Прождала его три часа, сидя на кровати, с каждой секундой злясь все больше и больше. Черт возьми! Я его ждала, а он меня обломал! Ну, кто так делает? Обещал же прийти… Где его носит?
Впускать-то я его не собиралась, но ждала ведь обманщика!
— Нет! Больше я ждать не намерена, — сказала сама себе, решительно встав с кровати и пройдя к шкафу.
Сменив свою майку и спортивные штаны на ночную нежно-розовую пижаму от Виктория Сикретс.
Вот сейчас я точно не открою дверь! Не хочется перед продюсером своими прелестями светить. Не заслужил!
И что бы вы думали?! Не успела я прикрыть глаза, лежа в постели, готовая отправиться в нежные объятия Морфея, как в дверь громко постучали. Сердце подпрыгнуло и едва не пробило грудную клетку. Я понимала, кто именно за дверью и от этого улыбка сама по себе расползлась по моему лицу.
Пусть стучит, Ксюши нет дома! Она в сонном царстве.
Спустя полминуты стук повторился, что порадовало меня еще больше.
— Роксен? — позвали меня за дверью и дернули за ручку.
Фига с маком! Пусть идет обратно. Свою миссию он выполнил — пришел и осчастливил меня. Молодец, конечно, но не впущу.
— Рокси? — вновь позвал меня Златогорский. — Я знаю, что ты в комнате. Я принес анкету.
— Я уже сплю, — крикнула ему.
— Время половина десятого вечера, — отметил он.
— Да, у меня режим!
Режим «антиНарцисс»!
— Мы быстро, — хохотнув, обещает он.
— Я уже сплю, — повторяю, но встаю с кровати, чтобы тихо на цыпочках подойти к двери.
— Эта анкета обязательна к заполнению, — настаивает он.
— Я завтра ее заполню.
— Мы так и будем говорить через дверь?
— Вас что-то смущает?
— Предпочитаю смотреть человеку в глаза, а не на дверь.
— Правда? А мне нравится смотреть на нее. Это же ведь оттенок Капучино?
— Венге. Капучино — это бежевый.
— Правда? Не знала…
Конечно не знала! Я вообще не понимаю ничего в интерьерной расцветке. Один раз услышала от мамы о столах цвета Капучино — вот и ляпнула первое, что вспомнила.
— Венге отлично сочетался с бардовыми стенами коридора и внешним обликом центра. Я хотел «темный дуб», но в момент в магазине не было в наличии столько дверей этой расцветки. Пришлось бы ждать еще два месяца, а еще… — начинает он точь-в-точь, как мой папа, когда рассказывает о чем-то, что ему интересно.
Продюсер вдруг резко замолчал, чтобы в тот же момент чуть ли не крикнуть:
— Рокси, открой дверь!
— Не хочу! Я раздета!
— Чего я там не видел? — гаденько хихикает Златогорский.
— Моей секси-пижамки!
Ну, да, не очень-то она и секси, но зачем это знать продюсеру? Пусть немного пофантазирует! Не повредит…
— Поверь, я видел достаточно девушек в пижамах и без них. Одна твоя пижама ни на что не повлияет. А также, ты можешь одеться, я подожду. Да и пижаму сексуальной делает девушка, а не пижама девушку, а ты, извини, не привлекаешь меня. Так что, переодевайся! Я жду.
Я не сексуальна? Он считает меня замухрышкой?
Делать мне нечего, как переодеваться! А что если… Нет, Ксюша! Не надо об этом думать. Ксюша не смей этого делать! Ксюша!
Распустив волосы, что были собраны в пучок, руками взбиваю их, придавая объём, натягиваю пижамные шорты чуть выше, чтобы они казались больше похожими на трусики, чем на шорты. Хитро прищурившись, расстёгиваю рубашку снизу наполовину и завязываю полы под грудью. Расстегнув парочку пуговиц сверху, мысленно осеняю себя крестом и поворачиваю ключ в замке.
Надеюсь, это мне потом не аукнется.
Выпятив попку назад, грудь — вперед, соблазнительно отставляю в сторону ножку, после чего медленно открываю дверь.
— Ну, где анкета? — томно мурлыкаю и ослепительно улыбаюсь паразиту.
— Она… — удивленно моргает Владислав.
Его взгляд невольно отвлекается от моего лица, сползая ниже. Конечно, сейчас очень трудно смотреть мне в глаза! Какое-то время продюсер разглядывает меня, задерживаясь в особо интересных ему местах. Груди он уделяет больше всего времени, чуть не облизываясь на соски, которые набухли от такого внимания им. Все мое тело горело и мелко дрожало от стыда и непонятного мне чувства, но я уже не могла прекратить этот глупый спектакль.
Меня завораживало то, как он разглядывает меня. Кроме того, невероятно нравилось отвечать ему тем же. Разбитая губа уже немного поджила, и небольшая болячка напоминала ранку от герпеса. Синяк, который уже успел проступить на его щеке, был замазан чем-то, делая его чуточку меньше заметным.
Тоналка? Зачем он замазал его?
— Где анкета? — спрашиваю его, видя ее в его руках. — Тут? — указываю на свои ноги, что он рассматривал, не прерываясь, последние пару секунд. Провожу по своей ноге пальцем, гладя ее аккуратно, чуть ли не до самой коленки. — Или тут? — поднявшись вверх, вырисовываю ногтем круг на бедре по шортам. — Господин продюсер, вы меня слышите?
