывших умирала через самое короткое время.
Студент: Это называется убийством по неосторожности.
Ф. Брукнер: Так погибли тысячи и тысячи людей. Но вернемся к д-р Кремеру. Во втором из трех процитированных отрывков он говорит о «последнем бункере». Если бы он имел в виду один из двух крестьянских домов, которые, согласно свидетельским показаниям, отстояли друг от друга на несколько сотен метров, то говорил бы о «первом» или «втором» бункере, но не о «последнем». Р. Фориссон указывает на то, что на юго-восточной стороне Освенцима I находились одиннадцать отдельных зданий, последнее из которых использовалось как тюрьма.
Это выглядит странным и нелогичным, но часто бывало так, что приговоренных к смерти заключенных казнили не на их родине, а отправляли в лагерь, там отделяли от остальных прибывших и расстреливали. Р. Фориссон соответственно выдвинул гипотезу, что три женщины, которые умоляли сохранить им жизнь, были расстреляны перед этим бункером.
Но есть и другая, менее страшная возможность, на которую указывает К. Маттоньо в своей книге о «специальном обращении» в Освенциме, и хочется надеяться, что его догадка правильна [402]. Из документов известно, что прибывших ночным транспортом утром запирали перед их приемом в лагерь. «Последним бункером» могло быть здание, в которое помещали вновь прибывших.
Студент: Но д-р Кремер говорил об «ужасной» сцене с тремя еврейками, которые молили оставить им жизнь явно потому, что понимали, что их хотят убить.
Ф. Брукнер: А д-р Кремер писал, что их убили?
Студентка: Нет.
Ф. Брукнер: Лагерь Освенцим уже тогда пользовался жуткой репутацией, которая была вполне оправдана в связи с катастрофически высоким уровнем смертности в нем. Кроме того, движение Сопротивления уже тогда регулярно распространяло ужасные истории о массовых убийствах с помощью «пневматических молотов», в «электрических ваннах» и т. д. Среди заключенных, работавших в рудниках Верхней Силезии, ходили слухи, будто депортация в Освенцим означает «немедленную и ужасную смерть» [403]. Не удивительно, что многие вновь прибывшие были убеждены, что пробил их последний час, особенно если их на ночь запирали в каком-то помещении.
Студент: Что же тогда имелось в виду под «специальной акцией»?
Ф. Брукнер: Очевидно, процедура принятия голландских евреев в лагерь.
Теперь о двух процессах. На первом, который проходил в Польше, Кремер, как уже говорилось, был приговорен к смерти, но потом помилован и через десять лет освобожден. Что могло быть причиной столь необычной мягкости поляков?
Студент: Вероятно, поляки заключили сделку с Кремером и обещали ему помилование, если он истолкует на суде свои дневниковые записи как надо.
Ф. Брукнер: Доказать этого нельзя, но это вполне вероятно. А что могло подвигнуть д-р Кремера на Франкфуртском процессе вторично подтвердить факт убийств в газовых камерах?
Студентка: И здесь можно предположить сделку. М. Кремера заверили, что его приговорят к заключению с учетом срока, уже отбытого им в Польше, если он будет говорить то же, что и обвинители.
Ф. Брукнер: Полагаю, так оно и было. Восьмидесятилетнему старику вряд ли бы понравилась перспектива провести последние годы жизни за решеткой.
Студент: Все это недоказанные гипотезы!
Ф. Брукнер: Но зато логичные! На процессах против т. н. «нацистских преступников» в ФРГ, кстати, полностью признавшие свою вину обвиняемые, как правило, отделывались мягким приговором. Завтра я расскажу вам еще о нескольких таких случаях.
Теперь о свидетельских показаниях бывших узников Освенцима. Первый свидетель, показания которого мы рассмотрим подробнейшим образом, — польский еврей, сапожник Генрик Таубер. Как вы помните, это один из трех членов зондеркоманды, которые вскоре после освобождения лагеря давали показания польско-советской комиссии; он также выступал как свидетель на процессе над Р Гёссом. Ж.-К. Прессак, который считает Г. Таубера свидетелем, «которому можно верить на 95 %», полностью перепечатывает его показания на процессе над Р. Гёссом [404]. А Роберт Ян ван Пельт восхваляет его в таких словах: