Когда мы вынесли экипаж на большую дорогу к городку и впереди показались неясные в густых сумерках очертания его сторожевых башен, из глаз невольно покатились слезы. На северной и южной башнях горели факелы. Должно быть, именно об этом вечернем часе и рассказывал мне давеча Джеральд: так же спешили по дороге другие коляски, и женщины махали ручками в воротах, то и дело попадались одиноко бредущие к городу мужчины. Я бежал как мог, высоко поднимая колени и болезненно вздернув подбородок. Толстый и увесистый фаллос, казалось, пульсировал во мне жаром.
Снова и снова меня подстегивали поводьями, но ни разу не отчитали. И когда мы уже добрались до городского дома летописца, я вдруг с живостью припомнил, как Джеральд упомянул, что едва не добрался до соседнего королевства. Возможно, принц ошибался, что его бы там укрыли? А что его отец? Мой-то велел мне во всем повиноваться королеве как наиболее сильной и могущественной владычице, говорил, что меня наградят за службу, а заодно я наберусь у нее ума-разума. Я пытался выкинуть из головы слова Джеральда — сам-то я никогда не мыслил о побеге. Меня настолько обескураживала эта идея, настолько была мне не по нутру, что, казалось, куда проще было приспособиться к реальности.
Когда мы подкатили экипаж к самой двери Николаса, уже совсем стемнело. С меня сняли сапожки и сбрую, а других «лошадок» с пустой повозкой, хорошенько подстегнув напоследок, отправили к городским конюшням.
Я все стоял, напряженно обдумывая все, что поведал мне Джеральд, и с удивлением ощущая прокатывающуюся по телу нервную дрожь, когда ко мне подступила госпожа, взяла ладонями мое лицо, отвела с него волосы.
— Ну-ну, что ты… — произнесла она участливо и промокнула мой лоб и мокрые от слез щеки своим белым мягким льняным платочком. Я заглянул ей в глаза, и женщина поцеловала меня в губы. От ее поцелуя у меня чуть не отнялось дыхание, в паху жарко кольнуло.
Потом госпожа так быстро и ловко выдернула из меня фаллос, что я едва удержался на ногах и со страхом оглянулся на нее. Но она скрылась в богатом домике, а я все стоял дрожа, глядя вверх на остроконечную крышу и ярко подмигивающие над ней звезды и понимая, что остался стоять на улице с господином, держащим в руке свой неизменный толстый кожаный ремень.
Он развернул меня кругом и велел идти по широкой мощеной улице обратно к рыночной площади.
НОЧНОЙ РАЗГУЛ В ТРАКТИРЕ
Проспав несколько часов, Красавица сквозь обрывки сна различила, как капитан подергал за веревку звонка. Мужчина к тому моменту уже встал и оделся, ничем ее не беспокоя. И когда девушка полностью открыла глаза, он возвышался над ней в тусклом свете заново разожженного очага. Ремень на нем пока остался не застегнут. Быстрым движением капитан стянул его с пояса и резко щелкнул возле себя. Лицо мужчины казалось непроницаемым: сейчас оно было каким-то жестким и отстраненным. И все же, заметив на его губах слабую улыбку, Красавица затрепетала, ее лоно вновь возжелало его, откликнувшись жаркой истомой, с готовностью источив влагу.
Однако не успела принцесса стряхнуть остатки сладкой полудремы, как капитан стащил ее с постели и опустил на четвереньки на пол, прижав за шею к полу и раздвинув пошире колени. Кожаный ремень чувствительно ударил ей между ног, полосонув по выпуклости лобка, и лицо девушки зарделось от напряжения и боли. Новый шлепок пришелся на лонные губы, и Красавица прижалась ртом к доскам пола, покорно подергивая вверх-вниз ягодицами. Ремень вновь облизнул промежность, на сей раз осторожно, словно лаская, наказав ее горящие, раскрасневшиеся губы, и Красавица, роняя на пол слезы и в голос всхлипывая, стала поднимать бедра все выше и выше.
Капитан шагнул вперед, взявшись своей широкой, не закрытой перчаткой ладонью за ее ноющую от боли ягодицу, медленно повертел ее.
Новый вздох замер у девушки в горле. Она почувствовала, как ее бедра непроизвольно вздернулись, опали, и прерывисто выдохнула. Она припомнила, как в замке принц Алекси поделился однажды, что его заставляли вращать задом в такой же отвратительной, позорной манере.
Между тем цепкие пальцы капитана ухватили ее за обе ягодицы, крепко стиснув.
— Давай-ка виляй бедрами! — басовито приказал он и так высоко приподнял ее за зад, что девушка уткнулась лбом в пол и острыми сосками задела шершавые половицы, издав громкий стон.
Когда-то в замке Красавица очень боялась, что ей придется однажды это проделывать — но теперь все страхи остались позади. Она задрала зад как можно выше, и крепкая мужская рука ее отпустила. Ремень снова с острасткой пригладил ей промежность, и в бешеной пляске ее бедра отчаянно завиляли, задергались в воздухе, как ей и было велено господином. Тело девушки раскрепостилось и словно расправилось, и эта поза теперь казалась ей вполне естественной и даже единственно возможной.
— Мой господин, мой повелитель… — выдохнула она, и ремень опять звучно щелкнул по выпуклости лобка, слегка задев набухший клитор.