— Да! — отвечает он, сглотнув, и пристально смотрит мне в лицо, что ему удается с явным трудом.
— Ну, тогда где она? — спрашиваю его со смешком.
— Кто — она? — хмурится Златогорский.
— Ну, она… — продолжаю издеваться.
— Кто — она? — наш продюсер начинает злиться.
— Владислав, вы что, совсем меня не слушали, пока так откровенно разглядывали? — картинно возмущаюсь, будто не этого добивалась минутой ранее.
— Я? Я тебя не разглядывал! — протестует Златогорский.
— А что вы делали?
— Я… смотрел! — поясняет так, словно это не одно и то же.
— Разглядывал, — невозмутимо поправляю его.
— Я думал. Мысленно представлял, подойдет ли тебе то платье, что я выбрал для выступления.
— Какое платье?
Что-что, а о вещах я люблю говорить!
— Красивое, — вздыхает Владислав, изображая что-то похожее на улыбку.
Красивое… Очень содержательно!
— А если подробнее, господин продюсер? Мне нужно знать детали. Опишите это платье, — повернувшись спиной, направляюсь в номер, виляя бедрами.
Оставим месть и издевательства на сладкое. Сейчас на кону мой имидж и внешний вид, поэтому не стоит злить Златогорского.
— Черное, — произносит он, следуя за мной.
Влад садится на кровать, намеренно оставляя между нами небольшое расстояние, куда тут же втискивает подушку. Надо же, беспокоится о том, чтобы не коснуться меня. Похоже, мой фокус удался.
— А дальше? Рукава, длина юбки? — тороплю его, понимая, что он не собирается продолжать.
— Эээ… Рукава — их нет, а юбка… — он вновь бросает взгляд и продолжает, глядя на них, — выше колена.
Кажется, про платье кто-то все придумал, но мы подыграем. Зачем расстраивать бедного Нарцисса, который сейчас, кажется, сбежит?
— Выше колена… — хмыкаю задумчиво, а затем беру его руку и ложу на свое бедро. — Такая? Или… — перемещаю его дрогнувшие пальцы чуть выше, — такая?
— Роксен, что ты делаешь? — спрашивает Златогорский, тяжело дыша.
— Уточняю детали, — невинно улыбнувшись, отвечаю ему.
— Мне кажется, ты не это делаешь, а…
— А что?
— А… нарываешься на проблемы.
Вот это в точку! В десяточку.
— Нет. Что вы? — театрально удивляюсь. — Никаких иных мыслей у меня нет.
Для достоверности еще и улыбаюсь, как самый честный в мире человек, не знающий, что такое ложь, притворство и игра.
— Ну-ну… — произносит он, вынимая пальцы из моей ладони, после чего слегка отстраняется. — Давай анкету заполнять!
— Вместе?
— Ну, да! При мне, а то ты снова потеряешь ее. Скажу даже больше, я сам ее заполню с твоих слов.
— Правда? Так даже лучше, — встаю с кровати и направившись к шкафу достаю оттуда косметичку с нужными мне принадлежностями. — Я как раз хотела обновить маникюр.
— Ты же спала?
— Ну да! Спала и думала, что нужно маникюр обновить.
— Ну-ну… Приступим, — произносит он и зачитывает первый вопрос анкеты.
Глава 16
Ксюша
Целых два часа я повторно отвечала на вопросы анкеты, а Златогорский комментировал каждый мой ответ. Он даже умудрился подшутить над моим любимым красным цветом. Я в долгу не осталась и максимально долго красила ногти, стирала и опять красила, видя, как он морщится от противного запаха. Только он быстро привык к этому и пришлось искать следующий раздражающий факт в виде хрустения сухариками. Специально делала это максимально громко и противно. Продюсер кривился, но не возникал, напуганный перспективой быть вышвырнутым из номера.
— Вам идет, — замечаю словно между прочим, бросая в рот сухарик.
— Извини, что?
— Синяк вам идет, говорю. Шрамы украшают мужчину, не знали?
— Представь себе, — ухмыляется он в ответ.
— Болит?
— Только когда дотрагиваюсь, — отвечает продюсер и рукой касается синяка.
— У меня мазь есть хорошая! — говорю ему и, поднявшись, иду к чемодану, чтобы достать оттуда тюбик мази, что делает мой двоюродный дедушка, хирург по образованию.
Мазь и правда хорошая и такую ни в одной аптеке не найдешь. Я ни один раз говорила деду, чтобы собственное производство открыл, а он все отнекивается. Мол, старый и пусть дети этим занимаются, а ему некогда.
— Мази тут не помогут, — уверяет Златогорский, с сомнением глядя на баночку в моей руке.
— Эта поможет, — возражаю я, открывая посуду с вонючей, но действенной субстанцией. — Давайте, помажем?
— Может, ты знаешь, как скрыть это безобразие? Не хочу, чтобы до… журналисты увидели. Тональным кремом замазать…
— У меня нет тоналки.
— Как нет? — спрашивает он и смотрит на меня, как на инопланетянку.
— Я почти не использую косметику. Могу вам только тушью ресницы накрасить потом. Надо?
— Рокси, — он улыбается. Улыбается впервые с того времени, как мы знакомы. — Тушь не надо.
— А мазь надо? Поможет же!
Пусть помнит потом доброту мою! Упрямый осел! Сижу и уговариваю его, как будто это мне синяк поставили. Вот бы, как мама посмотреть на него, и он в миг шелковый — это только она умеет так.