– Все дело в том, что вас опознали.
– В качестве кого?
– В качестве женщины, которую видели с ПОПом. У него в машине.
– И кто же меня там видел? И когда?.. Можете не отвечать. Не хочу знать, потому что тот, кто сказал такое, – гребаный лжец.
– Если верить нашему осведомителю, Раддок куда-то вез вас в своей машине. О чем здесь идет речь?
– Вы хотите сказать, что кто-то наплел вам, что меня арестовали? Я никогда в жизни законов не нарушала. Можете проверить в ваших компьютерах, или в айфонах, или где вы там храните информацию. Фрэнси Адамиччи. А-д-а-м-и-ч-ч-и. Второе имя – София.
– Никто не говорит о том, что вас арестовали, – заметил Линли.
– То, чем вы собирались заняться, – добавила сержант, – говорит о том, что ни вы, ни ПОП, ни ваш ангел-хранитель, ни архиепископ Кентерберийский[198] и не думали об аресте.
– Как мы уже поняли, – пояснил Линли, – ПОП прекрасно умеет разбираться с жалобами по поводу массовых пьянок, которые случаются в городе. А еще мы узнали, что он грузит пьяных в свою машину и куда-то их увозит. Ну, и последнее – у него отношения с кем-то, которые он всячески старается скрыть, особенно в свете смертельного случая, произошедшего в местном полицейском участке. Так вот, что из всего этого касается именно вас?
– Вы что, хотите сказать, что я кого-то убила?
– Об этом речи не было, – заметила Хейверс.
Фрэнси топнула ногой. Линли заметил, что она старается не расплескать свой напиток.
– Меня ничего из этого не касается, и я не хочу об этом говорить.
– В конце концов вы можете захотеть, – предупредил инспектор, – если захотите вывести себя из-под подозрения.
– Подозрения в чем?
– В соучастии в убийстве.
– Какого черта?! Да что здесь вообще происходит? Я ничего не сделала и никогда не делала. Динь окончательно выжила из ума, если она…
– Дело не в Динь, – объяснил ей Линли. – Она ничего не говорила нам о ваших отношениях с полицейским.
– Тогда кто сказал? Назовите имя.
– Мы не можем его назвать, – сказал инспектор, – но мы можем сказать, что вас опознали как женщину, которая в ту самую ночь была в патрульной машине ПОПа. А еще я могу добавить, что для нас это оказалось полной неожиданностью.
– Я никогда в жизни не была в его патрульной машине, за исключением того случая, когда он развозил нас по домам после того, как мы напились на Куолити-сквер.
– Кого это «нас»? – спросила Хейверс.
– Меня и Челси, потому что мы были вместе, когда это произошло. И всё. Так что тот, кто сказал вам что-то другое, или врет, или ему надо проверить зрение, или он хочет меня подставить.
– А почему, как вы думаете?
– Может быть, потому, что я сделала другу этой таинственной личности минет, как это произошло с Динь, а? Так что если за всем этим стоит она… Я уже все сказала. Да я вообще не знала, что он ее парень. Знала, что они так… иногда трахаются. Но так все делают. Никто ничего никому не должен, все это знают и делают это ради смеха. Но если это не Динь, то вам стоит присмотреться к тому, кто вам все это наплел, потому что могу вам сказать, что этот человек морочит вам голову, и на это может быть очень интересная причина. Вот о чем вам надо думать, вместо того чтобы тащить меня на это гребаное кладбище. Можете кого угодно спросить в «Харт и Хинд» была ли я когда-нибудь с Раддоком. Спросите тех, кто пьет сейчас на веранде. Спросите любого на Касл-сквер. Да кого угодно на этом шарике… И вообще, почему вы, ребята, не займетесь Раддоком, вместо того чтобы доставать меня?
– Вам надо выражаться яснее, – заметил Линли. – Вы хотите сказать, что нам надо что-то знать про Раддока?
– Если хотите услышать ответ, то поговорите с кем-нибудь другим. Или с ним самим. Но только не со мной.
Высказавшись таким образом, Фрэнси протиснулась мимо них и пошла назад тем же путем, каким они пришли на кладбище.
– Что касается темперамента, то эта птичка даст фору любому, – сказала Хейверс Линли.
– Вот только я не знаю, верить ей или нет.
– Я вообще не знаю, кому сейчас можно верить. Но сдается мне, что наш следующий клиент – Гарри Рочестер. И мы или должны проверить его зрение, или выяснить, что с ним происходит.
– Боже… – Линли с шумом выдохнул. – Этому конца не видно, правда?
– Хотите, чтобы я сама им занялась?
– Полагаю, что информацию о мистере Рочестере, которая сможет нас заинтересовать, в Ладлоу мы не раскопаем, – Линли отрицательно покачал головой. – Завтра утром я свяжусь с Лондоном.
Май, 21-е
Айронбридж, Шропшир
Как всегда, Ясмина проснулась раньше всех. Лучи раннего солнца проникали сквозь задернутые шторы, и за окном слышались оживленные трели лесных коньков[199], сообщавшие об их раннем прилете. Они облюбовали лесистые холмы сразу за домом Ломаксов, и хотя их пение было даже приятным, его оглушительные заключительные трели вполне можно было принять за сигнал будильника, хочешь ты этого или нет.