Все быстрее и яростнее Красавица вращала бедрами, и чем сильнее охаживал ее ремень, тем больше влаги сочилось из ее жаждущего лона, и вскоре звуки ремня, падающего на мокрые скользкие губы, сделались почти не слышны — лишь вырывались из груди ее собственные, доселе незнакомые ей, низкие утробные вопли.
Наконец порка прекратилась. Красавица увидела перед глазами сапоги капитана и его руку, повелительно указывающую на метлу с коротким черенком, стоявшую близ очага.
— С этого дня, — холодно сказал он, — я не стану тебе напоминать, что в этой комнате должно быть всегда чисто и выметено, всегда должна быть свежая постель и готовый очаг. Будешь это выполнять каждое утро, как только встанешь на ноги. А сейчас, хотя уже и вечер, ты все это проделаешь — в качестве урока. Потом тебя вымоют во дворе трактира, чтобы ты могла как следует обслужить моих солдат.
Не мешкая, Красавица приступила к работе, торопливо перемещаясь по комнате на коленях. Капитан тут же удалился, вместо него в спальне возник принц Роджер с совком для мусора, жесткой щеткой и ведром. Он показал девушке, как надо исполнять наказанную ей работу: как менять белье на постели, как закладывать очаг и выгребать золу. Причем его ничуть не удивило, что Красавица все время молчит, даже не пытаясь с ним заговорить. Ей же и не было нужды с ним что-то обсуждать — девушку занимали лишь собственные мысли.
Капитан обмолвился «каждый день». Значит, он решил оставить ее себе! То есть она, конечно, является собственностью трактира «Лев» — но самый важный его клиент для своих утех выбрал именно ее.
Взволнованная, Красавица не сумела в лучшем виде выполнить все поручения. Она как могла расправила постель, хорошенько протерла стол, осторожно передвигаясь на коленях и вставая лишь по мере необходимости.
И когда вновь открылась дверь и госпожа Локли, сцапав девушку за волосы, потянула ее вниз по лестнице, ощутимо подгоняя деревянной лопаткой, ее утешали, унося прочь от реальности, сладостные мысли о капитане.
В считаные мгновения она очутилась во дворе трактира, стоя в широкой деревянной бадье. Над входом в гостиницу, а также перед навесом горели факелы. Госпожа Локли с суровой поспешностью прошлась по принцессе жесткой мочалкой, обмыла ей ноющую промежность разбавленным водой вином, отлупила, словно взбивая, ягодицы. Не проронив ни единого слова, она так и эдак вертела и наклоняла Красавицу, то заставляя ее присесть, то хорошенько намыливая волосы на лобке, то растирая грубой тканью.
По всему двору так же небрежно намывали других невольников. Принцесса слышала громкий голос подтрунивающей над рабом простолюдинки в переднике. Еще две молоденькие длинноногие горожанки, явно случившиеся тут с каким-то поручением, подходили то к одному невольнику, то к другому без всякой надобности, просто чтобы шлепнуть по мокрой попе.
Но Красавица все время думала только о том, что отныне она принадлежит капитану. Вот-вот она предстанет перед его солдатами — несомненно, там будет и сам капитан! Доносящиеся из трактира многоголосые выкрики и взрывы хохота все больше раздразнивали ее.
Хорошенько вытерев наконец девушку и причесав ей волосы, хозяйка поставила ногу на край бадьи, перекинула принцессу через колено и несколько раз от души всыпала ей своей деревянной лопаткой по бедрам. Затем резко столкнула Красавицу на траву на четвереньки, так что у той от неожиданности на миг замерло дыхание.
Девушке показалось весьма странным, что хозяйка на сей раз делает все без единого слова, обходясь даже без резких, нетерпеливых команд. Когда госпожа Локли обходила ее сбоку, принцесса подняла голову и успела заметить на ее губах блуждающую ледяную улыбку, прежде чем та опомнилась. Сей же миг Красавицу властно потянули вверх за схваченные пучком волосы, и лицо госпожи Локли возникло прямо над ее глазами.
— Уж не решила ли ты стать у меня маленькой нахальной смутьянкой? — процедила она. — Тогда тебя я буду подольше угощать на завтрак поркой, чем других.
— Как вам будет угодно, — отсутствующе отозвалась принцесса, — если именно это вы предпочитаете на завтрак.
Но, дойдя до конца фразы, девушка пришла в себя и похолодела от страха. Что она наделала?!
На лице госпожи Локли вспыхнуло недоумение, и сдавленный смешок сорвался с ее губ.
— Утром мы с тобой увидимся, милочка. Когда капитан уйдет, в гостинице сразу воцарится тишь и благодать, и только рабы будут как по веревочке стоять в ожидании обычной утренней трепки. Вот тогда я и научу тебя, как открывать рот без разрешения. — Причем сказано это было с какой-то неожиданной теплотой в голосе, и на щеках госпожи Локли заиграл румянец, сделавший ее симпатичнее и привлекательнее. — А теперь дуй в трактир!
Большой зал был битком набит солдатами и обычными городскими выпивохами. В широком очаге вовсю бушевало пламя, над которым на вертеле зажаривался румяный барашек. Несколько невольников, которым позволили нормально встать на ноги, суетливо, на цыпочках, разливали вино и эль по неисчислимым оловянным кружкам