Пение птиц не беспокоило Тимоти. Когда-то оно ему сильно досаждало, и он стал пользоваться берушами, чтобы спать дольше, чем позволяли ему лесные коньки. Но необходимость блокировать этот шум исчезла в тот момент, когда он стал пользоваться своими «средствами для сна». И теперь, если Ясмина не будила его, вполне мог проспать до часа-двух дня.
Но сегодня наркотический сон Тимоти не раздражал Ясмину. Ее настроение изменилось после того, как она перетащила на свою сторону – с помощью плана, целью которого было вернуть Миссу на путь истинный, – Джастина Гудейла.
В тишине дома Ясмина спустилась по ступенькам лестницы. Утренний чай она выпьет на кухне, за столом, глядя на холмы. Оттуда видно цветущий куст ладанника, растущий на залитом солнечными лучами склоне; его цветы выглядят как легкий розоватый туман на фоне сочной зелени. Трагедия в том, что он быстро отцветает, но в период цветения от него невозможно оторвать глаз, и Ясмине казалось, что в эти тихие минуты наедине с чаем и цветами она может…
– Доброе утро, Ма.
Услышав голос Миссы, Ясмина быстро повернулась в сторону гостиной. Она увидела дочь, сидящую в кресле с двумя чемоданами с одной стороны и тремя большими картонными коробками с другой. На коробках яркими красными буквами была написана реклама хлопьев для завтрака. Первая идиотская мысль, которая пришла в голову Ясмине, была о том, что Мисса не любит хлопьев, а предпочитает на завтрак йогурт и фрукты.
После этого пришло понимание того, что Мисса сама решила, что Айронбридж не для нее и ей пора вернуться в Ладлоу. Сразу же после этого – так иногда меняются идеи в рамках уже существующего сценария – последовала удивившая Ясмину мысль о том, что Мисса сама уже переговорила с Гретой Йейтс и теперь возвращается в Ладлоу, чтобы приступить к самостоятельным занятиям в доме своей бабушки, нагнать то, что она пропустила в этом семестре, и успешно сдать экзамены, когда он закончится.
Ясмина постаралась притвориться удивленной, что было не так уж сложно, потому что она действительно никак не ожидала столь быстрого результата. Но и удивление, и триумф поблекли, когда она увидела выражение лица дочери. Оно было скорее неподвижным, чем мрачным, как будто Мисса провела в кресле многие часы, думая думу, которая заставила ее лицо одеревенеть.
– Боже, что это, милая? – спросила Ясмина, указывая на чемоданы и коробки.
– Я жду Джастина, – ответила девушка. – Мы с ним поговорили вчера вечером.
Ясмина почувствовала холодный сквозняк, овевающий ее колени, – неужели она оставила кухонное окно открытым на ночь? Не удивительно. Ей так много надо было обдумать…
– Я не уверена… – начала она, но так и не смогла придумать, чем закончить фразу.
– Мы поговорили с его родителями, – продолжила Мисса. – То есть с его мамой. И говорил с ней Джастин. Это было важно. Отцы обычно ни на что не обращают внимания, а вот мамы… С ними бывает довольно сложно, не так ли?
Ясмина не могла понять, какое отношение родители Джастина имеют к тому, что Мисса возвращается в Ладлоу, но не стала задавать вопросов. Правда, ей надо было выяснить еще кое-что, поэтому она сказала:
– Я не совсем понимаю. Коробки… чемоданы… Ты что, собралась куда-то?
Мисса ничего не ответила, и Ясмина почувствовала, что дочь пристально изучает ее так, как не изучала никогда раньше. Казалось, что по ковру в ее сторону движется что-то коварное и невидимое, изливающееся из Миссы, как потоки лавы. Неожиданно Ясмине захотелось остановить этот поток или, на худой конец, попытаться его перенаправить, но у нее не было слов, чтобы перевести разговор непосредственно на коробки, родителей Джастина и бог знает на что еще.
– Ты совсем не знаешь Джастина, – заговорила Мисса. – Ты лишь думаешь, что знаешь. И я понимаю почему. Он кажется таким… Ты бы использовала слово «простодушный» правда? Простодушный в мыслях, простодушный в поступках, простодушный во всем…
– Это неправда, Мисса. Джастин всегда был милейшим…
– Давай не будем об этом, – голос Миссы изменился и посуровел. – Он рассказал мне, Ма. Все, от А до Я, с начала и до конца, или как ты это захочешь назвать. Большой План. Главную Цель. Ты не думала, что он это сделает, но это потому, что ты видишь его таким же, каким видят все окружающие, – податливым, как глина. А он не глина. Он – сталь. Но самое главное – он настоящий. И с самого начала продемонстрировал тебе это. Но вместо сильного человека ты, как я уже сказала, предпочла увидеть простодушного. Решила, что сможешь использовать его и…
– Мисса, это не так!
– …и я никогда не смогу об этом догадаться. Но ты не сообразила, что для него правда может быть важнее всех его желаний, или – как в этом случае – важнее всего, что ему могут предложить.
Ясмина хотела остановить дочь. Она заметила, что в воздухе появился какой-то новый запах. Какой-то больничный. Ей он не понравился. «Надо будет поговорить с уборщицей». Сейчас запах в доме отдаленно напоминает бассейн. Это недопустимо.